Матрос обомлел.
— Ах ты, чтоб тебе… Значит, и стрелять нельзя? — И он кинулся к Малюге.
Артиллерист отстранил его. Старик осматривал со всех сторон орудие и только покачивал головой.
— Ну? Ну как? Пойдет? — с тревогой спрашивали обступившие его бойцы.
А я поглядывал на изувеченное орудие со стороны и сам удивлялся своему спокойствию. Меня ничуть не смущали глубокомысленные вздохи Малюги и даже не тревожила порча щита. Что значит — «пойдет» орудие или «не пойдет»? Ствол целый, есть куда закладывать снаряд? Значит, можем вести бой!
Я терпеливо ждал, что скажет Малюга, и поглядывал в бинокль в сторону станции. Там, в трех верстах от нас, остановился башенный бронепоезд. Солнце еще не всходило, я смутно различал на станции вагоны, но дым паровоза видел вполне отчетливо. Ниточка дыма выходила как бы из неподвижной точки: бронепоезд Богуша не двигался со станции ни туда и ни сюда.
Я обернулся к Малюге:
— Ну как там гаубица?
— Ладно еще, что не по прицелу хватил… — вздохнул наводчик. — Э-гей вы, батарейцы!
К Малюге подскочила вся тройка молодых артиллеристов:
— Есть, товарищ начальник!
Артиллеристы вытянулись, ожидая приказаний.
Малюга велел им подать инструмент и, зайдя к орудию спереди, что-то там с минуту отвинчивал. Потом скомандовал: «Рраз… Берем!» — и бойцы, взявшись с обеих сторон за тяжелый щит, сняли его со ствола орудия, как воротник, и сбросили вниз.
Щит с грохотом повалился на контрольную площадку.
— Так-то лучше, — сказал Малюга, откладывая в сторону инструмент. Теперь можем и стрелять.
В вагоне весело и шумно загалдели. Я еще раз посмотрел в бинокль на станцию. Башенный поезд стоял все там же.
— По местам!… — скомандовал я.
Малюга шагнул к прицелу. Племянник, поплевав на руки и развернув плечи, отошел к снарядам. Двое батарейцев подскочили к правилу, третий занял место замкового. В стороне, позади орудия, собрались, перешептываясь, наши железнодорожники — починщики пути. Но Федорчук строго обернулся на шепот, и все замолкли.
Я выждал паузу.
— К бою!… Машинист, тихий вперед!…
Уже совсем рассвело, и теперь ясно был виден белый домик станции с пакгаузами напротив. В пакгаузах черными дырами зияли разбитые ворота… А где же Богуш? Неужели ушел поезд?
Я торопливо подкручивал окуляры своего призматического бинокля, всматриваясь во все закоулки станции. И вдруг в воздухе запели и заиграли снаряды. Богуш вновь брал нас на прицел.
«Не ушел, молодчик, дожидаешься? Очень хорошо!»
Машинист резко протолкнул поезд вперед, сразу на сотню-две саженей, и мы вышли из-под обстрела. В ту же минуту машинист прикрыл дым, и мы начали медленно приближаться к станции.
Поезд нам был виден, — должно быть, он занял позицию где-то на запасном пути. Укрывшись там, он время от времени посылал нам навстречу снаряды.
Вот опять прогремел далекий выстрел… С визгом и грохотом лопнула в воздухе шрапнель, и прямо перед поездом повис белый дымок с желтизной.
Еще шрапнель лопнула — это позади поезда.
— В вилку взял! — закричали артиллеристы.
Все, затаясь, ждали третьего снаряда.
Но поезд успел выйти из вилки, и убойный снаряд не причинил нам вреда. Дымок третьей шрапнели повис в воздухе, распадаясь, как вата.
Молодец Федор Федорович, хорошо ведет!
Я кивнул Никифору:
— Передай на паровоз: так и держать ровным ходом…
Богуш пострелял, пострелял и, разбросав попусту с десяток снарядов, прекратил огонь.
Он стал поджидать нас в своей засаде.
А мы продвигались, не изменяя хода, и так прошли уже с версту.
Дистанция все сокращалась…
Малюга, совсем уткнувшись носом в прицел, медленно, не отнимая руки, вращал штурвальное колесо, и ствол гаубицы ниже и ниже склонялся к горизонту.
Только один раз наводчик оторвался от своего стеклышка.
— На прямой! — сказал он, полуобернувшись, и опять ухватился за штурвал.
Глянул я вперед, на рельсы, — и глаза раскрыл: да прямее и быть не может! Дорога пролегла ровной степью — ни бугорка вокруг, а рельсы как натянутые струны. Вдалеке, у станции, рельсы сходились в одну точку.
«Вот это для нас позиция! Дождались, наконец-то!»
Бойцы — я это увидел по их загоревшимся глазам — не хуже меня оценили обстановку.
Все еще теснее стали у орудия.
Племянник, шагая на цыпочках, стал подкатывать снаряды поближе к орудию, но переусердствовал, и стальные двухпудовики загремели по полу, как бочки на мостовой.
На парня со всех сторон зашикали, и сам он в испуге взглянул вперед, словно этот неосторожный шум мог спугнуть Богуша.
Опять стало тихо в вагоне.
Только от телефона доносился приглушенный голос. Никифор спешил сообщить политкому, какая нам славная выдалась позиция.
Панкратов ехал у себя в вагоне с пулеметчиками. Еще с вечера я распределил силы так, чтобы в каждом боевом вагоне было крепкое ядро начсостава.
Идем. Станция все ближе. Меньше двух верст уже осталось до станции.
Но Богуш затаился, молчит. И мы молчим. У нас заложен снаряд, и у него, понимаем, тоже все наготове.
Малюга уже самыми точными, мелкими винтиками подкручивал прицел, давая орудию окончательную установку.
«Черт, как мы ползем!…»
Я вытер пот со лба. Велел прибавить ходу.
Поезд пошел веселее.
Повеял встречный ветерок. Проворнее стали отступать назад телеграфные столбы. Я попробовал сосчитать, сколько столбов остается до станции. Но из этого ничего не вышло: столбы вдалеке сливались, как солдаты в шеренге…
И вдруг над станцией вспорхнуло колечко светлого дыма и поплыло, качаясь, в воздухе.
Еще колечко, еще… Между постройками показалась паровозная труба.
В следующую минуту я увидел в бинокль башенный бронепоезд — весь целиком.
Богуш вышел нам навстречу.
Я быстро осмотрелся:
— Все на местах?… По бронепоезду!… Огонь!
Грохнула, ударила наша гаубица. По степи прокатилось шумное эхо…
Бойцы сразу повеселели: кончилось ожидание, началось дело! С присказками и шуточками бросились бойцы подавать в орудие снаряды и заряды. Я отшвыривал в сторону стреляные гильзы, и они с колокольным звоном катились по полу.
А вокруг поезда уже заплясали черные дымки взрывающихся гранат, комьями начала взлетать земля, застилая пылью росистую полевую зелень…
Я посмотрел вдоль рельсов в бинокль:
— Почище наводку, Малюга! Пока мимо!
Старик нетерпеливо мотнул головой.
— Снаряд!… Заряд!… — покрикивал он, не отзываясь на мои слова.
Глухой черной стеной уже стоял вдалеке дым от разрывов, и после каждого нашего выстрела стена раздавалась все шире, словно кто-то беспрерывно подставлял и подставлял к этой стене черные вихрастые столбы.
Но станция виднелась вся по-прежнему. Там, в легком тумане пороховой гари, сверкали огоньки встречных выстрелов…
Снаряды Богуша бороздили землю уже около самого нашего вагона. Сквозь щели блиндажа нас обдавало удушливым дымом. Через бойницы то и дело прорывались осколки, чиркая потолок и застревая в деревянных стенах.
— Давай ему по башне, что ж ты! — крикнул я Малюге, теряя терпение.
— Останови поезд, тогда и спрашивай! — запальчиво крикнул он мне в ответ.
— Сто-оп!… — скомандовал я.
Но не успел еще поезд остановиться, как снаряды обрушились на нас ураганом.
Все потемнело вокруг. Визг, грохот, железный скрежет осколков.
Мы были в вилке.
Я подскочил к Малюге:
— Давай попадание, сию же минуту! Сию же минуту!…
Старик только мычал в ответ и, суетясь, дергал за шнур.
— Да что ты, ослеп? — взревел я.
Но тут я и сам потерял из виду далекие огоньки выстрелов. Все застлало дымом.
Стоять больше на месте было невозможно… Пришлось скомандовать задний ход.
— Позор, бойцы! Не можем справиться с негодяем Богушем! Дожидались позиции… Все летит к черту!
Я в бешенстве обернулся к Малюге:
— Горе-наводчик!
Поезд, содрогаясь от близких взрывов, пошел назад.
— Эй, быстрее вытягивай вагоны из огня… Да ну, живее!
Никифор надсаживался у телефона, подгоняя машиниста.
Вдруг ко мне подлетел матрос.
— Командир! — гаркнул он во всю силу своих легких. И тут же сгреб меня и пробормотал едва слышно: — Некуда уходить. Путь разбит…
«Отрезаны!» — мелькнуло в сознании.
Матрос держал меня за плечо.
— Что делать будем? — прошептал он.
Тут раздался такой силы взрыв, что я не устоял на ногах и повалился на ящики. В ту же секунду, деревянные балки крыши, как ребра, раздались в стороны и блиндаж наполнился едким дымом.
— Горим! — услышал я в дыму крики. — Брезент… На снарядах!
Я вскочил и как сумасшедший бросился на голоса.
Бойцы топтали брезент, стараясь сбить фуражками языки пламени.
