Ознакомительная версия.
Тогда дедушка Оттавиано наконец поднял взгляд от тарелки, и я увидел, что глаза у него блестят.
— Я никогда тебя ни о чем не просил, — прошептал он.
В тот вечер я уехал вместе с дедушкой. Мы забросили в грузовик мой чемоданчик, корзинку с Альфонсиной и гусятами и поехали. Тем временем мама, бабушка и дедушка махали нам из окна так усердно, будто мы собирались в Америку.
Пятнадцать дней в результате превратились в месяц. Папа вернулся из своей командировки со сломанной ногой, и мама должна была все время ухаживать за ним. Когда она сообщила мне по телефону о папиной ноге, я завопил: «Ура!», чем ее ужасно возмутил, и она сразу же спросила:
— Дедушка здесь?
— Конечно, я тут, — ответил он. — Не волнуйся, твой сын в надежных руках!
Мама подвергла его тщательному допросу, но в конце концов угомонилась и оставила нас в покое.
Я провел с дедушкой самое лучшее время в моей жизни.
Первое, что я помню о тех днях, — гоголь-моголь с вином. Каждое утро дедушка готовил мне гоголь-моголь из яйца и сахара. Я лежал в кровати и сквозь сон слышал, как дедушка внизу взбивает гоголь-моголь: ток-ток-ток-ток. Тогда я понемногу просыпался и, поджидая дедушку, смотрел, как солнце проникает сквозь щели в ставнях и чертит в воздухе золотые линии. Я слышал, как Альфонсина выгуливает во дворе своих гусят и как дедушка продолжает взбивать гоголь-моголь: ток-ток-ток.
Для того чтобы он стал похож на взбитые сливки, требовалось взбивать полчаса. Вроде бы ничего особенного, но это был самый вкусный завтрак на земле — еще и потому, что дедушка добавлял немного красного вина и гоголь-моголь становился похож на ликер. В общем, гораздо вкуснее фруктового пирога бабушки Антониэтты и всех маминых шоколадных пудингов.
Когда я рассказал маме, как дедушка делает гоголь-моголь, она воскликнула: «Невероятно!» Причем целых три раза. Ровно три раза. Я подумал, мама хочет сказать, что гоголь-моголь не может быть лучше ее шоколадных пудингов, и попытался утешить ее: «Если подумать, пудинги тоже вкусные, почти как дедушкин гоголь-моголь». Но она опять повторила:
— Это невероятно! Давать вино шестилетнему ребенку! — Тогда я наконец понял, что дело в красном вине, которое дедушка добавлял в гоголь-моголь.
— Но дедушка говорит, что ты в детстве тоже его пила — иначе бы не выросла и на всю жизнь осталась коротышкой.
— Это я-то коротышка! — процедила мама ужасно раздраженно. Но о вине и гоголе-моголе больше разговоров не было.
Чтобы делать гоголь-моголь, мы с дедушкой каждый вечер ездили за яйцами к крестьянину по имени Эмилио. Жил он в двух километрах от нас и держал хлев с пятью или шестью коровами. Эмилио обращался с ними просто по-королевски. Но курятника у него не было. Поэтому куры несли яйца повсюду: на сеновале, под изгородью, даже в коровнике, и дедушка каждый раз говорил:
— Не понимаю, почему ты не построишь хороший курятник! Видела бы это моя Линда, она бы тебе рассказала, как все делается.
На это Эмилио неизменно отвечал:
— Именно поэтому я не женюсь.
Но, несмотря на отсутствие жены и курятника, Эмилио всегда знал, где найти яйца. Невероятно, но куры будто сами ему об этом докладывали.
Стоило нам приехать, он говорил:
— Сегодня снесли пять яиц.
Или:
— Всего три яйца. — И — чпок! — тут же находил их.
Однажды он нашел яйца в башмаках.
— Это нехорошо, — сказал дедушка. — Ты должен приучать своих кур к дисциплине. Линда бы такого не допустила.
Но во всем остальном Эмилио был человек очень симпатичный.
В первый день дедушка хотел взять только одно яйцо: он говорил, что гоголь-моголь должен быть очень свежий и даже пахнуть курицей. Дедушка положил яйцо себе за пазуху, посадил меня на раму велосипеда, и мы поехали.
— Но почему оно должно лежать именно там? — спросил Эмилио.
— А куда еще, по-твоему, мне его класть? — ответил дедушка. Действительно, любую покупку он всегда хранил за пазухой. «Треклятая привычка», — говорила бабушка. Ведь дедушка клал туда абсолютно все! Сигары, газеты, хлеб… Однажды дедушка купил на рынке четырех цыплят, положил их за пазуху, и они полностью его обкакали.
Бабушка ворчала, а он говорил: «Сумки — для женщин. Я делаю так всю жизнь, с самого детства, и в восемьдесят лет буду делать так же».
— Если доживешь, упрямая ты башка! — парировала бабушка.
В общем, в тот раз дедушка взял яйцо и положил его в обычное место. Мы проехали километр, и тут вдруг раздался странный звук — уж не знаю, что произошло, может быть, я пошевелил локтем. Мы остановились.
— Дай-ка я гляну, Тонино, — сказал дедушка. Он заглянул под рубашку и торжественно объявил: — У нас получилась яичница!
Действительно, вся рубашка была испачкана желтком; но он ничуть не смутился.
— Ничего страшного, вернемся назад и возьмем еще два яйца. Если одно разобьется, у нас останется второе.
Дедушка очень веселился. Тогда я вспомнил, как однажды у меня упала корзинка с яйцами, а мама, вместо того чтобы засмеяться, отвесила мне пощечину. В чем-то она была совсем не похожа на дедушку!
Когда гоголь-моголь был готов, дедушка поднимался наверх ко мне в комнату и распахивал окно.
— Пришла весна, вставайте, дети! — запевал он. Голос у него был очень красивый, но он пел так громко, что мне приходилось затыкать уши.
— Дедушка, хватит!
— Давай, а то гоголь-моголь осядет, а Альфонсина страшно проголодается! — говорил он.
Я глотал гоголь-моголь, кое-как одевался (дедушка не придавал этому никакого значения) и несся во двор кормить Альфонсину и гусят. Потом все вместе мы шли в огород.
Около вишни мы всегда останавливались, чтобы проверить, созрели ягоды или еще нет.
— Всего несколько дней, — шептал дедушка, поглаживая ствол Феличе, — и будем собирать вишню. В этот раз я научу тебя лазить по дереву.
Это приводило меня в такой восторг, что я молил Феличе поторопиться. Я безумно боялся, что мама заберет меня и дедушка не успеет исполнить свое обещание. Но папа сломал ногу, и все сложилось как нельзя лучше.
Однажды утром дедушка посмотрел наверх и сказал:
— Созрела.
Он взял лестницу, прислонил ее к стволу и помог мне залезть на нижнюю ветвь.
— Теперь садись верхом, держись крепко и жди меня.
Он снял башмаки, надел на плечо корзину и через секунду оказался рядом со мной.
— Как у тебя это получается, дед? — спросил я его.
— Секрет вот тут, — ответил он, постучав по своей голове. — Ты должен чувствовать себя птицей или кошкой, должен верить, что дерево — твой друг и твой дом. Тебе должно быть удобно. Сними башмаки. А теперь лезь и не бойся, Феличе тебя поддержит.
Дедушка принялся собирать вишню, а я потихоньку начал ползти и перелезать на другие ветви.
Казалось, дедушка меня не замечает, но на самом деле он не упустил из виду ни одного моего движения.
— Нет, вот так, так, — подсказывал он, когда я не знал, что делать.
Через некоторое время корзина была полна, но мне было так хорошо, что я совсем не хотел слезать.
— На сегодня хватит, Тонино, я должен работать. Когда ты хорошенько научишься, сможешь лазить сколько угодно. Даже совсем один.
За неделю я превратился в самого настоящего Тарзана: карабкался, спускался и забирался на самые высокие ветви. Дедушка не следил за мной постоянно: иногда он брал кресло бабушки Линды, садился под вишню и закрывал глаза. Но я знал, что это все равно как если бы он меня видел.
— Знаешь, Тонино, — сказал однажды дедушка, — когда я был маленький, у меня не получалось так хорошо, как у тебя. Правда! Мне пришлось даже пару раз разбиться, пока я не наловчился. Ты похож на свою мать. Каким же бесенком она была в детстве!
Я очень гордился тем, что похож на маму, и это первое, что я рассказал ей, когда она приехала забрать меня.
— Мама, дедушка научил меня забираться на Феличе. Смотри, куда я залезал! — и показал ей на самую высокую ветвь.
Мама посмотрела наверх, еще раз посмотрела — и внезапно побледнела.
— Папа, ты сошел с ума? — резко сказала она дедушке.
— А что такого, разве ты в детстве не забиралась туда?
— Двадцать пять лет назад это дерево было в два раза ниже. Почему ты ни о чем не думаешь?
Мама трагически вздохнула и возвела глаза к небу.
В этот момент я ее ненавидел и даже хотел, чтобы она исчезла. Я подбежал к дедушке и обнял его, но он мягко меня отстранил:
— Мама права, Тонино, я просто старый дурак.
Я никогда не смогу забыть эти слова, и, думаю, мама тоже.
Возвращение домой было ужасным. Я капризничал, потому что мама забыла купить мне обещанный альбом с фотографиями футболистов. Она обошла три книжных магазина и два канцелярских, дважды заплатила штраф за парковку в неразрешенном месте, но так ничего и не нашла. Когда она вернулась, я стал еще больше капризничать, и она отвесила мне подзатыльник.
Ознакомительная версия.
