Глава 3. Таинственная незнакомка
25 мая 1995 года Ваня Житный, как путный, пошел в школу на последнюю линейку.
Белую рубашку бабушка в прошлом году еще из льняной простыни ему спроворила, и черные штаны у Вани были, стрелки он такие на них нагладил чугунным утюгом, что колом штаны встали, а больничные ботинки начистил до лакового блеска. Правда, денег на дорогие цветы Василиса Гордеевна не дала, как он ни просил. Ваня ей: «Бабаня, ну, купиишь?» А она в ответ: «Кукиш!» Зато куст сирени, что у забора рос, Ваня весь обломал, и стал бабушке пенять, дескать, всё равно не такие цветы у него, как надо, не хорошие… У других ребят, небось, розы да лилии будут, в расписной целлофан замотанные, на серебряный бантик завязанные, а у него что… Бабушка Василиса Гордеевна фыркнула, выдернула растрепанный букет из Ваниных рук, сунула в него нос и принялась что‑то нашептывать цветам–от, шептала–шептала, потом с горсти брызнула на них колодезной водицей — и обратно Ване сунула. Мальчик поглядел и разочарованно присвистнул: нет, не превратилась сирень в розы, какая была, такая и осталась. Али не такая? Как будто по–другому стал рябить букет… Ага–а! Ваня обрадовался, потому что счастливый цветик нашел — с пятью лепестками. Сорвал и съел. А вот еще один, и еще, еще… Да тут вся сирень в пятиконечных цветках!.. Как бы не объесться цветами‑то! Да ведь вот оно что: не четыре лепестка теперь у цветиков, а пять! Счастливый букет у него, пускай‑ка кто с ним потягается!
Прибежал в школу, нашел четвертый класс, к которому был приписан, и с важным видом протянул Нине Борисовне букет, а та уж стояла — не женщина, ваза с ножками: вся‑то в цветах, лица не видать… Но учительница не разглядела совсем счастливого букета, взяла и Ванину сирень на скамейку бросила! Настроение у мальчика вмиг упало, и чего он тут делает — стоит дурак дураком, знать никого не знает, никто с ним не разговаривает, никому он здесь не нужен, чего, спрашивается, пришел?.. Еще и Мекеша, змей, следом увязался, и как он не усмотрел за козлом, как бы букеты–те праздничные не пожрал у людей, да и засмеют ведь его — в школу с козлом приперся…
Постоял–постоял Ваня позади «своего» класса, послушал, чего говорят дорогим выпускникам, — и потихоньку ретировался. Мекеша следом припустил. До магазина дошли, козел за глаженую штанину схватил его и к дверям тянет, пришлось зайти, купить курильщику пачку «Беломора». Дальше двинулись: Ваня так идет, козел папиросочку курит.
Вот завернули на 3–ю Земледельческую, миновали колодец, и вдруг на лавке подле ворот Коли Лабоды Ваня увидел незнакомку!.. Девочка была старше Вани и, конечно, интересоваться им не могла — но! невероятно — интересовалась… Вернее, вначале‑то смотрела без интереса, а когда он возле своих ворот затормозил, — козел ворота рогами открыл и во двор ринулся, — а Ваня тут пока топтался, она чуть с лавки своей не сорвалась. Чего это она?
На другой день пошли они с бабушкой в лес заламывать белую березу, возвращались — уж солнце за крыши девятиэтажек валилось… На лешаков были похожие — столько веток тащили.
Ваня и дорогу из‑за листвы плохо разбирает, руки затекли, ждет не дождется, когда уж домой прибудут. К колодцу подходят, глядь — а вчерашняя девчонка на своем месте сидит. Неужто весь день тут просидела?! Хотя ведь утром‑то ее не было, впрочем, они в такую рань в лес умотались, что поди‑ка их опереди…
Ване хорошо ее выглядывать, спрятался за березовую поросль — вроде и не смотрит совсем. Дак и она взгляд свой спрятала: черными очочками прикрылась. Хитрая… Но что‑то подсказывало Ване, что глаза, прикрытые шпионскими очками, следят за ним. Вот ведь: неужто она в него втюрилась?! Никогда с Ваней эдакого не бывало. И такая ведь девочка красивая да нарядная!.. Хоть и рыжая. А он‑то — зарос опять весь, одет–обут кое‑как…
Бабушка Василиса Гордеевна не придавала одежде никакого значения: сама в чем попало ходит и внука так же водит, да и Ваня не обращал большого внимания на то, как выглядит. Но сейчас, придя домой, едва свалив березовую ношу, к поясному зеркалу в прихожей подскочил, поглядел на себя — и сплюнул: скулы выдаются, нос картошкой, глазки узенькие, и росточком ведь не вышел! Нет в нем никакой корысти для такой девицы… Не могла она в него влюбиться, хоть ты тресни! Да и когда бы? А чего тогда она тут ошивается? Ваня к окошку, между двумя цветочными горшками лицо просунул, глянул: тут ли она еще… Тут. А Кровохлебка, коснувшись его щеки, спрашивает:
— И чего это ты, Ваня, как вьюн вьешься, на месте не стоишь?
Мальчик махнул рукой, не до нее сейчас. Навязал Ваня веников, развесил их на чердачных балках. Оставшиеся веточки насовал туда да сюда: и за косящеты[17] окошки, и за зеркало, и за рамку с фотографиями, где дедушка Серафим Петрович с боевыми товарищами да с домовиком; и за коврик, где сестрица Аленушка приуныла на бережку. Во все углы, во все дыры насовал березовых веток, такой дух пошел по избе, дышал бы не надышался, и нарядно!
— Вот так бы и давно! — Кровохлебка бормочет со своего окошка. — Теперь дом на жилой лес похож… А то живешь как на кладбище: кругом трупы деревьев. Срамота ведь!
А Ваня, не отвечая зеленой барышне, да и не слыша ее, с чистой совестью отправился к Коле Лабоде, вроде как за солью…
Только дорогу перешел — девочка тут как тут: поднялась с лавки навстречу ему и с ходу спрашивает:
— Ты — Ваня Житный?
Мальчик кивает.
— Тогда у меня к тебе дело. Поговорить надо, пошли, пока бабушка твоя не увидала…
И Ваня, как привязанный, отправился за ней.
Фиолетовы ноги так и мелькают в глазах, так и рябят… А в небе уж бледный месяц проклюнулся, смотрит сквозь бельмо‑то… Ушли в конец улицы, у обрыва, поросшего крапивой, лебедой, лопухом да репейником, остановились. Мусор‑то поганый кое‑как прикрыла трава, но не до конца… Девочка нос наморщила, — а на носу да на щеках конопушки, как ведь нарисованные! — двинулась вдоль крутояра, нашла местечко подходящее и уселась, не жалея блестящих лосин, прямо на теплую земельку. Ваня рядом пристроился, ноги в яму свесили. Подождал–подождал, изучая точеный профиль, — молчит девчонка, сорванную былинку покусывает. Ваня поглядел: ничего, не ядовитая травка‑то — почечуй, нехай грызет.
— Чего тебе? — спросил нарочито грубо, тут главное себя соблюсти, не показать виду, что она ему интересна… Разве взять да на ту сторону перемахнуть? Обрыв, конечно, широкий, но попробовать стоит… Только наметился, да не успел — девчонка тут огорошила его:
— Меня за тобой послали…
— Кто?! — Ваня так наземь и сел.
Но девочка не ответила, а не преминула задать свой вопрос:
— Ты радио слушаешь, телевизор смотришь, знаешь, что на свете делается?
Ваня вздохнул: когда Коля Лабода включит радио на всю мощь — тогда и у них во дворе слыхать про то, что на свете делается… А о телевизоре и спрашивать нечего, телевизору в их доме не место…
— Темнота! — вскочила девочка на ноги. — Ты, может, и про то, что на юге творится, не знаешь, в Чечне?..
Ваня пожал плечами:
— Как не знаю, повоёвывают там…
— «Повоёвывают»! — передразнила девочка. — Знаешь, сколько наших в плену кавказском томится… Ужас! Ведь выручать их надо…
— Кого? — удивился Ваня.
— Кого, кого — пленных! В зинданах[18] их держат — ямы такие — на цепи, как собак…
— А что ж те, кому надо, не выручают? — снова удивляется мальчик.
— Потому что взрослым туда ходу нет, враз башку оттяпают…
— И… и чего?
— А того… — девочка подозрительно глянула на кусты репейника и голос приглушила: — Намечается секретная операция… Набирают ребятишек, чтоб полоненных[19] русских выручать… Армию ребят. Понял теперь?
Ваня глазами замигал: как‑то всё это странно… Может, она того…
— А как тебя зовут‑то? — опомнился.
— Стеша. Степанида.
«Какое имя… степенное», — Ваня подумал, а вслух спросил:
— И… и кто ж тебя послал?
— Военная тайна.
— Вона как! — воскликнул разочарованно. — А при чем тут я… Почему за мной послали?
— Значит, доверяют тебе…
Ваня изо всех сил зачесал башку… Вот ведь! Конечно, из Москвы ее прислали, откуда же еще‑то… Но как там про Ваню Житного прознали? Как?! Бывал ведь он в столице! На Красной площади посадил Шишок самолет, его представил встречающим, как графа Ивана Житного, а людям‑то в штатском только дай наводку — мигом разузнают всю подноготную.
— И… и много уж набрали дружины? — как‑то спросилось у Вани.
Стеша заулыбалась, даже узкие шпионские очки сняла — глаза у ней оказались разные: правый серо–голубой, левый желтый, как у рыси.
— Пока нет… — и заторопилась: — Нас с тобой вперед посылают, как разведчиков, понимаешь… Они проверить хотят, справимся ли мы, ребята… Это пока еще только проект… Но если мы оправдаем оказанное доверие — тогда и армию наберут. Понял? Мы сами будем набирать, кого захотим! Здорово, да?
