Я позавтракала, оделась в серые обтягивающие джинсы, футболку с коротким рукавом, стянула свои длинные черные волосы в хвост и, накинув кожаную куртку, вышла из дома.
Лужи покрылись льдом, листья примерзли к асфальту, по тротуару прогуливался холодный ветерок.
К счастью, до здания школы я добрела в одиночестве. На крыльце собрались несколько моих одноклассников и ребята из параллельных десятых и одиннадцатых. Мне хватило одной секунды, чтобы окинуть взглядом двор и испытать одновременно облегчение и разочарование.
Одна из подружек помахала мне, рядом с ней стояли еще три наших приятельницы. Та, что в красном берете, кажется, Юля. Она-то и указала мне взглядом на разместившегося у подножия лестницы Петрова.
Я совсем забыла, что пообещала девчонкам сфоткать его. Хорошо, Маринка вчера вечером позвонила и напомнила положить в рюкзак фотик.
Парень меня заметил. Еще бы, я же иду прямо на него.
Он выкинул сигарету и зашвырнул в рот жвачку.
Мило, хочет произвести приятное впечатление. Его одноклассники притихли, а мои подружки неприлично вылупились на нас.
— Привет! — первым поздоровался Леха.
У него наглые глаза, светло-зеленые, с каким-то нехорошим прищуром, и слишком густые ресницы. Может, кому-то и нравится, когда парень запросто может подмести ими дорогу, но мне как-то не очень. Нет, он, конечно, не урод, вполне симпатичный. Спортивная фигура, смазливое лицо… Да о чем я вообще? Он носит титул самого красивого парня школы, и я к нему подошла не лясы точить — ради дела.
— Я тебя сфоткаю, о’кей? — спросила я и, не дожидаясь ответа, полезла в рюкзак за фотоаппаратом.
Петров растерянно переспросил:
— Что сделаешь?
Я кивнула его одноклассникам:
— Отойдите-ка!
Ребята, удивленно переглядываясь, отступили, а я включила фотоаппарат, навела на звезду школы и скомандовала:
— Улыбнись.
Леха послушно улыбнулся.
Я сделала около десяти кадров с разных сторон, поблагодарила и пошла к подружкам, но он побежал за мной и остановил.
— А зачем тебе?
Девчонки, когда я на них посмотрела, испуганно отвернулись, будто они ни при чем, поэтому я сказала:
— Любоваться буду.
— Правда, что ли? — смутился Петров, краснея, как первоклассник.
Я не сдержала смешок и призналась:
— Нет.
Леха тянул время, постукивая пальцами по карманам своих синих джинсов.
Наконец он разродился:
— Может, сходим в кино?
— А что там идет?
Я нетерпеливо взглянула на дверь школы. Теперь этот репей не отвяжется.
— Боевичок один есть…
— Спасибо, мне это не интересно, — оборвала я и, кивнув ему на прощание, стала подниматься по лестнице.
Петров увязался за мной.
Наверное, ему никто никогда не отказывал. Кстати, у него приятный парфюм, какой-то цитрусовый.
— А что тебе нравится? — полюбопытствовал Леша, заглядывая мне в глаза. — Комедии?
— Да, это можно.
— Ну и отлично! — обрадовался парень. — Пойдем? Сегодня?
Невыносимо. Почему бы ему не пригласить одну из двенадцати моих подруг? Да они описаются от счастья, только взгляни он в их сторону! А я? Нет, я не самая красивая девушка школы, у меня приятная внешность, но не более. Просто я недоступная, по понятным причинам, а это для пацанов — как магнит для скрепок.
— Ну ладно, — сдалась я.
Почему бы и нет? Я давно никуда не ходила. Мама тут на днях даже пошутила: «Так и состаришься в своей майке, сидя у окна». Да и парфюм у Петрова все-таки заманчивый. Просто посидеть с ним рядом на соседнем кресле будет уже приятно.
— Тогда в пять? — уточнил Леха.
Я вошла в гардероб и, не оборачиваясь, просветила:
— Я люблю средний попкорн и фанту.
— Заметано! — крикнул мне вслед Петров.
Да, глупо было надеяться, что главный мачо школы откажется от свидания из-за моего приказного тона. Аполлон сперва меня влюбит в себя, а потом уже все обиды припомнит. Да это и не важно.
Нужно ли вспоминать, что Антон покупал мне всегда средний попкорн и фанту, когда мы ходили в кино?
Хочется сдохнуть.
Глава 3
Листочки календаря
Я шагала в сторону кинотеатра и ела мороженое — эскимо в шоколаде. Перешла на него с сахарных трубочек, думала, станет легче. Но, кажется, только хуже. Какая разница, буду ли я есть трубочку и думать, что мы постоянно ели такие с Антоном, или лизать эскимо на палочке, отмечая, как редко мы с Антоном его покупали. В данной задаче Антон — неизменная производная. Стремление исключить из своей жизни все те вещи, которые мы делали и любили вместе, примерно то же самое, что из жизни исключить жизнь.
Наверное, уже год не встречалась с парнями. Ни капли волнения, даже обидно. Похоже, мое сердце способно радоваться только одному человеку во всей вселенной.
Смешно сейчас вспоминать, как год назад я каждый день ходила гулять с разными мальчишками, вовсю флиртовала, смеялась с новоиспеченными подружками и вообще, как это называется, зажигала. Ненадолго меня хватило. Мне хотелось доказать себе, что я могу без Тоши, мир не сошелся клином на каком-то мальчишке. А ведь тогда все еще можно было исправить. Всего один звонок…
Проходит день за днем, а мне каждый раз кажется, что еще вчера, сделай я шаг навстречу, все могло бы стать хорошо, а сегодня… уже слишком поздно. Наступает новое утро, и с ним возникает острое чувство упущенного времени. Я жалею, жалею о «вчера», которое прошло и уже не вернется, и ненавижу «сегодня», отрывающее очередной листок календаря, отдаляющий меня от Антона.
Кусочек шоколада с эскимо упал на асфальт. С кустов, растущих у обочины тротуара, тут же спорхнули три воробья, устремившихся к нежданному угощению. На низенькую черную решетку прыгнул галчонок с зажатой в клюве блестящей пробкой от пива.
Сердце болезненно сжалось. Так случается всякий раз, когда я вижу птенцов. Не люблю об этом вспоминать. И не вспоминаю. Не хочу.
Я вынула из кармана серебристый фантик и показала галчонку. Тот заинтересовался, наклонил голову набок.
Когда Тоша был маленьким, он, как галчонок, тащил домой все блестящее. Тетя Оля без конца ругалась из-за хлама — не помогало. А уж сколько у меня самой раньше в ящиках даров Антошкиных валялось — не счесть. Множество всяких разноцветных шариков, меленьких сердечек, игрушек, бусинок, красивых ленточек. Я ничего не выкинула, не смогла. Сложила все в огромную коробку и убрала на антресоли. Даже смотреть боюсь в сторону кладовки, если увижу все эти маленькие глупые штучки, подаренные мне, наверное, умру.
— Вероника! — замахал мне издалека Петров.
Я тоже ему махнула рукой.
Он встретил меня с попкорном, фантой и двумя билетами на последний ряд.
Говорят, они для поцелуев. Не знаю, не довелось испытать… Мы с Антоном были просто друзьями, хоть и сидели всегда по центру, на последнем ряду. «Просто друзья» — что за ничтожные слова? Они ничего не стоят, описать ими наши чувства невозможно. В целом свете не найдется слов, способных измерить глубину того, что бездонно, передать, как рождается счастье — от одного лишь взгляда, улыбки, прикосновения.
— Думаю, прикольный фильмец! — заметил Леха, пропуская меня вперед в полупустой темный зал.
— Ага, — отозвалась я.
От Аполлона Петрова по-прежнему вкусно пахло, даже лучше, чем утром. Наверное, брызнулся перед выходом.
Мы уселись на свои места, Леша посмотрел на меня.
Не хочу встречаться с ним глазами. Зачем давать надежду? Хотя в случае с главным красавцем школы это скорее не надежда, а повод. Не влюблен же он в меня, в самом деле. Так, просто интересно: «А чего это она такая неприступная?»
— Не скажешь, зачем меня фоткала сегодня? — спросил парень.
— Ты симпатичный, — равнодушно ответила я.
Да что же такое с голосом? Представляю, как Леха потом опишет наше свидание: «Нам с резиновой куклой по имени Вероника фильм очень понравился!»
— Да много симпатичных, — пожал плечами Петров.
Хочет поговорить о себе. Ну что ж…
— А ты самый симпатичный! — отрезала я и уставилась в белый экран, демонстрируя тем самым — разговор окончен.
А он не дурак, все понял и больше не приставал. Мне это даже понравилось.
Начался фильм. Американская комедия. Я люблю такие — яркие, глупые и романтичные.
Петров смотрел кино молча, ни словечка не проронил. В очередной (какой уже?) раз убеждаюсь, что мне не нужно общаться с кем-то похожим на Антона, чтобы помнить его. Отличия всех прочих парней ничуть не хуже провоцируют на воспоминания.
Тоша всегда комментировал фильмы, при этом совсем не мешая смотреть и слушать. С его добавлениями получалось смешнее, как будто так и надо, только сценаристы не догадались.
Я давно не смеялась — по-настоящему. Лицемерно, просто ради звука — сколько угодно, а от души что-то не получается. Может, разучилась? А такое вообще возможно?
