Ознакомительная версия.
И неожиданно на тонкую, сухую руку сестры-начальницы упал поцелуй, смоченный слезами.
Что-то снова дрогнуло в сухом, суровом лице высокой женщины, мягкое пламя зажглось в глубине ее глаз, проницательных и строгих…
Рука начальницы невольно поддалась вперед, легла на плечи девушки.
— Встаньте, — произнес уже совсем мягко властный голос.
Нюта повиновалась.
Сестра-начальница, не выпуская ее плеча, подвела девушку к столу, усадила в кресло. Сама пододвинула легкий бамбуковый стул.
— Как ваше имя? — произнесла она, не спуская глаз с лица Нюты.
Это лицо, бледное, как саван мертвеца, от только что пережитых волнений, вспыхнуло вдруг пурпуровым румянцем.
— Мариной Трудовой зовут меня, — послышался тихий, робкий ответ.
— Вы сирота?.
— Никого у меня нет на свете.
— Где вы жили до сих поры? У родственников? У знакомых?
Обливаясь потом, Нюта, прошептала:
— Я недавно кончила институт, потом поступила на педагогические курсы… Но захотелось другой деятельности… вашей… Она мне родная, близкая, мечта моей жизни… Мечта и цель…
Смущение сразу покинуло при последних словах молодую девушку. Лицо ее ожило, глаза заблестели.
Начальница еще раз пристально взглянула на нее, потом проговорила коротко:
— Ваш паспорт с вами?
— Да.
Нюта наскоро дрожащими руками отстегнула пуговки лифа. На груди лежала черная книжечка. Она схватила ее как-то уж слишком быстро и подала начальнице.
— Вот.
«Марина Алексеевна Трудова, дочь статского советника, слушательница II курса педагогического института», — прочла начальница почему-то вслух.
Потом вернула книжку Нюте.
— Хорошо. Я оставляю вас в общине для испытания сначала, — произнесла она прежним сурово-деловым тоном, — если хотите, то сейчас же отведу вас в комнату, где вы поселитесь с тремя другими сестрами. Вы займете место умершей сестры. Вытрите слезы и идем.
— О, как вы добры! Благодарю вас от души! — произнесла Нюта.
— Подождите благодарить… Еще не время… Повторяю, мне нужны сильные, здоровые девушки и женщины… И если тяжелая работа в общине вам окажется не под силу, не пеняйте на меня, я принуждена буду вернуть вас в свет.
И говоря это, Ольга Павловна Шубина двинулась из приемной, сделав знак Нюте следовать за нею.
Длинный, длинный коридор с каменным полом. По обе стороны его стеклянные двери с черными дощечками. На черных досках выгравированы белыми буквами названия покоев: «Амбулаторный прием», «Глазной прием», «Операционная», «Водолечебница», «Сыпной».
По дороге, Нюте и ее спутнице поминутно попадаются мужские и женские фигуры в длинных, от шеи до самых пят, белых передниках-балахонах. На головах женщин — белые же косынки. Все они низко кланяются сестре-начальнице, удивленными глазами провожают Нюту и пропадают, как призраки, за стеклянными дверями. Сплошной гул, похожий на звуки разгулявшегося морского прибоя, наполняет здание. Гул несется из-за стеклянных дверей.
— Это больные, — поясняет Ольга Павловна, поймав вопросительный взгляд Нюты. — У нас прием ежедневно, не считая воскресенья и праздников, от девяти до трех… Иной раз до тысячи в день перебывает всякой бедноты. Ну, вот мы и пришли, теперь направо.
Неожиданный яркий свет ударил по глазам Нюту. Полутемный коридор окончился. Она находилась теперь в огромной швейцарской, откуда начиналась широкая лестница, ведущая в общежитие сестер. Все время озираясь по сторонам, Нюта, следуя за начальницей, стала подниматься по крытым узкой дорожкой-ковриком ступеням.
И тут, на лестнице, как и в коридоре внизу, им поминутно встречались женские фигурки, но уже не в белых докторских передниках до пят, а в одинаковых серых полотняных домашних платьях, с такими же фартуками и косынками, как и у сестры-начальницы. Впрочем, у некоторых из сестер были черные косынки, у других повязанные как-то странно, углом.
— Это «испытуемые», то есть принятые на испытание, точно так же, как и вы, — пояснила Нюте начальница, — у них черные косынки, и пока они не кончат теоретического курса знаний, требуемых для сестры милосердия, они не могут получить белой косынки и креста. А те, что носят косынки углом, — «курсистки», то есть сестры, уже занимающиеся с профессорами в аудиториях. Вам также придется посещать аудитории год, полтора, — произнесла Ольга Павловна, метнув неуловимым взором на Нюту.
Когда они поднялись на верхнюю площадку лестницы, Ольга Павловна остановилась перед стеклянною дверью, за которою сияли позолотой при свете осеннего утра иконостас, хоругви и образа.
— Это наша домовая церковь, — произнесла начальница, осеняя себя крестом, — а направо и налево идут помещения общежития, комнаты сестер. А вот приемная, где можно принимать родственников и знакомых, а там дальше, в конце левого коридора, лазарет сестер… Что, доктор, вы ко мне? — неожиданно прервала свои пояснения Шубина, увидя спешившую к ним навстречу по коридору высокую фигуру в белом врачебном переднике-халате.
Пожилой, румяный и очень крепкий по виду старичок, с пегой бородкой, с симпатичным, сразу располагающим в свою пользу, лицом, подошел к Ольге Павловне.
— Я насчет сестры Есиповой… Надо бы ее перевести в общий барак… Дело дрянь…
— Что же?
Нюта взглянула на Шубину. Суровое, как бы замкнутое в самом себе, строгое лицо сестры-начальницы стало неузнаваемо.
Какая-то неуловимая черта страдания задрожала между складками рта и изгибом бровей. Глаза, спокойные и властно-строгие за минуту до этого, затеплились теперь огнем страдания и тревоги.
— Сестра Есипова очень плоха, не хочу врать, — объяснил старичок. — Сестрицу нашу угораздило схватить злейший тиф. Право, лучше перевести в барак, хлопот здесь больше с нею…
— Ни за что! — резким голосом произнесла Шубина, — ни за что, Валентин Петрович!.. Здесь и уход особый, и свои рядом, и я в случае надобности каждую минуту могу… Сегодня буду сама всю ночь дежурить у постели Наташи… А пока не надо ли чего?.. Вина какого-нибудь хорошего, подороже?.. Я пришлю…
Валентин Петрович развел руками.
— Слушаюсь и покоряюсь… Вам лучше знать… А насчет вина, пришлите ей токайского, — произнес он и, только тут заметив Нюту, прибавил совсем уже другим тоном:.
— Ага, никак новенькая сестрица… Ну, будем знакомы, барышня, будем знакомы… Небось, на первых порах-то все занятно у нас кажется, а вот поживете маленечко, да поприглядитесь, может потянет и обратно домой, а?
— Сестра Трудова принята в разряд испытуемых, — прежним уверенно-спокойным тоном произнесла начальница.
— Доктор Козлов, — отрекомендовался добродушный старик, — а то и попросту Козел, с вашего позволения. Меня давно сестрицы в козлы произвели. Знаю и не обижаюсь. Козел, так козел. Говорят, зол я, бодаться здоров, особенно на репетициях по анатомии; отпасти, пожалуй, и правда… Впрочем, сами убедитесь… Так-с… Итак, будем знакомы. Нашего полка, стало быть, прибыло. Очень рад, очень рад!
И доктор с каким-то рьяным ожесточением потряс худенькую ручку Нюты.
— Валентин Петрович, зайдите в лазарет и подождите меня там. Я сейчас отведу только новенькую сестру и пройду к Наташе, — произнесла Ольга Павловна и, кивнув головою Козлову, снова зашагала по длинному коридору, по обе стороны которого находились одностворчатые двери с черными дощечками, занумерованными белыми цифрами.
— Вот ваша комната, mademoiselle Трудова, — сказала сестра-начальница, останавливаясь перед дверью, отмеченною номером десятым. Она уже хотела нажать ручку ее, как неожиданно дверь распахнулась настежь, и, столкнув с пути своего Шубину и Нюту, из комнаты выскочила маленькая, очень растрепанная, румяная и хорошенькая девушка, вернее девочка, с огромным чайником в руках.
Нюта успела только заметить густые завитки льняных, почти белых, волос, вздернутый носик, огромные, детски-наивные глаза, малиновый смеющийся рот и глубоко засевшие лукавые ямочки на пухлых, по-детски румяных, щеках. На ней было шерстяное коричневое, как у гимназистки, платье и черный передник с красным крестом на нагруднике. Белый воротничок и такие же батистовые каемки манжет украшали этот полу-школьный костюм.
Толкнув изо всей силы Шубину и Нюту и испустив испуганное «ах!» и, девушка с чайником бросилась бежать по коридору.
Она была уже у дверей, выходящих на площадку лестницы, как неожиданно резкий, строгий, ледяной голос Ольги Павловны остановил ее:
— Сестра Розанова, назад!
Нюта видела, как моментально замерла на месте маленькая юркая фигурка. Хорошенькое, детски-свежее личико стянулось в обиженную гримасу. Чайник описал неожиданный взлет в руках странной девушки, и она нерешительными шагами приблизилась к начальнице.
Суровым, почти жестким взором, проницательным и долгим, начальница обвела остановившуюся перед нею в двух шагах фигурку.
Ознакомительная версия.
