— Сначала подрастите.
— Где ты носишься с утра до ночи? — сердилась мама. — Ни за Анисьей не приглядишь, ни по дому не поможешь. Дождешься у меня.
Попадало дома и Семке.
Чтобы задобрить матерей, мы с ним, встав утром пораньше, отправлялись на рыбалку. С реки мы никогда не возвращались без улова, так что матери были довольны. Днем же мы старательно помогали им по хозяйству, а ближе к вечеру, прихватив какой-нибудь еды, бежали к Григорьеву и сидели с ним, пока не начинало смеркаться.
Но тут подошла новая беда: мама заметила, что исчезают яйца.
— Неужто кошка или вороны в курятник повадились? — говорила она. — Надо будет последить.
Кроме того, я каждый день отрезал для Григорьева по большому куску хлеба, и как-то раз мама спросила:
— Что это ты на свою рыбалку столько хлеба таскаешь?
— Рыбу надо прикармливать.
— Хлеб-то уж на исходе, — пожаловалась она.
И верно, жизнь при белых с каждым днем становилась тяжелей. Богачи, как при царе, чувствовали себя полными хозяевами. Белые почти дочиста обобрали деревню: вывезли хлеб, масло и шерсть, свели со двора скотину. Скажет кто слово против, его хватали и отправляли в Можгу, где помещался их штаб.
Многие мужики, не вытерпев притеснений, тайком уходили к красным.
Я и Семка тоже решили податься к красным. Григорьев уже поправился и однажды сказал нам, что завтра уйдет искать своих.
Утром, когда мама пошла по воду, я надел чистую рубаху и новые лапти, натянул на голову картуз. Закинув за спину котомку, я сказал Анисье:
— Прощай, сестренка, ухожу далеко, иду сражаться с белыми.
Анисья смотрит на меня и молчит. Ничего-то она еще не понимает!
Поцеловал я сестренку, огляделся вокруг:
— Прощай, родной дом!
Тут я увидел в окно маму с ведрами и кинулся к двери. Пока мама подходила к воротам, я был уже за огородом.
Семка, как мы и условились, ждал меня на опушке леса.
Пришли мы с ним к шалашу — пусто! Григорьев ушел, не дождавшись нас. Семка скинул с себя котомку, повалился на солому и заплакал от обиды.
— Погоди реветь, — сказал я, — смотри-ка, на пеньке какая-то бумажка. — И я прочел, что было на ней написано крупными буквами: — «Не сердитесь, друзья, мне пора уходить. Вы ребята хорошие и смышленые, должны понять. Будьте здоровы, до новой встречи!»
Эта записка нас немного утешила. Было приятно, что Григорьев назвал нас друзьями. Если правду сказать, мы оба очень привязались к нему, и теперь, когда не стало его интересных рассказов, не стало тайны и опасности, мы заскучали.
Встанешь утром, подметешь избу, натаскаешь воды, повозишься с Анисьей. Потом придет Семка, притащит своего четырехлетнего братишку, поиграем во дворе. Тоска зеленая…
Но вот по деревне разнеслась весть: белые отступают! Обрывают телефонные провода, забирают лошадей и телеги. А через Валу мост сожгли.
Мужики стали прятать своих коняг, и мы с мамой спрятали своего пегаша за снопами в сарае.
Я поливал на огороде капусту, когда примчался Семка:
— Красные!
Мы бросились к воротам.
Серединой улицы строем шли красноармейцы. Жители радостно их приветствовали, мы, мальчишки, пристроились сзади и под музыку прошагали через всю деревню.
Потом я пошел домой — и Семка со мною. Глядим, у нас полна изба народу. Все в красноармейской форме, сидят за столом, а мама, веселая, подает им еду.
Мы смущенно остановились у порога, вдруг слышу:
— Сынок! Иди сюда!
Я бросился к отцу и повис у него на шее. Он крепко обнял меня, спросил:
— Как живешь?
— Хорошо. А ты?
— И я неплохо. Вот турнули Колчака из удмуртских лесов, скоро совсем свернем ему шею. Тогда заживем еще лучше.
В это время один из красноармейцев вышел из-за стола.
— Дядя Ваня! — воскликнули мы с моим другом в один голос.
Григорьев пожал нам руки:
— Вот мы и свиделись, ребята! — Потом он сказал своим товарищам: — Эти мальчишки спасли мне жизнь.
И он рассказал, как мы выхаживали его в лесу.
Все слушали и смотрели на нас с добрыми улыбками.
Когда красноармейцы собрались уходить, Григорьев достал из вещевого мешка небольшую гармошку.
— Ребята, держите на память!
Прощаясь со мной, отец сказал:
— Помогай матери, сынок. Осенью пойдешь учиться в школу. Скоро прогоним всех врагов, начнем строить новую, счастливую жизнь. А для новой жизни нужны будут грамотные люди. — Он привлек к себе меня и Семку: — А за спасение нашего товарища спасибо.
Красноармейцы ушли. В деревне стало тихо.
Семка и я быстро выучились играть на гармошке. Часто соседи просили:
— Сыграйте-ка, ребята, на вашей красноармейской гармошке!
И мы никогда не отказывали, играли.
1952
Степан Широбоков
НЕОБЫКНОВЕННАЯ РЫБАЛКА
Безоблачный летний вечер. Солнце вот-вот сядет. За хлебным полем серебрится Чепца. Вокруг тихо, ни ветерка.
По узкой извилистой тропинке через поле шагают к реке три друга: Петя, Володя и Коля. Высокая рожь скрывает их с головой, со стороны виднеются только три удилища.
Коля, самый маленький из друзей, идет последним. Чтобы не отставать от них, он часто-часто перебирает босыми ногами.
— Знаешь, Володя, какая рыбина у меня в прошлый раз клюнула! — говорит Коля. — Даже леска лопнула!
— Небось гнилая была, вот и лопнула, — подтрунивает над ним Володя.
— Как это гнилая? — возмущается Коля. — Хорошая была леска, почти новая.
— Ну, значит, за корягу зацепилась, тащить корягу — тут никакая леска не выдержит.
— При чем тут коряга? Да ты у Петьки спроси, он видел. Ну, скажи, скажи, Петька, ведь правда же: была рыбина килограммов на пять, не меньше? Скажи!
— Не пойманная не в счет, — отзывается Петя. — Вот поглядим, какую ты нынче поймаешь.
— Вот такую! Коля как можно шире разводит руки. — Может, сазан попадется.
— Хвались, хвались… Ерша или пескаря бы выудил — и то хорошо. А сазан тебя в реку утащит, ты вон какой маленький…
Тропинка вильнула раз, другой, и ребята вышли к реке, неподалеку от того места, где строили новый мост. Плотники уже разошлись по домам, возле свежеошкуренных бревен и штабелей досок виднелась одинокая фигура сторожа.
— Дедушка! — крикнул Петя и помахал рукой.
Василий Григорьевич, Петин дедушка, раньше был кузнецом. Но и теперь, состарившись, не хочет лежать на печи, трудится но мере сил. Годы и заботы посеребрили его бороду, глубокими морщинами изрезали лицо. Но веселый огонек в глазах молодит Василия Григорьевича.
Ребята очень любят старика. Он всегда смотрит на них с доброй улыбкой, охотно с ними разговаривает; летом помогает наладить удочки, зимой мастерит им лыжи и санки.
Василий Григорьевич поглядел на ребят, улыбнулся:
— Рыбаки пожаловали! Что-то вы, ребятишки, припозднились. Рыба уже спать легла.
— Мы с ночевкой, — сказал Петя. — Удить утром станем.
— Это другое дело. Пойдемте к костру, у меня как раз уха поспела, я давеча порыбачил маленько.
Яркие языки огня плясали под котелком.
Дед попробовал уху.
— Готова!
Он снял котелок, поставил на землю. Из шалаша принес ложки.
— Подсаживайтесь, ребятки, поближе, не стесняйтесь.
Ребята не стеснялись. Котелок быстро опустел. Пока закипал чайник, разговаривали. Конечно же, о делах рыбацких.
— Взять, к примеру, ерша, — говорил старик, попыхивая трубкой. — Жадный, прожорливый. Наживку так заглотнет, что потом его с крючка еле снимешь. Мелкая рыбешка, костлявая. Зато нет слаще ухи, чем из ершей.
— Дедушка, Володя говорит, что рыбу можно ловить на пареный овес, на пшеницу и даже на вареный горох, — сказал Петя. — Это правда?
— Правда. И на хлебный мякиш ловят, и на манку. Только все это надо приготовить умеючи, чтобы приманка хорошо держалась на крючке.
— А на что пойдет сазан? — спросил Коля.
— Сазан? — дед удивленно поднял брови. — Уж вы не сазана ли надумали взять?
— Хотелось бы…
— Сазан лучше всего идет на белого подкорника, который в старых пнях водится. Только сазана взять не так-то легко. Силач! Он не всякому даже опытному рыбаку дается.
Увидев огорченные лица ребят, Василий Григорьевич сказал:
— Да не вешайте нос! На рыбалке чего-чего не случается! Может, повезет вам. Видите вон ту высокую ольху на берегу? Под нею — омут, на зорьке попытайте там счастья. Только помните: силища у сазана большая, да и весу в нем — не один килограмм. Через голову не перекинешь — не ерш. Долго на крючке водить надо, покуда не уморится. Тогда уж тащи. Да у вас лески-то подходящие, выдержат?
— Вот, дедушка, сам посмотри. Крепкие!
Василий Григорьевич взял в руки леску, подергал ее, пробуя на прочность.
— Подходяще. На такой леске быка за рога можно вытащить. Ну что ж, значит, утром станем завтракать сазаном, так я понимаю?
