И вот — стоит. Сохранились даже остатки надписи на кирпичной стене, несколько полустертых букв… даже с ятем и твердым знаком на конце. Если бы у пузатого лавочника, торговавшего здесь, украл что-нибудь мальчишка — голодный, оборванный, бездомный, — было бы понятно и оправданно.
Но почему у нас случается такое?
Константин присел на край деревянного настила.
— Ты, Володя, в каком классе учишься?
— В седьмом.
— В сорок третьем, в сорок четвертом году мальчишек чуть постарше тебя на фронт посылали. Редко кому удавалось окончить десятый, а то и девятый класс. И сколько же погибло хороших ребят, чтобы вам теперь жить было хорошо! Ведь нам тогда казалось: кончится война — и с ней кончится все плохое…
Володя стоял потупившись, внимательно разглядывая бревна под ногами. Ну и молчаливый же парень, слова из него не выжмешь!
— Знаешь, Володя, куда мы вчера ездили со Светланой Александровной? Мы хотели бабушку твою повидать. И узнали, что она умерла. Светлана Александровна очень была расстроена, она бабушку твою очень уважала.
Молчит!
— Ты бы к нам зашел на этих днях, Володя, после школы — завтра или послезавтра. Светлана Александровна хотела тебя повидать. Она к тебе сама собиралась, только ей трудно сейчас, ведь она опять в положении. А сегодня она даже и не знает, что я к тебе пошел.
После короткой паузы Константин вдруг спросил:
— Володя, твой так называемый «человек» — это тот парень, который тебя на бульваре поджидал, около школы? Он думал, что ты ему сегодня деньги вернешь, да?
Наконец-то Володя поднял голову. И вздрогнул. Именно так: сначала поднял голову, потом вздрогнул. Ужас был в его глазах, и смотрел он куда-то поверх плеча Константина. Есть у некоторых людей шестое чувство — чувство опасности. На фронте оно выручало не раз.
Константин вскочил и обернулся. Первое, что он увидел, — руку, отведенную для удара, и даже еще раньше — нож в этой руке. Он перехватил руку и вывернул ее с такой силой, что нападавший вскрикнул. В то же мгновение почувствовал резкую боль повыше кисти, финка упала на деревянный настил. Правой рукой Константин скручивал жгутом пестрый шарф, затягивая вокруг шеи.
Парень, прижатый к стене, хрипел:
— Володька! Подними нож! Ударь его в спину!
— Нет! — уверенно сказал Константин. — Володя ножом в спину не ударит, не всем бандюгами быть!
Уверенности, что Володя не ударит, не было. Где он там, черт возьми, этот молчальник, и что он сделает? Какое счастье, что Светлана не пошла сама!
Финка лежала в двух шагах. Лезвие поблескивало, отражая лунный свет.
Константин вдруг почувствовал, как стекает теплая влага в левый рукав и оттягивает его вниз.
Парень рычал:
— Володька! Подними нож!
Он тоже увидел черные пятна на бревнах. Злорадная гримаса… Да ведь он вырвется сейчас!
А за углом — берег реки с крутым обрывом… Что за нелепость пройти три года войны и погибнуть вот здесь, на пустыре, от руки растленного мальчишки! Возьмут воинский билет, партбилет, китель с майорскими погонами… им это пригодится для их темных дел…
Фу, что за наваждение! Рано помирать собрался.
— Володя! Дай твой ремень, помоги его связать.
Худая рука подростка потянулась к ножу, заслоняя лезвие от лунного света. Парень испуганно дернулся.
— Брось нож, — сказал Константин, — снимай ремень, да поскорее. Давай его сюда!
Совсем близко он увидел зеленовато-белое Володино лицо. Узкий ремень затянулся.
А шарфом — ноги связать… Вот так!
Константин выпрямился, закатал рукав и обмотал платком руку.
— Спасибо, Володя. Беги приведи милиционера.
Когда милицейская машина отъехала, постовой милиционер спросил:
— Чем могу вам помочь, товарищ майор? Может быть, «скорую помощь» вызвать?
— Нет, что вы! Больница недалеко, я этот район знаю.
— Я вас провожу, — сказал Володя.
— Давай лучше так сделаем: я тебя сейчас провожу.
— Вы хотите?
— Да, вот именно.
Они пошли к Володиному дому. Темно и тихо во дворе. Уютный свет в окнах — золотой, оранжевый, зеленоватый…
Милицейская машина объезжала вдоль берега, задворками, ни свистков не было, ни тревоги, ни любопытных.
Под темной аркой ворот Володя вдруг приостановился.
— Вот вы тогда про мою бабушку вспомнили… Она мне так была нужна!.. Вот если бы мне сказали: «Иди, руками, ногтями разрой землю — и она встанет», — пошел бы и стал рыть… Даже один, ночью, на кладбище не побоялся бы!
Дверь открыл Володин отец. Что он подумал, увидев Володю рядом с офицером? Может быть, форму не разглядел? На лестнице лампочка не горела. Смотрел исподлобья, ссутулившись, мрачно спросил:
— Достукался?
Стоял, как бы загораживая собой вход в квартиру.
Константин решительно шагнул в переднюю.
— Разрешите к вам зайти. Я муж Володиной учительницы.
Шибаев провел в комнату, пригласил сесть.
— Светлана Александровна? Да как же, помню.
Он сам тоже присел на стул, недоумевающий, настороженный. Вошла Володина мать и стала у двери, прямая, молчаливая, тоже неприветливая. Хорошо Светланка сказала про нее: «Понимаешь, Костя, она вся, вся как деревянная!»
Константин заметил, что они оба с каким-то подобием удивления смотрят на его руку, обвязанную платком.
— У вас кровь на рукаве, — сказал Володин отец.
— Да. На меня сейчас кинулся с ножом парень один… у вас тут недалеко живет… Новиков? Если бы не ваш сын — он мне помог, — неизвестно еще, чем бы дело кончилось. Володя, выйди на минутку! Мне нужно с твоим папой поговорить.
Володя пошел к двери.
— Ты только, Володя, из дома сейчас никуда не выходи. Вообще вы поберегите мальчика — кто их знает, видимо, тут целая компания орудует. Новиков, конечно, молчать не будет, к вам могут прийти из милиции или из прокуратуры, так я хочу вам сам все рассказать, чтобы вы знали, как было дело.
Шибаев слушал, чуть подавшись вперед, положив на оба колена тяжелые руки. Жена его все так же прямо стояла у двери.
Вдруг она вставила:
— Да, они Новый год вместе встречали. Только не у Новикова, а у Виктора Толмачева, в первый раз он туда пошел.
— Толмачев — поменьше ростом, хочется ему быть на Новикова похожим, да? — спросил Константин.
Он говорил, ничего не смягчая, может быть, и резче вышло, чем ему самому хотелось, — все время в ушах стояли Володины слова: «Она мне так была нужна!..» Шибаев молчал. Шибаева опять вставила, так же неожиданно, как в первый раз:
— Он меня просил ему на завтрак в школу давать не бутерброд, а деньгами.
— И вы давали?
— Нет. Отец ему денег на руки не дает, да и я считаю — баловство это.
— Это как раз тогда Новиков его шантажировал, а вам рассказать, что задолжал, Володя боялся. — Константин встал. — У меня тоже сын растет — скоро будет три года. На днях спросил: «Папа, что такое товарищ?» Я объяснил ему. Он сначала задумался, потом обрадовался: «Папа, значит, мы с тобой товарищи?»
Ничего не сказали на прощание ни отец Володин, ни мать — прямо какое-то семейство молчальников!
Шибаев прошел следом в переднюю, надел кепку. Из другой комнаты выглянул Володя. Глаза впали, будто еще похудел за эти четверть часа. Схватился рукой за притолоку и, как привязанный взглядом, смотрел на отца. Отец тоже к нему повернулся и тоже руку положил на притолоку двери — входной. У них руки очень похожие.
— Я пойду товарища майора до больницы провожу, — сказал Шибаев. — А ты ложись пораньше спать, сынок, а то вон какой ты у нас стал!..
Володя не то вздохнул, не то всхлипнул. Обернулся к матери.
Есть такое выражение: «скупая слеза». Как будто слезы сами решают, какими им быть — щедрыми или экономными. Должно быть, Володе странно было увидеть такую вот скупую слезу на щеке у своей деревянной мамы.
Одеяло купили розовое. Димкину кровать переставили к другой стене, деликатно передвигали, с разными веселыми комментариями.
Нет, пока не ревнует. Правда, заметил как-то — скорее с удивлением, чем с горечью:
— Сестренка занимает слишком много места. Где же мне пускать автомобили?
Обеспечили жизненное пространство для Димкиных автомобилей.
Из Москвы идут письма от болельщиков: беспокоятся за Костю, радуются по поводу розового одеяла.
Алла пишет:
«Светланка, это называется: «красные детки» (то есть сын и дочка). Боюсь только, что красные детки окончательно маму заполонят и не выкарабкаться ей теперь».
Не беспокойся, Аллочка, выкарабкаюсь. Первого сентября в школу иду, это уже точно.
Нюра Попова сообщает, что у нее тоже есть свой пискун, востроносенький, как и предсказывала Оля. «Остальные пророчества не сбылись, то есть насчет самообслуживания и самогосебяискусственновскармливания… Светланка, не знаю, как ты будешь управляться с двумя, у меня сейчас единственная мысль, и больше никаких: как бы поспать».
