».
Я решила, что это написал Женька Штауф.
Я никому не ответила и начала сочинять записку Матильде. Долго ничего не могла придумать. Наконец написала:
«Юра! Мне захотелось с тобой познакомиться. Умеешь ли ты стрелять из винтовки? Я давно мечтаю получить значок юного ворошиловского стрелка. Значок ГТО у меня уже есть. С кем ты дружишь из своего класса? Отвечай сразу. № 5».
Потом я написала Женьке Штауфу: «Штауф, это ты написал про стакан воды? Ни капельки не остроумно. Слушай, меня заинтересовало, как учится Троицкий (Матильда). Напиши, пожалуйста, по каким он не успевает. № 5.»
Ответы были такие:
«Я давно знаю тебя и твою подругу. Это вы звонили мне по телефону. Я сразу так и подумал. Я ни с кем не дружу. Из винтовки стрелять не умею, но обязательно научусь. Троицкий Ю.»
«Чего что ты так заинтересовалась Матильдой? — писал Штауф. — Дело пахнет керосином? Учится он неважно. Если не подтянется, то останется на второй год, а ты будешь иметь счастье учиться с ним в одном классе. Он отстал по математике, физике, химии.
Штауф».
Вот так здорово! Ну, пусть я лопну, если я не узнаю, что мешает хорошо учиться такому серьезному мальчику. Если б я сама училась в восьмом классе, я бы с удовольствием помогла Матильде. Но я ведь только в седьмом, и все, что он проходит, для меня — китайская грамота.
Все сидели и писали друг другу записки, а я ломала себе голову.
…Вряд ли одноклассники помогут Матильде. Они над ним смеются, да он и сам говорит, что ни с кем не дружит.
А если сделать так: затащить Матильду к себе в гости и уговорить его подчиняться с Борисом. Борис чудно объясняет задачи.
После почты Сарра нацепила на себя белый платок и танцовала «умирающего лебедя».
Я следила за Матильдой. Он сидел в глубине комнаты о зубоврачебном кресле и, не обращая ни на кого внимании, читал какую-то книжку.
«Ему скучно, — подумала я, — он, наверно, скоро уйдет».
А Сарра все еще кружилась и махала руками, как крыльями, то сильнее, то слабее. Потом она упала на пол, очень ловко подвернув ногу. Лебедь умер.
Все захлопали и ладоши, а Штауф сказал, что этот танец надо было бы назвать иначе.
— Как? — спросили мы.
— Я бы назвал не «умирающий лебедь», а «издыхающая утка».
Мы начали хохотать, а Сарра очень обиделась и сказала, что мы ничего не понимаем в искусстве.
Я подошла к Матильде и спросила, что он читает. Он поднял глаза и сказал:
— Это сочинения Короленко. Знаешь, еще у него есть «Слепой музыкант».
— Знаю. Ты много читаешь?
— Очень. У моего отца была большая библиотека. В двух комнатах книжные полки стоили до потолка.
— А кто твой отец?
— Он геолог. Он сейчас работает на Камчатке. Я не видел его целый год.
— A у меня брат инженер. Он только недавно кончил институт. Знаешь, он всегда мне помогает решать задачи.
— Мне папа тоже помогал…
Тут я собралась с духом и сказала Матильде, чтоб он приходил ко мне в гости на Октябрьские праздники.
Он сказал, что не знает, будет ли у него время, но на всякий случай записал мой адрес.
2 ноября.Готовимся к Октябрьским дням. Дела по горло, прямо продохнуть некогда. Я возвращаюсь из школы поздно вечером. Все три звена моего отряда соревнуются на лучшую успеваемость и подготовку к вечеру самодеятельности, который будет 8 ноября. В моем звене им. Пасионарии отстает одна Роза Иванова. В звене «Стахановец» двое отстающих: Астахович (только по немецкому) и Валя Дергач, у которой плохо по химии. В звене им. Дзержинского все ребята успевают, и я боюсь, что они выйдут победителями из соревнования.
К каждому из отстающих мы прикрепили сильного ученика для подгонки. Рихтер помогает Астаховичу, а Коля Птицын — Розе Ивановой и Вале Дергач.
Мне страшно хочется, чтобы наше звено по успеваемости было первым. Поэтому я каждый день перед звонком проверяю, как приготовила уроки Роза Иванова. Вчера, когда она отвечала химию, я сидела как на иголках. Птицын, всегда такой спокойный и выдержанный, тоже волновался. Ведь он немало потрудился, объясняя Ивановой химические формулы. К счастью, все сошло хорошо.
На вечере самодеятельности наш класс ставит инсценировки по стихотворению Маяковского «Блек энд уайт».
Негра Вилли очень хорошо играет Астахович. Я участвую в этой инсценировке только в коллективной декламации.
Я давно мечтаю сыграть какую-нибудь главную роль. Когда я дома и пробую представлять одна, у меня выходит неплохо.
Но стоит мне выйти на сцену, как у меня начинает заплетаться язык, и я не знаю, куда мне деть руки. Поэтому в драмкружке мне дают маленькие роли. Обидно, во что ж поделаешь.
5 ноября.День начался плохо. На переменке я поспорила с Ритой.
— Рита, — сказала я, — когда мы с Файкой пришли к тебе в гости, мы случайно услышали, как ты грубо разговаривала со своей мамой и требовала новое платье. Стыдно пионерке быть такой грубой…
— Во-первых, это не твое дело, а, во-вторых, как вам не стыдно подслушивать! — закричала Рита.
— Мы не подслушивали. Ты так кричала, что было слышно на всю квартиру.
— Ты не имеешь права вмешиваться в мою семейную жизнь.
— Имею право, потому что я звеньевая, а ты пионерка моего звена.
— Так вот знай, если у меня не будет нового платья, — я не приду 8 ноября на вечер. Все нарядятся, а я опять должна щеголять в своем вытертом бархатном платье, которое намозолило всем глаза…
— Вот глупости! Во-первых, твое платье еще очень приличное, а, во-вторых, тебе все равно не перещеголять Браславскую. Помни, что ты ведь участвуешь в коллективной декламации, и если не придешь, то сорвешь нам постановку Маяковского.
Рита повернулась и ушла. Так мы с ней и не договорились. Ну, ничего. Все равно я это дело так не оставлю, и если не смогу подействовать на Риту сама, то поставлю вопрос на совете отряда.
9 ноября.Вот и праздники прошли. Никогда я еще не проводила Октябрьские дни так интересно, как в этом году. 7-го у нас были в гостях испанцы, вчера у нас в школе был вечер, и вчера же ко мне приходил Матильда. Правда, его визит окончился очень печально.
Но попробую описать по порядку.
Утром в 11 часов я умывала Мишку в ванной, а он вырывался и пищал. Вдруг прибегает Варя и говорит:
— Там тебя спрашивает какой-то мальчик.
«Неужели Матильда так рано…» пронеслось у меня в мыслях, и, бросив мокрого Мишку, я кинулась бежать.
Действительно, в передней стоял Юра Троицкий и как-то растерянно улыбался.
— Знаешь, — сказал он, — я забежал на минутку, но если ты занята, то так и скажи…
И он покраснел от шеи и до самых ушей. Я тоже, кажется, покраснела и начала стаскивать с него пальто; в столовой Надюшка гладила свое платье. Я познакомила ее с Юрой и начала рассказывать про испанцев. Пока Надюшка была в комнате, все шло хорошо. Я трещала без умолку, а Юра слушал и разглядывал «Крокодил», лежавший на столе. Но стоило лишь Надюшке выйти из столовой, как у меня словно перехватило язык. Сижу, молчу, как тумба, заплетаю косички из бахромы на скатерти, а в голове нет ни единой мысли, кроме: «Ох, хоть бы он сразу не ушел…». А Юра тоже молчит, точно немой, — посмотрит на меня исподлобья и опять начинает в десятый раз перелистывать «Крокодил». На мое счастье, когда я уже заплетала одиннадцатую косичку, в столовую прибежал Мишка. Он принес старый галстук и сказал, что хочет прыгать. Мы с Юрой натянули галстук низко над полом, а Мишка принялся скакать через него. Удивительно, при Мишке ко мне снова вернулся дар слова. Я начала болтать разную чепуху. Но мысли были о том, что надо познакомить Юру с Борисом и завести разговор об алгебре и физике. Пока Юра возился с Мишкой, я быстренько побежала к Борису. Борис читал «Войну и мир».
— Борис, ты должен объяснить несколько задач одному моему знакомому мальчику… — сказала я.
— А ты сама объясни.
— Я не могу, потому что мы еще этого не проходили.
— Хорошо, только не сегодня. Сегодня праздник.
— Не только сегодня, но сию минуту! — закричала я. — Ты уж, Бобик, объясни, а я тебе за это заштопаю три пары носков. Только будь повежливей, потому что этот мальчик очень стесняется…
— Подумаешь, китайские церемонии. Ну ладно, веди его сюда… Посмотрю, что за фрукт.
Тогда я пошла в столовую и нашла на этажерке задачник Шапошникова и Вальцева для 8-х и 9-х классов (по этому задачнику когда-то занималась Надюшка). Потом я спросила Юру, что они сейчас проходят по алгебре. Он сказал, что извлечение корней и действия с дробями и что это чертовски трудная штука. — А хорошо ли ты это понимаешь? — спросила я как будто между прочим. Юра сперва не хотел отвечать, а потом признался, что он не совсем хорошо понимает. И он показал мне пример № 292, который им последний раз задавал Дмитрий Осипович. Вот этот № 292:
