Алеша держал связь между тюрьмой и комитетом. Его не раз обыскивали в воротах тюрьмы, но до сих пор все обходилось благополучно. Сегодня он передал Юсупу благодарность политкаторжан населению города за оказанную помощь.
С этой запиской Юсуп и был арестован. На допросе он категорически отказался что-либо сообщить, заявив, что записка ему была подсунута во время обыска. Это, однако, не помогло. В тот же день арестовали и Алешу.
Офицер, к которому Алешу привели, был пожилой, с виду ласковый человек. Придвинув к себе папку с бумагами, он предложил Алеше сесть, долго вздыхал, курил, даже угостил Алешу конфетами и только тогда приступил к допросу.
Когда были записаны общие данные, офицер спросил:
— А теперь, будь любезен, расскажи, давно ли ты состоишь в социал-демократической организации?
Хотя вопрос был задан вполне уверенным тоном, Алеша много наслышавшийся от Потапыча о следователях и их провокаторских приемах, не поддался.
— Я не знаю, дяденька, о чем вы говорите, — сказал он и, как бы спохватившись, добавил: — Один сосед наш говорил мне, что в этой организации такие состоят, кто буржуев не любит. А больше будто бы евреи. Так причем же здесь я-то?
— Про евреев это ты, пожалуй, правильно, — согласился офицер. — Ну, а ты давно в ней состоишь?
Алеша покачал головой.
— Нет, я еще ни в каких организациях не был.
— Так, допустим, что это правда. Тогда скажи, что же заставило тебя передавать татарину из тюрьмы записки?
— Сроду этого не делал.
— Как не делал? Юсуп сам признался.
На мгновение Алеша растерялся, но сейчас же оправился и с обидой ответил:
— Значит, он хвастун.
— Ты отрицаешь, что привез ему из тюрьмы вот эту записку?
— Я ему никакой записки не привозил, врет он. Своих выгораживает.
— Кого своих?
— А я разве знаю? Сами его спросите.
Алеша отвечал так смело и твердо, что следователь решил прекратить допрос и, приняв суровый вид, сказал:
— Вижу, что врешь. Да возиться с тобой некогда. Ладно. Посидишь в тюрьме, сговорчивее будешь. Все равно все расскажешь, а если врать будешь, в карцер запру.
И хотя, кроме подозрений, у следователя никаких материалов на Алешу не было, но на всякий случай он решил оставить его под арестом до окончания следствия. Мальчику снова разрешили выполнять обязанности помощника повара, но выходить за тюремные ворота запретили.
Каторжники были помещены в отдельную камеру. На прогулку их выводили теперь под строгим конвоем. Связь прекратилась. Между тем стало известно, что партия будет отправлена в первых числах мая.
Повар вместе с помощником долго ломали головы, каким образом сообщить об этом Ершову, но так ничего и не придумали. Только на пасху им удалось в одно из принесенных с воли яиц вложить коротенькую записку. Повар сообщил:
«Четвертого мая отправка. В первые два часа пути ждите новость».
Ершов не знал, что среди дополнительно приобщенных к их партии пяти человек, осужденных на каторгу, был провокатор. Не догадались и тогда, когда этот «каторжник» накануне отправки заболел и был положен в тюремную больницу.
Выведенная на рассвете партия каторжан сейчас же была возвращена в тюрьму. Но просчитались и жандармы. Не зная точно места, где организованный комитетом отряд рабочих должен был освободить арестованных, они растянули свои силы на большом расстоянии.
Разведка рабочих, не дойдя до условленного места, наткнулась на полицейских. В завязавшейся перестрелке был серьезно ранен железнодорожник. Отряд вернулся. Освободить каторжников не удалось.
В этот же день Алешу снова вызвали на допрос. У следователя и сейчас не было никаких улик, кроме сообщенного провокатором восклицания Ершова:
«Ну и молодец!.. Действительно, мал золотник, да дорог».
Этого было достаточно, чтобы следователь пришел к выводу о возможном участии Алеши в освобождении каторжан.
— Ну, молодчик, — начал следователь, не спуская глаз с Алешиного лица, — теперь уж ты не будешь больше врать и постараешься рассказать честно, как вы с шайкой преступников задумали освободить каторжан?
Алеша удивленно посмотрел на следователя.
— Мне и правду-то говорить нечего, не только врать.
— То есть, как это нечего? Что ты хочешь этим сказать? Снова отпираться задумал?
— Чего мне отпираться, когда я ничего не знаю.
— Ты, щенок, хочешь вывести меня из терпения. Добиваешься, чтобы я тебя, подлеца, в карцер запер?
Опустив голову, Алеша переступал с ноги на ногу.
— Будешь ты отвечать или нет? — начиная горячиться, снова спросил следователь. — Давай рассказывай по порядку. С кем ты был связан в городе?
— Ни с кем.
Офицер вскочил.
— Хочешь в карцер?
Алеша еще ниже опустил голову.
— Последний раз тебя спрашиваю, с кем ты был связан в городе?
Алеша выпрямился, посмотрел офицеру в глаза и твердо ответил:
— Ни с кем.
Чем больше горячился офицер, тем тверже отвечал Алеша. Он видел, что у следователя нет никаких доказательств, и настаивал на своем.
Убедившись, что таким путем ему ничего не добиться, офицер вызвал надзирателя и приказал:
— Запереть в карцер.
Провожая Алешу, пожилой, с длинными волосами надзиратель ворчал:
— Мало тут людей набито, так ребятишек еще. Ему в чурки на улице играть, а он его в карцер. Нашел тоже преступника.
Карцер — это плотно заколоченный гроб с маленьким отверстием у потолка. Разница только в том, что здесь человек не лежит, а стоит. Пошевелиться можно лишь с трудом, но повернуться нельзя. Через полчаса у Алеши заныла поясница. Сначала он надеялся, что это пройдет. Попытался стоять то на одной ноге, то на другой, но от этого стало еще хуже. Стараясь как-то отвлечься, Алеша стал думать о доме, о семье. «Они ведь даже не знают, где я, — вздыхая, говорил он себе. — Думают, что я работаю, деньги получаю. Купил себе обувку, одежу».
Все это время Алеша редко писал домой. Положение его было бедственным и писать он об этом не хотел. Когда ему становилось особенно трудно, он шел обычно к повару и спрашивал, как тот думает: свергнут в этом году царя или он дотянет еще до следующего года? Сначала повар говорил, что царский режим может продержаться еще и год и два. Но как-то недавно на подобный вопрос ответил:
— Войной, браток, запахло. А вооружат народ, так он им моментом голову отшибет. — И весело добавил: — Не горюй, Алеха. Скоро заживем!
Потом он стал думать о положении, в котором оказался сейчас. «Может быть, мне лучше бы отпереться от поездки сюда, на недосуг сослаться, или сказать, что сноровки для такого дела нет. Поди-ка спокойнее было бы. Неужели я сплоховал? — стараясь упереться локтями в стенки, чего ему никак не удавалось сделать, продолжал мучительно думать Алеша. — Вон другие тоже ведь видят, как над нашими галятся, а сами и ухом не ведут, живут себе поживают, как будто бы их это и не касается».
От горьких мыслей Алешу на какое-то время отвлекла боль во всем теле. Но вскоре вспомнился разговор с Захаром Михайловичем, когда он провожал его на железнодорожную станцию.
— Будет наша победа, обязательно будет, — говорил тогда Ершов, — соберется трудовой народ с силами, да так стукнет, что и мокрого места не останется от мучителей. И у таких, как ты, сапоги будут. Школ понастроим. Инженерами вас сделаем. Врачами, учеными.
Потом он вспомнил наказ умирающего отца:
— Отомсти им за меня, Алеша, за всех нас. Помни, пока не отрубите голову гадине, жизни вам тоже не будет. Да и жить, когда другие мучаются, стыдно.
Алеша вздрогнул всем телом, крепко сжались кулаки.
— Это я сослепу так подумал, — со злостью выкрикнул Алеша, — сам ведь дал слово Захару Михайловичу, что выручать его буду. И буду! Буду! — закричал он что было силы.
Больше Алеша ни о чем думать не мог. Боль становилась невыносимой. Тело обливалось потом, во рту горело. После долгих мучений он уперся в дверь. Стало легче. На какое-то время мысли оборвались. Потом он увидел подошедшего к нему следователя.
— Эй, ты! Барга несчастная, — закричал следователь. — Дай-ка дорогу, я пройду.
— Я на шестерку проигранный, а не барга, — со злостью ответил Алеша, загораживая дорогу. — Здесь тебе не пройти.
— Мне нужно, посторонись, — настаивал следователь. Алеша вынул из кармана колоду карт, показал офицеру шестерку.
— Нет. Не пройдешь, — решительно заявил он. — Здесь шестерка. Когда в пьяницу играют, она туза бьет.
Он чувствовал, как на него лили воду, сажали на скамейку. Рядом кто-то бормотал:
— Шесть часов продержал негодяй мальчишку. Шутка ли дело? Собака и та не выдержит, подохнет.
Когда Алеша открыл глаза, он увидел стоявших в стороне и о чем-то недовольно переговаривающихся надзирателя и стражника.
Наутро его снова вызвали на допрос.
