— Испортился, наверное, — не оборачиваясь, ответил Олег.
— Ишь ты, «испортился»! Полчаса поиграл— и уже испортился!..
Тихая Таня дернула Леньку за рукав:
— Пришел в гости — и распоряжаешься?
— Кто пришел в гости?! — шепотом вспылил Ленька. — Я?! Мы?! Это он приехал к нам в гости из другого дома!
Ленька хотел добавить что-то еще, но встретился с твердым, спокойно-насмешливым взглядом Тани и замолчал.
К счастью, в это время Олег совсем раскрутил проволоку, заменявшую замок.
Тактичный и вежливый Фима спросил:
— Можно войти?
— Можно! Заходи! — ответил Ленька, хотя Фима обращался вовсе не к нему.
Ребята вошли в недостроенную комнату с чердачными балками вместо пола, с темным чердачным сводом вместо потолка и с голыми кирпичными стенами.
На самодельном столе, напоминавшем длинный деревянный верстак, возвышался радиоусилитель. По его неказистой верхней «одежде», едва-едва прикрывавшей сложнейшее хитросплетение металлических внутренностей, можно было сразу сказать: усилитель самодельный. Тут же стоял небольшой микрофон, самодельный электропроигрыватель с пластинкой, застывшей на диске. Другие пластинки были горкой сложены в картонную коробку. Любопытно вытянув свою тонкую шейку, глядел в окно электропаяльник. Кусками застывшей лавы валялась на столе канифоль.
Ленька, раскрыв рот, как завороженный склонился над радиоусилителем. На него смотрели серебристые алюминиевые патроны конденсаторов, радиолампы; разноцветные патрончики постоянных сопротивлений с хвостиками проводов; круглые, словно из-под вазелина, коробочки переменных сопротивлений; внушительные катушки трансформаторов…
Придя в себя от первого впечатления, Ленька спросил:
— Ну и что же здесь не в порядке?
— А ты посмотри…— ответил Олег. — Может, лампа барахлит. Или трансформатор пробило…
Ленька с видом знатока оглядел сверкавшие стеклом и серебром внутренности усилителя и укоризненно покачал головой:
— Как же это вы без инструментов живете? Один паяльник торчит — и все…
Тут без инструментов не обойдешься!
Добродушное, круглое лицо Олега не выразило ни замешательства, ни досады.
— Тебе инструменты? Пожалуйста! — с самым невозмутимым видом произнес он.
Наклонился и взвалил на верстак свой громоздкий черный футляр. Покопавшись в потайном кармашке брюк, он достал маленький ключ и открыл совсем крошечный висячий замочек (как видно, собственной конструкции), запиравший футляр.
Олег откинул черную крышку — и Ленька замер от изумления: в глубоком футляре были аккуратно разложены стамески, рубанок, напильники, плоскогубцы, мотки проволоки и даже баночки с гвоздями и шурупами.
— А где же эта самая… виолончель? — тихо спросил Ленька. Все его приятели на миг онемели.
— Чего это у тебя там?.. — прошептал наконец Владик. Только один Олег остался, как всегда, невозмутимым. Он вынул плоскогубцы и, словно не замечая удивления ребят, спросил у Леньки:
— Нужны?.. А лучше орудуй сам. Бери все, что нужно!
— Значит… значит, это не «гроб с музыкой»? Это…
— Оригинальный музыкальный ящик с разными немузыкальными инструментами,подсказал Олег. — В общем, берись за дело!
Ленька слегка порозовел, с недоумением повертел в руках плоскогубцы, еще ниже склонился над усилителем, для чего-то приблизил к нему ухо и поставил твердый диагноз:
— Да, лампа! И трансформатор тоже!
Олег молча подошел к усилителю, проверил адаптерные гнезда, затем включил электропроигрыватель — и вдруг внизу, во дворе, поплыла песня. Та, что часа полтора назад заставила Леньку вскочить с постели.
— Сам? Сам, что ли, выздоровел? — прерывающимся голосом спросил Ленька.
— А чего ему выздоравливать? Он и так был вполне здоров.
— Так, значит… значит, ты…
— Просто хотел узнать, как ты разбираешься в технике. Вот и все.
— Меня? Проверять?! Как разбираюсь? Да уж не хуже тебя!
— Хуже, Леонид! Хуже, если на то пошло, — раздался вдруг сзади спокойный голос Васи Кругляшкина.
Вид у Васи был самый что ни на есть воскресный. Если бы Вася был неодушевленным предметом, про него бы сказали, наверное: «Только что из магазина! Прямо с полочки!» Он был чисто выбрит, в тщательно отглаженном темно-сером костюме и желтых полуботинках, таких блестящих, что они могли посоперничать с новенькими металлическими деталями радиоусилителя.
— Меня тут сперва за вас приняли. Васей назвали, — сообщил Олег.
— Ну да! Потому что ведь ты, Вася, все это сделал? Оборудовал, так сказать!
— Ленька обвел руками длинный деревянный верстак. По праву соседа он называл Васю на «ты».
Вася сдвинул на затылок кепку с коротким козырьком и покачал головой:
— Чужих заслуг присваивать не люблю. Помощником был, не спорю… А главный, если на то пошло, инициатор и исполнитель…
— Да ладно, ладно! Вместе делали! — перебил Олег: Васины похвалы, казалось, были ему неприятны.
Чтобы переменить тему разговора, Фима Трошин неожиданно спросил:
— А кому, интересно, эта комната принадлежала?
— Сами не знаем, — ответил Олег. — И откуда она здесь, на чердаке, эта кирпичная коробка?
— Я узнаю! Сегодня же узнаю! — воскликнул Ленька, которому очень хотелось хоть в чем-то проявить себя и взять реванш.
— Не хвались! Откуда ты можешь узнать? — тихо одернула его Таня.
Но Ленька не хвалился: он действительно мог узнать.
До революции дом принадлежал акционерному обществу «Мадам Жери и дочь».
Сама мадам давно удрала за границу. А дочь ее долго еще жила на третьем этаже, в квартире номер девять. И занимала в этой квартире всего-навсего одну небольшую комнату, выходившую окнами во двор.
После «Жери-дочки» наследников не осталось, и в комнату ее въехала Калерия Гавриловна Клепальская. Ленька прозвал новую соседку «мадам Жери-внучка».
На двери девятой квартиры, возле круглого серебристого звонка, висела табличка, на которой аккуратно, черной тушью было выведено: «Уткиным — 1 звонок, Кругляшкину — 2 звонка, Митрохиной — 3 звонка». А где-то в стороне зловеще поблескивала маленькая черная кнопочка, и рядом, под целлофановым ограждением, — категорический наказ: «Только Клепальской!» На всех жильцов девятой квартиры приходился один облезлый металлический ящик с дырочками — «Для писем и газет». «Мадам Жери-внучка» отдельного ящика не заводила по той простой причине, что газет она не выписывала и писем ни от кого не получала.
Несколько месяцев в своей жизни Калерия Гавриловна была на «воспитательной работе»— она собрала небольшую группку дошкольников и гуляла с ней по бульвару, обучая малышей французскому языку и хорошим манерам. Когда все ребята уже вполне овладели хорошими манерами, они забросали свою воспитательницу снежками, и группа была распущена. Калерия Гавриловна перешла на работу «в искусство»: она стала продавать театральные билеты.
Всех знаменитых артистов она называла теперь просто по имени, как своих старых знакомых. Она точно знала, у кого из них какой характер и сколько метров жилой площади.
По вечерам она вела долгие разговоры по телефону со своими подругами из других театральных касс:
«А что, если я попрошу у вас „Спящую красавицу“ взамен „Пиковой дамы“? Я обещала одной своей приятельнице „Лебединое озеро“, а достала только „Бахчисарайский фонтан“…» Однажды Калерия Гавриловна принесла Леньке билет на премьеру в Театр юного зрителя. И, если с той поры он когда-нибудь отказывался выполнять ее просьбы (сбегать в магазин, вынести мусорное ведро во двор), «мадам Жери-внучка» восклицала:
«И это благодарность за те культурные удовольствия, которые я тебе доставила?!» Шофер Вася Кругляшкин доказывал, что Калерию Гавриловну не случайно поселили в комнату бывшей домовладелицы:
«У нее самой полно родимых пятен!» Ленька повнимательней пригляделся к новой соседке, но никаких родимых пятен у нее не обнаружил. Зато он нашел целых две бородавки: одну в центре лба, как раз в том самом месте, где у индийских артисток в кино бывает черное пятнышко; а другую — на подбородке.
Тогда шофер Вася объяснил Леньке, что он имел в виду «родимые пятна прошлого», то есть разные пережитки в характере Калерии Гавриловны.
С этим уж трудно было спорить — пережитки действительно были: Калерия Гавриловна любила поворчать, посплетничать и поскандалить на кухне.
В наследство от бывшей домовладелицы ей достались не только «родимые пятна и бородавки прошлого», но еще две толстые книги в кожаных переплетах, пахнущие сыростью и стариной. Ленька знал, что в одной книге был точный список всех бывших жильцов дома, которым мадам Жери-старшая сдавала комнаты и квартиры внаем. А во второй книге был дневник «старшей мадам», в котором было подробно рассказано обо всех деловых операциях акционерного общества.
