место, где нам суждено стяжать бессмертную славу. У господина Густава появился шанс прибавить еще один листик к своему лавровому венку.
При этих словах в дверном проеме возник маленький коренастый человечек, на лице которого застыла страдальческая гримаса, будто вобравшая в себя всю мировую скорбь. Он потянулся и зевнул, протирая заспанные глаза.
— Ну вот, опять судьба в сговоре с нашим директором, господином Барберри, загнала нас в какое-то захолустье, — пробурчал он, пытаясь что-нибудь разглядеть в сгущавшихся сумерках. Затем выбрался наружу и повернулся к юноше. — Виктор, это что, деревня или город?
— Деревня, господин Густав, — отозвался юноша. — И, похоже, самая лучшая в этих местах.
Лохматая белая собака высунула голову из кибитки, но тут же спряталась обратно. Потом появилась пестрая ангорская кошка, которая спрыгнула на землю и настороженно прошлась вокруг кибиток. Не обнаружив ничего подозрительного, она вернулась на прежнее место.
Невдалеке от передней кибитки раздавались громкие сердитые голоса. Низкорослый толстяк в желтой жилетке и широченных брюках ругался с извозчиками, которые требовали заплатить им за работу. Он яростно размахивал руками и на венгерском, немецком и словацком языках призывал на их головы все кары небесные.
— Папа опять сердится, — усмехнулся юноша.
— Барберри всегда сердится, когда у него просят денег, — флегматично заметил господин Густав. — И он абсолютно прав. Как можно просить деньги у артистов? Откуда их взять, если нам и поесть-то не каждый день удается?
Наконец господин Барберри отделался от извозчиков. Потом он еще поторговался с трактирщиком, тщательно осмотрел место, где предполагалось установить шатер, после чего усталый, но довольный вернулся к первой кибитке и, приоткрыв дверцу, прокричал:
— Госпожа Мари-Мари, королева воздуха, покорительница высоты! Господин Барберри, предприимчивый директор цирка, желает поужинать. И от этого же не отказался бы господин Густав, всемирно известный клоун, не говоря уже о Викторе, непревзойденном наезднике. А разве не проголодалась Мисс Аталанта, очаровательная юная танцовщица?
Из кибитки вышла румяная женщина со светлыми волосами. Держа в руках огромный бидон, она направилась к колодцу, пробурчав:
— Ужин готов.
Тут все дружно бросились в кибитку, которая сразу наполнилась радостными возгласами и лязганьем ножей и вилок. Маленькая труба на крыше перестала дымить, покончив на сегодняшний день со своими обязанностями.
Молодой человек, уже давно слонявшийся возле кибиток, нашел в итоге подходящую щель, через которую мог рассмотреть всю компанию. Барберри как раз в этот момент разрезал большим ножом баранью ляжку, а остальные с вожделением наблюдали за этой процедурой. Наконец каждый получил свою порцию, и все с жадностью набросились на долгожданное яство. Мисс Аталанта, семилетняя девчушка, уплетала жаркое с неменьшим аппетитом, чем господин Густав. А Барберри, не отрываясь от еды, то и дело поглядывал на своих подопечных, следя за тем, чтобы никто не съел больше остальных. И, улучив удобный момент, вытащил жестяную тарелку из-под носа у супруги.
— Воздушной гимнастке нельзя толстеть, — проворчал он.
Мари-Мари вытерла губы и бросила тоскливый взгляд на остатки пищи.
Такая же участь вскоре постигла и Мисс Аталанту.
— Я не удивлюсь, если ты вскоре не сможешь поднимать ноги, — укоризненно проговорил директор цирка.
Затем он обрушился на Виктора:
— Разве ты не знаешь, что меня раздражает, когда ты так обжираешься?
И тарелка Виктора последовала на край стола — ко всем прочим.
Теперь оставался только господин Густав. Но всемирно известный клоун с такой решимостью поглощал кусок за куском, угрюмо уставившись в одну точку, что Барберри долго не решался подобраться к нему. И все-таки осмотрительность в конце концов возобладала — и он проворно отодвинул в сторону и тарелку господина Густава.
— Хватит уже, друг мой! — увещевающим тоном произнес он. — Если мы все это съедим, завтра нам придется питаться святым духом. А я не могу этого допустить.
Господин Густав как ошпаренный вскочил с табуретки и бросился к выходу, яростно выкрикивая:
— Я пойду к своим истинным друзьям — к Лео и Каро! Уж они-то не станут обижать горемыку Густава!
Второпях он чуть не сбил с ног молодого человека, все это время следившего в щелку за происходящим. И тут же скрылся в другой кибитке.
Ужин закончился.
Оставшись в одиночестве, господин Барберри отложил нож и вилку и, с удовлетворением осмотрев опустевшее поле битвы, горделиво промолвил:
— Вот как надо вести хозяйство! Я только что спас завтрашний обед.
Но радость его оказалась преждевременной. В следующий момент снаружи послышались тяжелые шаги — и на пороге кибитки появился рыжеволосый молодой человек в синей униформе.
— Ах, это ты! — вскричал господин Барберри, скорчив сочувственную гримасу. — Как же я мог забыть о Яноше Катинке? Ты, шельма, наверное, еще не ужинал?
Круглое лицо рыжего парня озарилось широкой улыбкой.
— Как раз за этим я и пришел, — радостно сообщил он. — Я смотрю, вы и для меня оставили самую малость.
— О, несчастный! — воскликнул господин Барберри, воздев руки. — Ты, ничтожнейший из всех цирковых униформистов, считаешь, что это самая малость?.. Лопай, набивай себе брюхо, пожирай завтрашний обед цирковой труппы Барберри!
Рыжеволосый, ни секунды не мешкая, враз оказался за столом и принялся с невероятной быстротой уплетать все, что осталось на тарелках, в то время как Барберри продолжал распинаться:
— Я тебя раскусил, каналья! Ты всегда специально околачиваешься на конюшне, среди лошадей, где никто не мешает тебе измышлять всякие каверзы, пока все порядочные люди ужинают. А потом внезапно сваливаешься как снег на голову, чтобы разорить своего бедного директора! О, Янош Катинка, продувная ты бестия!.. Будь проклят тот день, когда я приютил тебя и взял на работу!
Пока господин Барберри предавался скорби, жалуясь на коварную судьбу, которая подложила ему такую свинью, рыжеволосый униформист с аппетитом доедал все, что еще оставалось на столе. Казалось, у него вместо рта объемистый мешок, куда он забрасывал огромные куски мяса и ломти хлеба. Когда со всем этим было покончено, он огляделся по сторонам.
— По-моему, тут где-то есть еще и сыр. Я чувствую его запах.
Это уже переполнило чашу терпения директора. Он схватил наглеца за шиворот и вышвырнул из кибитки, крикнув вдогонку:
— Чтоб я тебя больше не видел!
Рыжеволосый весело рассмеялся и побежал в сторону трактира.
Господин Барберри еще немного побрюзжал, постепенно остывая, а потом, внезапно спохватившись, погасил слабо мерцавшую керосиновую лампу.
— Надо спасти хотя бы то, что еще можно спасти, — проворчал он. — Чтобы хоть керосин остался на завтра.
В кибитке стало темно, и молодой человек, все это время подглядывавший в щелку, решил двигаться к дому. Читатель, конечно, уже догадался, что это был не кто иной, как Миклош Касони.
Выйдя на проселочную дорогу, он
