Рыбаки с волнением всматривались в воду: поймалось ли хоть сколько-нибудь рыбы? Кто знает… может быть, ловушка пуста.
Сначала ничего нельзя было разобрать. Но чем меньше пространства оставалось между ботом и противоположной стеной ловушки, чем выше поднималось нитяное дно, тем яснее становилось: рыба есть. Временами вода будто начинала закипать: гладкая поверхность ее вдруг покрывалась рябью, всплесками.
Бот медленно подвигался. Рыбаки чувствовали, как сеть в их руках с каждой минутой становится все тяжелее. Вот вода в глубине будто засеребрилась. Вот выскочила, словно ее выбросили, и затрепетала в воздухе одна салака, другая… Море у борта «Советского партизана» закипело, как в огромном котле.
— Есть рыба, есть! — шептал Георг и не мог оторвать глаз от воды.
Остальные рыбаки, которых, казалось, ничто никогда не выводило из равновесия, на этот раз тоже не могли скрыть волнения. Даже Томас Маала, невозмутимый Томас Маала, и во сне не расстающийся с трубкой, на этот раз не глядя притушил ее мокрым пальцем и небрежно сунул в карман. Сделав это, он произнес неслыханно длинную фразу.
— Хотел бы я, — сказал самый молчаливый из всех рыбаков Вихну, — чтобы здесь с нами были все, кто не верит, что в наших местах могут быть большие уловы. Они увидели бы, сколько рыбы бывает в сетях.
Только бригадир сохранял спокойствие.
— Стоп! — скомандовал он. — Закрепляй низ. Начинаем черпать.
Жидким серебром сверкнул на солнце первый черпак, поднятый Яаном Койтом. Рыбак опрокинул его на дно бота. Сотни блестящих салакушек забились, запрыгали на деревянном настиле. Потом другой рыбак поднял полный сачок, потом — третий. Работа пошла вовсю. Большой, вмещающий вагон груза, трюм «Советского партизана» наполнялся рыбой, а вода в ловушке попрежнему будто кипела, рыбу попрежнему брали полными черпаками.
Под вечер на причале собралось чуть ли не все население острова. Ждали возвращения Яана Койта и его бригады. Но лодки подходили и выгружали улов, а «Советского партизана» все не было. Рыба в этот день шла хорошо. Кто привез семьдесят — восемьдесят килограммов салаки, кто — сто и сто двадцать. Что же касается тех двух рыбаков, моторку которых нагнал утром «Советский партизан», то они действительно побили рекорд: рыбаки выловили за день сто восемьдесят килограммов рыбы. Для Вихну это было неслыханно много.
Однако сегодня даже это событие не привлекло внимания. Все думали только об одном: оправдает ли себя невод-великан? Все всматривались в море, все с нетерпением ждали, когда же наконец появится бот.
Наступили сумерки, зажегся огонь маяка, а бригада Яана Койта все еще не возвращалась. Наконец послышался хорошо знакомый всем басовитый рокот мотора.
— Бот! Наш бот идет! — закричал Марти, первым увидевший приближающееся судно.
Силуэт его выделялся на фоне моря все отчетливее. Высоко поднятый нос бота еще издали говорил о том, что груза нет. Старый Евдоким Сейлер нерешительно окликнул рыбаков:
— На боте! Вагонетку подать для выгрузки?
— Нет, вагонетки не надо, — послышался голос Яана Койта.
— А корзину?
— Корзины тоже не надо.
На причале кто-то зло рассмеялся, потом по-стариковски раскашлялся. Это был Николай Леппе. Перемогая кашель, он прохрипел:
— Вот улов так улов!.. Кричали, кричали о неводе и — пожалуйста: одной корзины рыбы не набрали! Пока не поздно, надо взять да порезать невод на обыкновенные мережи. По крайней мере, снасть в воде без толку гнить не будет.
— Почему же без толку? — спокойно сказал Яан, сходя на пристань. — Разве пятнадцать тонн — плохой улов?
— Сколько?.. Сколько? — наперебой закричали вокруг. — Повтори, что ты сказал.
— Сказал, что невод дал сегодня пятнадцать с лишним тонн рыбы.
— Точно, — коротко подтвердил Томас Маала.
А Георг добавил:
— Никогда столько рыбы в сетях не видел! Уж мы черпали, черпали… Весь бот до краев загрузили и, чтобы сократить время, прямо на комбинат свезли. Квитанция у бригадира.
Яан расстегнул куртку, достал из внутреннего кармана листок бумаги, протянул ее старому Евдокиму, стоявшему ближе всех.
Сейлер взял листок, отодвинул подальше от глаз, прочитал, пожевал губами и произнес:
— Тут все ясно сказано: принята от колхоза острова Вихну партия рыбы. Порода — салака. Сорт — первый. Вес — пятнадцать тысяч сто двадцать четыре килограмма. Сдатчик — Яан Койт.
— Дай-ка, Евдоким, посмотрю бумагу, — тихо сказал Николай Леппе.
Старый спорщик присмирел. Он был смущен и в то же время до крайности поражен тем, что произошло.
Это, однако, не помешало ему внимательно прочитать квитанцию. Заглянул он и на другую сторону, хотя никаких записей там не было.
— Да, пятнадцать тысяч сто двадцать четыре килограмма салаки… — задумчиво произнес Леппе. И вдруг, будто спохватившись, сердито закричал: — Безобразие! Где это виданы такие порядки! Рыба в море косяками ходит, а мы из сотни одну берем! Чего только правление смотрит, не понимаю!
Люди на пристани рассмеялись. Смех разнесся далеко по заливу.
Хороший человек старый Сейлер! Тот самый, который много ездил по свету и ловил рыбу в трех морях и двух океанах. Он уйму занимательных историй знает. Другой бы на его месте гордился, рассказывал только взрослым, а он нет — он с ребятами даже разговорчивей.
Правда, не всегда. Иногда на старика что-то находит, и тогда, сколько ни старайся, слова не скажет.
Лучше всех изучил характер бывалого моряка Марти. Он понял то, чего никто из мальчиков понять не сумел: оказывается, чтобы угадать настроение старика, нужно следить за его трубкой. Если хозяин трубки мрачен и неразговорчив, трубка сипит, хлюпает, выпускает дым клубами. Если же на душе у деда хорошо, трубка курится спокойно-спокойно, ее и не слышно, а дым тянется вверх ровным кудрявым столбиком.
Все это хитрый Марти приметил и одно время просто изводил ребят. Присмотрится заранее к трубке, определит по ней настроение старика и начинает:
— А спорим: сколько ни упрашивайте, дедушка Сейлер ничего сегодня рассказывать не будет.
Или:
— А спорим: я сегодня дедушку Сейлера попрошу — он что-нибудь интересное вспомнит.
Ребята спорили. Победителем каждый раз оставался Марти.
Много времени прошло, прежде чем он раскрыл приятелям свой секрет.
Пока погода держалась холодная и ненастная, трубка Сейлера большей частью вела себя так, что на хороший разговор рассчитывать не приходилось. Должно быть, у старика ныли ноги от ревматизма. Но с наступлением теплых весенних дней дымок стал виться веселей, и от ребят отбоя не стало. Тем более что очень уж удобное место выбрал старый морской волк для своего жилья — совсем близко от школы. Плоский, крытый тесом и чем-то напоминающий корабельную надстройку домик его смотрит окнами как раз на ту дорогу, по которой каждый день проходят школьники, живущие в восточной, ближней к молу части острова.
А те дети, что живут на западном берегу, или на южном, или на северном, идут в школу другим путем. Дорог и троп на острове много. Чуть ли не от каждого домика ведет своя отдельная дорожка. Это потому, что люди в старое время держались врозь друг от друга, селились особняком. Вот и получилось так, что на острове сколько домов, столько дорог. И по утрам детишки сбегаются в школу со всех концов, со всех сторон.
Юло, Марти, Иви — дочь бригадира Яана Койта, Петер — сын молчаливого Томаса Маала, и еще несколько мальчиков и девочек живут на восточном берегу. От этого они в большом выигрыше: два раза в день, двенадцать раз в неделю, ребята проходят мимо домика старого Сейлера. Ну, а кому чаще доводится проходить мимо и здороваться со стариком, тому и слушать его истории удается чаще.
С весны, когда ребята зачастили к старому рыбаку, возник вопрос, стоит ли брать к нему девочек. Речь, собственно, ила только об Иви Койт, так как из всех учеников четвертого класса, живущих на восточном берегу, только она одна и была девочкой. Но Марти, первым поднявший разговор об этом, хитрил. Он делал вид, будто дело не в Иви, а в девочках вообще. Девочкам, мол, не следует принимать участие в том, что не имеет к ним никакого отношения.
— Девчонки есть девчонки, — заявил Марти. — У них свои интересы, у нас свои. Мы ведь не суем нос в их вязанье и вышиванье. Вот и им нечего лезть с нами к Сейлеру. Море — дело мужское. А старик, кроме как о море, ни о чем не рассказывает.
Неизвестно, каким образом этот разговор дошел до Иви Койт, и она отчитала Марти так, что он не знал, куда деваться. Она тихая и молчаливая — Иви, но если разойдется — не удержишь.
