Ребята любили Зинаиду Рафаиловну. Им казалось, что учительница географии не могла быть никакой другой.
Наташа приподнялась на парте, хлопнула крышкой, села на кончик скамьи и вытянулась к учительскому столу, все это — чтоб попасться на глаза учительнице, но Зинаида Рафаиловна не узнала ее. Зато высокая девочка впереди обернулась и сердито нахмурила брови:
— Не скрипи, а то запишу за плохую дисциплину.
У девочки были недобрые зеленые глаза.
— Валька Кесарева, — объяснила шепотом Тася. — Отличница да еще и староста вдобавок.
Наташа независимо усмехнулась. Она была рада, что встретилась с Тасей, — все-таки не все незнакомые, — а неожиданное появление Белого медведя делало школу по-старому привычной. И в классе все было, как до войны: потертая черная доска, белая пыль на полу у доски, слева от доски табель успеваемости — большой разлинованный лист с разноцветными треугольниками, справа — карта Советского Союза, на ней жирные извилины рек.
«Все-таки хорошо!» — подумала Наташа.
В перемену Тася с увлечением сообщила разнообразные сведения об одноклассницах, хотя сама узнала их только на день раньше Наташи.
— Если будем вместе сидеть, — предложила Тася, — за математику не бойся. Димка всегда выручит. А математик злой. Он у мальчишек преподает. Мальчишек любит, а к нам придирается. Только к Вале Кесаревой не придирается.
Математик заметно хромал на правую ногу. На груди у него была медаль «За оборону Сталинграда». Математик разрешил сесть, и девочки мигом опустились на парты, не двигаясь и не сводя с учителя глаз. Математик удовлетворенно погладил рукой бритый крутой подбородок и углубился в журнал. Пока он изучал в журнале фамилии, девочки не шевелились, поспешно пробегая глазами доказательства теорем.
— Кесарева! — вызвал учитель.
Кесарева прошла к доске, уверенно стуча каблуками. Она взяла мел и с веселой готовностью приступила к объяснению теоремы. Иногда она оборачивалась к учителю, и ее зеленые глаза возбужденно блестели.
— Хорошо, — сказал учитель. — У вас математический ум. Великолепно. Садитесь.
С задней парты встала смуглая большеротая девочка с тугими черными косичками над ушами. Она спросила заикаясь:
— Ра-азве бывает математический ум и нематематический ум?
— Рассуждать, обобщать, создавать, — не задумываясь объяснил учитель. — Вот что такое математический ум. Представьте себе… — Он провел на доске прямую и опустил на нее перпендикуляр.
Девочки с удовольствием приготовились представлять особенности математического ума, изображенные в виде геометрических линий, но это оказалось всего только новой теоремой.
— Интересно у него получается. Как его зовут? — спросила Наташа.
Тася не шевельнулась. Она вперила в учителя неподвижные выпуклые глаза, изображая всей своей позой чрезвычайное внимание. Наташа увидела, что Тася шарит под партой ногой, вылавливая туфлю, которая каким-то образом уехала в передний ряд. Она охотно принялась ловить туфлю, не спуская, как Тася, напряженного взгляда с доски. Вдруг математик взглянул в их сторону.
— Вы поняли?
Тася испуганно закивала. Наташа обнаружила наконец туфлю и подтолкнула ее ногой к Тасе.
Тася покорно вышла к доске.
— Ну, ну, — подгонял учитель.
— Берем прямую линию и опускаем на нее перпендикуляр. Образуем квадрат, — каменным голосом произнесла Тася.
— Что такое?
— Треугольник.
— Что-о?
— Прямой угол.
Учитель, прихрамывая, прошелся от стола к окну и обратно.
— Что скажете дальше? — спросил он хмуро.
— Дальше опускаем еще перпендикуляр.
— Как еще? Что за чепуха?
Тася кротко смотрела на учителя немигающими выпуклыми глазами.
— Проведем две линии.
— Какие линии?
— Вот эти.
— Нет этих линий! — сказал учитель. — Нет линий. Есть параллельные прямые. Понятно? Спивак!
Девочка с черными косичками над ушами вскочила, в поспешности уронив на пол учебник.
— Вот что такое нематематический ум, — заметил учитель. — На уроке нужно понять и повторить. Понять и повторить!
— Захар Петрович! — попробовала объясниться Тася.
Захар Петрович энергично обмокнул в чернильницу перо.
— Ставлю двойку. Вам тоже, — кивнул он на Наташу. — Если возражаете, милости просим к доске.
Наташа благоразумно не возражала.
— Он зубрил любит, — грустно произнесла Тася, возвращаясь к парте. Она отметила галкой параграф в учебнике. — Никто не имеет права за новое «плохо» ставить. Он бы еще меня на двести пятой странице спросил!
Наташа обернулась назад — посмотреть, что делает черная Женя Спивак, тугие косички которой торчали над ушами, как метелки. Спивак повернет голову, и метелки подпрыгивают.
«Напиши, когда ты вернулась в Москву», — послала Наташа записку.
Ответ пришел тут же: «Мы давно приехали, потому что бабушка заболела в чужом месте».
«У меня папы нет, а у тебя?» — написала Наташа.
«У меня мама давно умерла, а папа на фронте, — ответила Спивак. — Мне хочется быть разведчицей, а тебе?»
Наташа помусолила карандаш, подумала и сообщила:
«Я не знаю, кем мне хочется быть, только непременно героиней. 3. П. мне не нравится. А тебе?»
«Мне нравится. А ты сердишься на него из-за двойки? Хочешь меняться интересными книжками?»
«Хочу. Я читаю в день по четыреста страниц», — вдохновенно сочиняла Наташа.
Ответная корреспонденция заключала необъяснимую дерзость:
«Хвастнула Федула и сделалась дура».
Наташа разорвала записки Спивак и углубилась в доказательство теоремы. Но теорема была непостижима.
Возвращаясь домой, Тася успокаивала себя тем, что Димка живо все объяснит, не хуже Захара Петровича, надо будет только покрасивее переписать в тетрадку.
Наташа смеялась в припадке странного веселья, но когда тугие метелки Жени Спивак исчезли за углом, сразу перестала смеяться и презрительно сказала:
— Старше Димки на целый год, а такая бестолковая.
Тася, пораженная, остановилась.
— Тебе тоже двойку поставили.
— Моя двойка из-за тебя. Я твою туфлю искала.
— Все равно. Напрасно я тебя пустила на парту.
Тася не желала больше идти вместе и остановилась посреди тротуара.
Наташа ни разу не обернулась. Она беспечно смотрела по сторонам и потихоньку напевала, но на самом деле ей было совсем невесело. Все вышло плохо. Плохо, что она хотела подружиться со Спивак, а Спивак ее высмеяла, плохо, что ни за что обидела Тасю и в первый же день получила по геометрии двойку.
Наташа обдумывала, как поступить: сказать маме про геометрию или не сказать? Всякий раз, когда с Наташей случалось что-нибудь плохое, ее непреодолимо тянуло сообщить о неприятности, потому что, признавшись, она сразу чувствовала облегчение и искренне верила, что провинилась в последний раз.
Вчера засиделись до поздней ночи, и мама рассказывала не о детстве, а о том, как работает на заводе. Мама работает на термообработке. В раскаленных печах обжигают снаряды. У мамы женский цех, самой младшей из девушек в ее цеху шестнадцать лег.
— Моя любимица, — сказала мама.
— Почему? — ревниво насторожилась Наташа.
— Хорошо работает, — ответила мама.
«Нет, нет, — вдруг решила Наташа, — ни за что не скажу про двойку».
Она медленно шла по тротуару, угрюмо глядя под ноги.
Впереди оставалось много свободного времени. С Тасей поссорилась, готовить уроки не с кем, а своих учебников нет. Можно делать, что хочешь — опять прокатиться в метро или просто ходить по улицам до самого вечера. Но оттого, что Наташа вольна была делать, что хочет, все ей показалось ненужным и скучным. Она не знала, куда девать свою свободу, которой наслаждалась еще только вчера.
Наташа сидела за партой и внимательно смотрела на Захара Петровича. Захар Петрович опирался на палку и своим собственным, остро отточенным мелком, который всегда носил в портфеле, чертил на доске углы и линии.
Он доказывал новую теорему.
«Обязательно пойму», — думала Наташа, морща от напряжения лоб.
Линии на доске были резки и четки — таких линий не получалось ни у кого из учениц. Захар Петрович говорил медленно и негромко и не спрашивал, понятно или нет, но иногда останавливался и, пристально посмотрев на класс, вызывал к доске именно тех, кто не понял.
Наташа слушала, и ей казалось, что вот-вот она уловит самое главное в рассуждениях Захара Петровича. Но вдруг обнаружилось, что новые доказательства вырастают из формул, неизвестных Наташе. Как же быть? Наташа украдкой смотрела по сторонам. Женя оперлась щекой на ладонь, и по ее оживленным глазам и чуть-чуть улыбающемуся рту Наташа догадалась, что Жене интересно. В среднем ряду, на соседней с Наташиной парте, сидела невысокая девочка с прямыми, как соломинки, немного лоснящимися волосами, зачесанными за уши.
