— Видали! Видали, как он смеялся? — торжествующе кричал Шурик Веденеев, как будто это он, а не Лешка рисовал смешные карикатуры: Шурик уже чувствовал себя среди новых товарищей так, словно был знаком со всеми давным-давно.
Полчаса спустя вышел из дома Гошка. Он лениво обвел взглядом пустынный двор, увидал стенд со стенной газетой, подошел и стал читать, медленно и беззвучно шевеля губами. И вдруг Гошка засмеялся. Смеющимся Рукомойникова видели так редко, что все ребята просто прилипли к окнам красного уголка. Гошка смеялся, мотая головой и хлопая себя ладонями по коленям.
— Вот хохочет! — без злобы и даже как будто с удовольствием сказал Лешка.
Рукомойников так и ушел со двора, посмеиваясь и мотая головой. А ребята снова взялись за прерванную работу. Нелегкое это оказалось дело — из старых скамеек и столика смастерить новые.
— Легче уж сначала доски строгать, отпиливать и из них сколачивать, — сказал упарившийся Олег.
— Конечно, легче, — согласился Павлик. — Из н-новых досок всегда легче. П-правда, Леша?
— Ясно, — отозвался Хворин, ловко выколачивая гвозди из доски. — И кто это сюда столько гвоздей нагнал?
— Это я, — смущенно откликнулся Степка.
— Ну и наворотил! А еще начальник штаба.
До самого обеда провозились ребята, делая заготовки для столика и скамеек. Вот когда пригодился Вовкин сантиметр. Все, оказывается, надо было рассчитать с точностью. Каждую ножку, каждую деревянную планку. Чтобы скамейка не качалась, нужно было поставить между доской сиденья и ножкой треугольные косячки. Прибить их можно всего двумя гвоздями. А Степка, когда сколачивал скамьи для отрядной комнаты, затратил на каждую ножку штук по двадцать.
— Так и вовсе можно дерево испортить, — сердито говорил Лешка. — Видишь, дырок сколько? Хорошо, что дерево сырое было, а то бы все трещинами пошло.
На время обеда стенд с газетой решили отнести в красный уголок, чтобы после опять вынести во двор. Ключ от красного уголка Степка положил под камешек возле ступенек. Это было место, известное всем ребятам. Тот, кто приходил первым, мог отпереть замок, не дожидаясь, когда соберутся остальные.
Первая скамейка была готова часам к пяти. Это была настоящая скамья, аккуратная, гладкая, на крепких ножках. Она не скрипела и не качалась. Стояла на полу твердо. И каждому хотелось посидеть на ней, чтобы проверить, удобно ли сидится…
С пяти часов стали возвращаться с работы жильцы. И вот тогда-то для ребят наступили минуты настоящего торжества. Кто бы ни входил во двор, первым делом сворачивал к стенду. И около половины шестого у газеты собралась довольно большая толпа. Усидеть в красном уголке не было уже никакой возможности, и ребята высыпали во двор. Сгрудившись позади жильцов, толпившихся у стенда, они с восторгом слушали, как взрослые обменивались замечаниями.
— Здорово нарисовали!
— Сапелкин-то как похож!
— Давно пора, — сказала пожилая женщина из девятой квартиры. — Житья нет от этого Сапелкина…
Молодой рабочий с консервного, жилец из двадцать третьей квартиры по фамилии Стрелков, повел широкими плечами.
— Цацкаетесь вы с ним очень. Давно бы в милицию сообщили.
— Сообщали уже, — со вздохом ответила женщина и махнула рукой. — Не действует.
Позади ребят остановился Яков Гаврилович. Его целый день не было во дворе, очевидно он куда-то уезжал.
— Выпустили! — воскликнул он, заглянув через головы жильцов. — Вот это молодцы!
Толстый мужчина в чесучовом пиджаке, услышав это, обернулся.
— Это кто же выпустил? — спросил он. — Я думал, вы…
— По нашей инициативе, по нашей инициативе, — закивал Яков Гаврилович. — Можно сказать, с благословения нашей конторы… Но выпускали не мы, а вот ребятишки, пионеры…
— То-то, я смотрю, на вас карикатуры нету, — подмигнув, засмеялся Стрелков.
Яков Гаврилович растерянно замигал.
— То есть как это? Почему? За что же на меня карикатуру?
— А за то, что красный уголок до сих пор не открываете, — объяснил Стрелков. — Ребята его отремонтировали, оклеили — и дело с концом. Думаете, жильцы не в курсе дела? Очень даже в курсе. Мы с Андреем Голубевым в одном цехе работаем.
Еще кое-кто из жильцов поддержал молодого рабочего. Яков Гаврилович покраснел.
— Граждане, граждане! Прошу вас, не волнуйтесь. Уголок будет открыт…
— Когда? Когда откроете-то? — раздались голоса.
— На днях и откроем. Уже получены средства на шахматы и шашки… Так сказать, на культинвентарь.
— Домино бы надо тоже, — подсказал один из жильцов.
— Будет и домино. Все будет.
— Товарищи, товарищи! — крикнул Стрелков. — Давайте так решим. Если на будущей неделе уголок открыт не будет, попросим ребят в следующем номере газеты пропесочить и нашего Якова Гавриловича.
— Правильно! Так и надо! — послышались в ответ веселые голоса.
В этот момент, растолкав всех, к газете подошел сам Сапелкин. Очевидно, он был в хорошем настроении. Но вдруг лицо его стало мрачнее тучи.
— Это кто же здесь выставил? — загремел он. — Это что? Меня в гнусном виде?! Твое художество? — набросился он на Якова Гавриловича.
— Во-первых, вы мне не тычьте, — обиженно сказал Яков Гаврилович. — А во-вторых, это общественная критика…
Сапелкин не дослушал.
— Я вот тебе задам критику! Я эту мерзость сам немедленно уничтожу!..
— Ой! Он сорвет сейчас! — испуганно вскрикнула Таня, увидав, как Сапелкин решительно протянул руку к газете.
Но тут перед разъяренным скандалистом вырос Андрей.
— Не трогать! — строго произнес он.
Рядом с командиром отряда встал Стрелков. Он смотрел на Сапелкина сурово, чуть приподняв левую бровь. Его широкие плечи совсем загородили газету. И позади Сапелкина очутился участковый уполномоченный, снова зашедший сюда по какому-то делу.
— Между прочим, — сказал старший лейтенант, — портить народное имущество не полагается. А насчет карикатуры… У нас в отделении тоже газета имеется. Сатирическая. Называется «Давайте не будем». И там меня продернули. Из-за вас, гражданин Сапелкин. Из-за того, что до сих пор образумить вас не могу.
Сапелкин взглянул на участкового уполномоченного, покосился на Андрея, с опаской перевел взгляд на широкие плечи Стрелкова, что-то процедил сквозь зубы, фыркнул, круто повернулся, наступил кому-то на ногу и, не извинившись, быстро зашагал прочь.
Андрей подошел к ребятам.
— А газета-то получилась колючая, — сказал он.
— Колючая! — подхватил Женька.
А Шурик Веденеев добавил:
— Иголки торчат, прямо как у ежа.
Читатели у стенда сменяли одни других. Некоторые возмущались, найдя среди заметок или Женькиных стихов свою фамилию, другие, тоже отмеченные Женькой или Лешкой, смеялись вместе со всеми. Ни один, кто бы ни подошел к газете, не остался равнодушным. И чуткие уши ребят не раз ловили короткие замечания, брошенные как бы мимоходом:
— Хорошее дело, нужное.
— Еще бы!
— Художник-то, видать, специалист.
— Здорово продернули.
— Сапелкин-то как похож! Прямо вылитый!
— Давно пора такую сатиру выпускать.
— Конечно. У нас в учреждении есть тоже. Действует без отказа…
— Вот что, братки, — сказал Андрей. — Надо будет теперь выпускать нашу «Ракету» регулярно.
— А мы и будем выпускать, — заверил Женька. — Можно два раза в месяц… Как у нас в классе выпускали.
Командир отряда обернулся к Лешке.
— Как, художник? Справишься?
— Справлюсь, пожалуй, — ответил Хворин. — Только вот заголовок…
— А заголовок пускай так и остается в рамке, — придумал изобретательный Олег.
— Правильно! — воскликнул Женька. — Заголовок пусть остается, а мы к нему будем приклеивать новые номера!..
К ребятам подошел Яков Гаврилович.
— Большое дело сделали, товарищи пионеры, — сказал он.
— Еще больше сделаем, — отозвался Андрей. — Только вы не обижайтесь. Если красный уголок не откроете, то и на вас карикатура появится.
— Да я разве против? — замахал руками Яков Гаврилович. — Я со всей душой! Обязательно откроем уголок. Непременно!
Мебели теперь в отрядной комнате было достаточно. Вовка все-таки осуществил свой замысел — притащил с чердака два стула. Их починили, и теперь в отрядной были, кроме столика и скамеек, эти два стула, табуретка, сколоченная Лешкой и Павликом, а кроме того — тумбочка. То есть тумбочкой ее сделал все тот же Лешка. А сначала это был обыкновенный длинный деревянный ящик, который притащили откуда-то Павлик и Шурик. Внутри ящика Хворин набил фанерные полочки. Олег и Мишка оклеили его снаружи синей настольной бумагой, а спереди, там, где должна была находиться дверца, занавесили куском красного кумача, который принесла из дома Таня. В тумбочку можно стало складывать и инструменты, и книги, и прочее добро. Конечно, лучше было бы вместо кумачовой навесить настоящую деревянную дверку, но на это не хватило досок и фанеры. Все это мебельное хозяйство предстояло расставить по местам, вымести стружки и опилки, одним словом, привести отрядную комнату в порядок.
