— Неужели ты до сих пор не заметила, что Ясек человек очень непростой? Он все время как бы раздваивается.
Я пожала плечами. Нет, что-то я у него не замечала никакой раздвоенности, или, как это говорится, второго лица. Он такой, какой есть. Несносный дома и популярный за его пределами. Все ясно и понятно…
— Очень непростой! — повторила мама. — Нужно только хорошенько к нему приглядеться.
— Я его, слава богу, знаю! — воскликнула я. — Вот уже пятнадцать лет приглядываюсь! И за все эти годы ни разу не видела, чтобы он палец о палец ударил ради кого-нибудь, кроме себя! Плевать ему на чужие заботы и огорчения! И за дело, которое не имеет к нему прямого отношения, он ни за что не возьмется. Он у нас в этом смысле какой-то деревянный…
Мама снова улыбнулась. Должно быть, она решила отыграться за все то время, когда я была избавлена от этой ужасной улыбки.
— Просто он очень скрытный. И безумно боится ненароком проявить свои чувства. То ли он считает это недостойным настоящего мужчины, то ли, по его мнению, это не вяжется с обликом спортсмена, для которого самое важное — всегда быть в хорошей физической форме и, упаси бог, прослыть размазней…
— Он меньше всего походил на размазню, когда собирался к пани Хжановской. Пожалуй, он был взволнован, но таким подтянутым и сосредоточенным я его никогда не видала. Мне кажется, он просто не умеет распускать слюни.
— Еще как умеет!
— Ясек-то?
— Ясек. Знаешь, что с ним было, когда нам сообщили, что с тобой произошел несчастный случай? Я в первую минуту прямо-таки приросла к стулу. У Агаты тряслись руки и подбородок. Папа бросился к телефону, но никак не мог набрать номер, диск у него все время срывался. А Ясек плакал.
— Плакал? — У меня почему-то защипало в носу.
— Когда ты мне читала «Ромео из музыкальной школы», я подумала, что у твоего скрипача много общего с Ясеком, — сказала мама, незаметно переводя разговор на другую тему. — Может быть, у тебя это получилось случайно?
Разумеется, случайно. Что могло быть общего у мечтательного и застенчивого Ромео с моим взбалмошным братцем! Правда, теперь, спустя два года после того, как написана последняя страница романа, я поняла, что в жизни мой скрипач был бы просто невыносим.
Может быть, Ясек правильно делает, кое-что от нас скрывая? Хотя, боюсь, и тут он переборщил… Бедная Агата! Знала б она, на кого похож ее любимый герой, я бы вмиг потеряла самую верную свою читательницу.
Насморк никого не украшает. У Агаты распух нос и слезятся глаза. Сегодня мама разрешила ей остаться дома, хотя температуры у нее нет. С самого утра Агата явилась ко мне и, удобно устроившись в кресле, тоном, не терпящим возражении, потребовала:
— Развлекай меня.
Я застонала.
— Нет, развлекай! Ты же видишь, я больна, — заскулила она. — Из носа течет, из глаз течет, жизнь отвратительна…
К счастью, я вспомнила, что последние несколько лет не существует лучшего способа «развлечь» Агату, чем превратиться в ее молчаливого слушателя.
— Что у тебя слышно? — коварно спросила я.
— Э, ничего хорошего! — Агата собрала волосы в пучок и стянула их на затылке черной бархатной ленточкой. — Как ты считаешь: похож этот конский хвост на что-нибудь приличное или еще нет?
— Более или менее. Можешь так ходить, я не люблю, когда у тебя волосы торчат во все стороны. К твоей пухлой мордашке это не идет.
— Увы, — вздохнула Агата. — Чтобы похудеть, нужно обладать сильным характером. У меня же аппетит прекрасный, а с силой воли дело обстоит значительно хуже, — самокритично заявила она. — Правда, учительница по обществоведению считает, что у меня есть характер, только… плохой.
— Преувеличение, — без особой убежденности пробормотала я.
— Она утверждает, что у нас у всех дурные характеры. Это якобы отличительный признак нашего поколения, а ведь мы — будущее и надежда народа. Конечно, мы не какие-нибудь там исключительные, согласна, но, если разобраться, не настолько уж мы и плохи. А она говорит, что мы ведем себя так, точно родились в воскресенье.
— Что это значит? — поинтересовалась я.
Агата чихнула, высморкалась и смахнула слезу, которую простуда выдавила у нее из глаза.
— Это значит, что мы лентяи и белоручки, что любую работу мы стремимся взвалить на других, а нам только бы бездельничать! Все это, оказывается, свойственно людям, родившимся в воскресенье. А я специально спрашивала у мамы: мы с Ясеком родились в пятницу. Я понимаю, что учительница по обществоведению выразилась в переносном смысле, но я лично не чувствую себя родившейся в воскресенье. Я о себе не очень высокого мнения, но ведь я стараюсь! Ты уловила, что ото слово я произнесла большими буквами?
— Уловила.
— Ну, а раз я стараюсь, значит, еще не все потеряно. У нас в классе многие стараются вырасти порядочными людьми. Но иногда они сами нам мешают.
— Кто это «они сами»?
— Взрослые. И в том числе учителя. Ты, например, знаешь, из-за чего я простудилась?
— Не знаю.
— Из-за общественной работы. Мы убирали спортплощадку. Там в углу, возле баскетбольного щита, с незапамятных времен навалена огромная куча песка. Песок этот вечно набивается в тапки, тучей висит в воздухе, скрипит на зубах, и мы решили, что пора наконец его убрать. Учительница по обществоведению — она у нас отвечает за внеклассную работу — нашу идею одобрила и велела приниматься за дело. Позавчера после уроков мы всем классом целый день таскали ведрами этот песок. От спортплощадки до дома, который строится напротив нашей школы. Думали, на стройке песок пригодится! Перепачкались с головы до ног, взмокли, меня продуло, а Марцинкевич угодил в больницу — правда, неизвестно по какой причине, говорят, у него свинка. А у Рыськи на следующий день так болела спина, что она разогнуться не могла. Но все бы ничего, если б вчера мы не обнаружили, что наш песок благополучно вернулся на спортплощадку. Ребята из «Б» приволокли его обратно. Тоже в порядке внеклассной работы, разумеется. Потому что, видите ли, песок этот не зря у нас лежал. Физкультурник сказал, что мы будем приводить в порядок площадку для прыжков в длину. Таким образом наш класс и класс «Б» заработали по галочке в графе «общественная работа», но какой от этого прок, скажи на милость? Почему учительница обществоведения, не сговорившись с физкультурником, натравила нас на этот песок?
— Наверно, забыла.
— Забыла! Ничего себе!
— С каждым такое может случиться, Агата, с каждым, пойми! Ты слишком придираешься к своей учительнице.
— Тогда пускай она по крайней мере не говорит, что мы родились в воскресенье. Что толку, если сама она родилась в четверг или в понедельник, чем она лучше нас? Такая же растяпа. Ничего, в другой раз у нее подобный номер не пройдет. Нас теперь не заставишь заниматься общественной работой! Дудки!
Я достала из ящика горсть конфет и кинула Агате «коровку».
— Ты мне рот не затыкай, — услышала я в ответ. — И нравоучения оставь при себе. Все равно я пальцем больше не пошевелю. Я родилась в воскресенье, да? Прекрасно! Так я и буду себя вести. Меня это вполне устраивает.
— Глупенькая ты еще, — сказала я. — Ничего не понимаешь.
— Может быть. И такой помру. Ничего не понимающей дурочкой.
— Безусловно, — охотно согласилась я и торжественно добавила: — В особенности если и впредь будешь путать цели.
— Какие еще цели?
— Вы ради кого занимаетесь общественной работой? Ради учительницы?
— Но она же нами руководит.
— Согласна. И притом может ошибаться. Но это не должно заслонять от вас настоящую цель…
Несчастная жертва общественной работы пожала плечами и надолго замолчала, занявшись «коровкой» и время от времени вытирая платочком покрасневший нос. И вдруг выпалила:
— Она тоже таскала песок. Наша уважаемая учительница. Ну и потеха была! — захихикала Агата. — Ты бы поглядела на этот необъятный зад в брюках! Карикатура!
— Агата! — крикнула я.
Такой озлобленной я свою сестру никогда не видела. Это было совсем на нее непохоже.
— Я ее ненавижу. И не подумай, что только из-за этого дурацкого песка. У меня есть еще другие причины.
— Интересно, какие?
Но Агата сосредоточенно разглядывала зеленые листочки каштана, вырвавшиеся вчера из почек, и не спешила с ответом.
— Не скажу, — наконец проговорила она. — Даже не проси.
Я и не собиралась просить. Я отлично понимаю, что у нее могут быть свои секреты, которыми ей ни с кем не хочется делиться. Я тоже далеко не всё всем рассказываю. Но скрываю я, признаться, главным образом, плохое. О хорошем не стыдно говорить вслух. В особенности если ты от этого выигрываешь в глазах других людей. Все мы немножко актеры. Возможно, с возрастом это проходит, а может, и нет. Ведь взрослые тоже не прочь казаться лучше, чем они есть на самом деле… Но Агате я этого говорить не стала. Я сказала:
