— Да мы…
— Подожди, не перебивай. Ты прекрасно знаешь, что привычка перебивать взрослых свидетельствует о невоспитанности, а тебе, по-моему…
— Да мы уж помирились! — все-таки перебил Сережка.
Бабушка оторопело взглянула на Сережку поверх очков:
— То есть… как же это… Вы же были в ссоре… Как это у вас? Во веки веков, и все такое… и вдруг… как же это могло произойти?..
— Да очень просто! — объяснил Сережка, дивясь непонятливости бабушки. — Сначала были поссорившись, а потом взяли и помирились! Ничего особенного.
Бабушка долго молчала, а потом сказала со вздохом:
— Ну, конечно! Этого следовало и ожидать! То они состоят в ссоре из-за каких-то пустяков, теперь они, видите ли, ни с того ни с сего помирились! Ты думаешь, это хорошо? Нет. Эта черта в тебе свидетельствует о твоем крайнем легкомыслии. И Анна Марковна была тысячу и тысячу раз права!
Всю ночь шел дождь. Сережке даже из дома было слышно, как шумит под горой ручей, а утром оказалось, что бабушка выстирала старый костюм, в котором Сережка привык всегда ходить, а ему приготовила новый—штаны и рубашка светлые да такие чистые — смотреть на них страшно, не то что надевать.
Убедившись, что выручить из стирки старый костюм уже нет никакой надежды, Сережка начал соображать, как сделать, чтоб новый поменьше отличался от старого: может, взять да и запачкать прямо дома?
Ему помешал Зямка — влетел в калитку и заорал:
— Сережка! Бежим скорей!
— А что?
— Да бежим!
Сережка, конечно, сразу побежал.
Зямка, разбрызгивая грязь, так быстро мчался вниз к ручью, что Сережка еле поспевал за ним и никак не мог спросить, куда они так быстро бегут.
Наконец он улучил кое-как момент:
— А мы куда?
— Горилл бить! — не оборачиваясь, ответил Зямка.
У ручья собрались все березовцы, даже почему-то Светлана и Нинка. Один совсем маленький мальчишка, которого все называли Виктор Николаич, — хитрец и проныра, — захлебываясь от удовольствия, рассказывал:
— Только мы подошли к ручью, а они к-а-ак прибегут! Ка-ак его схватят! И-и — потащили! Меня тоже хотели, — хвастливо добавил он.
— Кого потащили? — спросил Сережка.
— Пушкина!
— Что же вы стоите? — волновалась Светлана. — Что же вы не идете его выручать?
— Ждем еще одного мальчишку, — нерешительно объяснил Алик.
— Какого мальчишку?
— Такого… Кота. К нему уже ходили.
— Ну и где же он… этот ваш Кот?
— Гонится за одним конопатым…
— В другое время нельзя было за ним гнаться? — не унималась Светлана.
Алик помотал головой:
— Не. Конопатый сегодня только нашел Котов дом и начал писать на заборе — «Здесь живет Котофей…», а Кот за ним и погнался…
— И долго он будет за ним гнаться?..
— Не знаю. Может быть, ДО самой Москвы… Но как только он освободится, мы сразу начнем.
Однако ждать было некогда, так как из-за смородинных кустов, окаймляющих огороды, появилось неприятельское войско. Оно состояло из Гориллы, обоих Чурил и разных мелких ребятишек, как видно, мобилизованных насильно, потому что шли все нехотя, то и дело оглядываясь назад, и Горилле приходилось поднимать их боевой дух пинками и толчками в шею.
Чурилы же, мстительно усмехаясь, волокли под руки пленного Пушкина. Возможно, они намеревались подвергнуть его пыткам на глазах березовцев и тем самым внести смятение и ужас в их нерешительные ряды.
Пленник держался героем. Он высоко держал голову, и его знаменитые волосы почему-то стояли торчком, как у дикаря.
Завидев своих земляков, он выпятил грудь, пронзительно закричал:
— Долой Горилл! Да здравствует Березовая улица! — И тут же начал отчаянно бороться со своими конвоирами.
Тогда березовцы, вдохновленные присутствием девочек, с криком «ура!» форсировали ручей и кинулись на выручку земляка.
Неприятель сразу же обратился в паническое бегство. Первыми бросились врассыпную мобилизованные, будто только того и ждали. Юркнули в смородину Чурилы. Сам Горилла, как и полагается предводителю, мчался далеко впереди своего панически разбегающегося ополчения.
Сережка и Алик бегали куда быстрее Гориллы, что было не раз проверено, когда им приходилось от него спасаться.
Но догнать Гориллу сейчас оказалось делом трудным.
Время от времени он оборачивался, и вид настигающих врагов, казалось, вливал в него новые силы.
Уже погоня шла по Козьему бугру, как неожиданно на пути Гориллы возник Кот. Потный, запыхавшийся, он шел по другой стороне улицы, но, увидев Гориллу, бросился наперерез.
Горилла завертелся на месте и, потеряв всякое соображение, вдруг подскочил к высокому дощатому забору, вскарабкался на него и рухнул в чей-то сад.
Заглянув в щелку, победители увидели того самого бородача, который вчера с двумя пацанами вез тележку и спугнул разбойников на Березовой улице. Сейчас он стоял на крыльце и глядел из-под ладони на подозрительно шевелящиеся кусты, куда, видимо, заполз ошалевший от страхи Горилла.
— Дедушка! — крикнул ему из-за забора Кот. — Вот к вам один залез! В кустах, в кустах! Выгоните его оттуда!
Бородач не спеша подошел к кустам и за ухо вытащил оттуда Гориллу. Горилла пытался что-то сказать, но Кот опять закричал:
— Он все врет, дедушка! Он прилез воровать! Не верьте ему!
И «дедушка» не поверил. Ведя Гориллу за ухо, он сорвал два больших куста крапивы, росших поблизости (может, и специально им посаженных для таких вот случаев), и они ушли с Гориллой, который начал уже заранее подвывать, за кусты.
На тонкий поросячий визг, который через минуту был уже слышен по всей улице, явились несколько малолетних обывателей Козьего бугра и принялись слушать.
— Кто это? — спросил один.
— Михей Михеич порет Гориллу! — радостно сообщил ему другой.
В конце улицы появился и Страшила, неизвестно почему отсутствовавший во время битвы.
Березовцы во главе с Котом помчались туда, чтоб догнать и наказать заодно уж и Страшилу, но он и не думал спасаться, а спокойно ждал их, стоя на месте.
— Здорово, Костя! — весело приветствовал он Кота. — Привет, пацаны! — и он протянул руку Сережке и Алику Пришлось ее пожать.
— Ты уже пленный или еще нет? — грозно спросил Кот.
— Я — нейтралитет, — ответил Страшила. — Я вчера еще с Гориллой поссорился. Обиделся, почему я за него тогда не заступился. Я говорю: «А чего я буду?» Я и Костю, и брата его знаю, верно ведь? Зачем мне с ними дружбу портить! Костя, ты бы когда-нибудь спросил у брата — помнит он обо мне или нет? Ладно, а? Эх, жалко, не пришлось тогда с ним побольше поговорить. «Будешь, говорит, на поле выбегать?» Ну, конечно, ему некогда было… А сейчас он что делает?
— Да тренируется, наверное. Чего ж ему еще делать… — буркнул Кот.
— Верно! — радостно подтвердил Страшила. — Я сейчас только со стадиона. Он там. С кем они, интересно, собираются играть?
— Я почем знаю…
— С «Локомотивом», — вздохнул Страшила. — У меня уже и билет есть. А как он себя чувствует?
— А что ему!.. Я пришел к нему, а он лежит на диване, читает… Выхватил у меня яблоко и откусил половину.
— Неужели? Вот это да!.. Ну передай ему привет! — и Страшила ушел, чтобы найти другого болельщика и сообщить ему, что только сейчас беседовал с братом Масленкина, что великий человек чувствует себя хорошо, нормально тренируется, а в свободное время лежит на диване, сберегая силы для победоносной встречи с «Локомотивом», и пополняет свое футбольное образование чтением различной литературы, а также ест витамины, которыми его снабжает любимый брат…
Возле ручья остальные березовцы трудились вокруг освобожденного пленника. Оказывается, злобный Горилла натискал ему в волосы репьев, да так ловко, что ни один не удавалось вынуть.
Сережка, Алик и Кот тоже попробовали свои способы вынимания репьев из головы, но и у них ничего не вышло.
Несмотря на это, Пушкин, находившийся в центре внимания и окруженный всеобщей заботой, был неслыханно счастлив.
— Большие, видно, мастера этого дела Гориллы! — с восхищением, сказал Кот. — Придется выстригать. Хорошо, что у меня имеются ножницы и своя машинка! Пошли ко мне.
Возле дома он велел всем сесть в канаве и ждать.
— А то мать почему-то не очень уважает, когда ко мне такая орда заявляется. Один-два человека еще ладно. Хотя, по-моему, какая разница?
Он вынес маленькую табуретку, ножницы, машинку, которую дал держать ребятам, а сам быстро защелкал ножницами в воздухе, как настоящий парикмахер, и начал срезать репьи один за другим; их тут же подбирал Виктор Николаич и зачем-то прятал в кармашек.
Срезав последний репей, Кот оглядел свою работу и хмыкнул:
— Да-а-а…
Так как репьи располагались в волосах не на одном уровне, то сейчас голова у Пушкина напоминала Котову папаху, не которой мех кое-где вылез, а кое-где торчал пучками.
