— Ох, глупый, глупый! — шепчет сынишка. — Сейчас ведь спрыгнет на землю. Пойдём скорей, прогоним лисицу!
— Подожди, подожди! — шепчу. — Посмотрим, чем кончится.
В первый раз я своими глазами видел, как лисица охотится за белкой.
Бельчонок тихонько спустился уже до половины берёзы — и тут замер вдруг на ветке. Да вдруг как затрясётся на лапках, как закричит, зацокает!
— Увидел, увидел! — шепчет сынишка.
Сомнений быть не могло: белый кончик рыжей трубы — хвоста лисьего — высунулся из куста, и бельчонок его заметил!
«Эй, лисонька! — подумал я про себя. — Рано победу затрубила! Думала уже, вот он — твой бельчонок! Заиграла хвостом, да и выдала себя».
Кончик лисьего хвоста сейчас же опять исчез за кустом.
Но бельчонок никак не мог успокоиться. Он пронзительно громко ругал коварную лисицу уже не знаю какими своими беличьими словами и весь трясся от негодования.
Потом, когда лисий хвост исчез, замолчал. И вдруг, чего-то ужасно испугавшись, винтом взвился по стволу к себе на спасительную вершину. Может быть, вообразил себе, что лисица сейчас прыгнет за ним из-за своего куста — на полдерева.
— Дело затягивается, — шепчу я сынишке. — Но — терпение: лисица, видимо, решила сидеть в засаде хоть до вечера. А бельчонок, конечно, голодный. На берёзе ему долго не высидеть: там ему ни шишек, ни орехов. Всё равно придётся слезать.
Прошло несколько минут. Ни лисица, ни белка не подавали никаких признаков жизни. Сынишка уже начал меня за рукав дёргать:
— Прогоним лису и пойдём грибы собирать.
Но тут бельчонок опять показался из своего прикрытия и прыгнул на одну из тонких верхних веток берёзы. Это была одна из самых длинных веток дерева, и она, как вытянутая рука, указывала прямо на опушку леса — на ту самую крайнюю сосну, с которой полчаса тому назад спустился бельчонок.
Бельчонок разбежался по ней и, сильно качнув конец ветки, прыгнул.
— Бешеный! — шёпотом вскрикнул сынишка. — Он…
Сынишка хотел, конечно, сказать, что бельчонок попадёт прямо в пасть лисице. Но он не успел договорить: так быстро всё кончилось.
Бельчонок, разумеется, не рассчитал: допрыгнуть до опушки с берёзы он не мог.
Самой ловкой белке не перелететь с такого расстояния по воздуху — не птица же! Просто, видно, бельчонок с отчаянья прыгнул: будь, что будет! И он, конечно, кувырнулся, не пролетев и половины расстояния до сосны.
Надо было видеть, как он летел вниз, растопырив все четыре лапки и вытянув тонкий хвостик, — прямо в куст, где сидела лисица, прямо на неё!
Но не успел он долететь до куста, как лисица…
Думаете, подскочила и на лету схватила его в зубы?
Нет, лисица опрометью выскочила из куста и сломя голову бросилась наутёк через пни и кусты.
Громкий смех сынишки — прямо мне в ухо — чуть не оглушил меня.
А бельчонок, упав на куст, не разбился: ветви спружинили, слегка подкинули его лёгкое тельце и, опять приняв на себя, мягко опустили его на землю.
Бельчонок скок-скок-скок! — и на сосну. С сосны на осину, с осины ещё на какое-то дерево — и скрылся с глаз в лесу.
Сынишка хохотал до слёз. И весь лес, казалось, хохотал с ним — все капельные глазки дождя на листьях, на траве и кустах.
— Бешеный! — твердил сынишка сквозь смех и слёзы… — Ну, прямо бешеный!.. Как он на лисицу-то! Как она от него! И хвост поджала! Вот бешеный бельчонок.
— Ну, — спросил я, когда он прохохотался, — теперь понимаешь, почему я не дал тебе бежать от Клеопарды?
— Знаю, знаю:
«Вывод ясен без картин —
Часто, в битве не робея,
Побеждает трёх один».
Уж не знаю, откуда он взял эти стишки! Он у меня набит стихами и выпаливает ими вдруг как из пушки.
Весёлые мы пришли в тот день из лесу.
Отец подарил мальчику маленькое дробовое ружьё. Мальчик устроил себе на берегу пруда шалашик и стал ждать уток.
Наконец прилетели два чирка. Селезень был очень красив: весь пёстрый и на ржавой голове две ярко-зелёные полосы. А уточка была серенькая, скромная, только на крыльях у неё блестели зелёные пёрышки.
Когда чирки подплыли к шалашу, мальчик выстрелил. И случилось так, что целился он в красивого селезня, а попал в уточку.
Тогда селезень взвился в небо, дал в воздухе один круг, другой круг, потом вдруг сложил крылья — и камнем полетел вниз. Он упал на берег и, конечно, разбился насмерть.
Мальчик подумал: «Ах, зачем я убил уточку! Вот и селезень не захотел жить без неё».
Мальчик прибежал домой в слезах и стал рассказывать отцу, как он попал в уточку и как селезень тогда нарочно взвился в облака и оттуда камнем упал на землю.
А отец хорошенько рассмотрел птиц и показал мальчику, что у селезня в голове маленькая ранка.
Значит, селезень не потому упал, что не хотел без подруги жить, а оттого, что ему в голову тоже попала одна дробинка, — смертельная.
Через год этот мальчик научился хорошо стрелять из своего ружья. Попадал в птиц даже на лету.
Один раз он шёл лесной просекой. Снег только ещё начинал таять. Только что прилетели стайки зябликов.
Зяблики прыгали по голым ветвям деревьев, слетали на проталинки — поискать себе еду. Все они были, как на подбор, красавцы: краснощёкие, лиловогрудые, с белыми перевязками на крылышках.
Мальчик знал, что это были самцы: зябличихи прилетят позже, через несколько дней. Зяблики не пели.
«Не время ещё им петь, — думал мальчик. — Пока не прилетят зябличихи, не услышишь их песен».
Вдруг что-то серое мелькнуло сбоку между деревьями и упало на проталину.
Как ветром сдуло зябликов с просеки. С тревожным пиньканьем и рюмканьем они скрылись в лесу.
А с проталины перед мальчиком взлетел небольшой серый ястреб. В когтях у него был зяблик.
Пока мальчик снимал с плеча ружьё, ястреб повернул и полетел вдоль просеки. Теперь мальчик видел только его спину. И выстрелил в неё.
На миг ястреб остановился в воздухе. Когти его разжались, из них выпорхнул зяблик.
Ястреб мёртвый упал на землю.
Спасённый зяблик взлетел на дерево, отряхнулся, повернулся к мальчику и вдруг запел.
Сперва он будто захлёбывался песней, пел тихо. Потом звонче и звонче. И вдруг оборвал на самой весёлой ноте.
Мальчику очень понравилась песенка. Он подумал: «Ведь это он благодарит меня за то, что я спас его от ястреба».
Мальчик снял шапку и замахал зяблику:
— Не за что, не за что! Лети себе на здоровье.
Зяблик улетел.
Тогда мальчик подобрал застреленного ястреба и побежал домой.
Дома он рассказал отцу, как спас зяблика и как зяблик поблагодарил его звонкой песенкой.
Но отец сказал:
— Всё-то ты выдумываешь. Совсем не для того пел зяблик, чтобы поблагодарить тебя.
— А для чего же? — спросил мальчик.
— Ни для чего. Ушёл из когтей ястреба, вот и запел. Поёт и сам не знает, — почему, отчего, для кого он поёт. А что это ты освободил его от ястреба, он даже и не подумал.
Прошёл месяц, снег совсем почти стаял и все канавки в лесу разлились в целые ручьи. В них громко кричали лягушки.
Раз мальчик подошёл к канаве. Лягушки сразу замолчали — бульк-бульк-бульк! — попрыгали в воду.
Канава была широка. Мальчик не знал, как через неё перебраться. Он стоял и думал: «Из чего бы тут сделать мостик?»
Понемногу из воды стали высовываться треугольные головы лягушек. Лягушки со страхом пучеглазились на мальчика. Он стоял неподвижно. Тогда они начали вылезать из воды. Вылезли и запели.
Их пение нельзя было назвать очень красивым. Есть лягушки, которые звонко квакают; другие крякают вроде уток. А эти только громко урчали, хрипели:
— Тур-лур-лурр!
Мальчик взглянул на них и ахнул от удивления: лягушки были голубые!
До этого ему приходилось видеть много лягушек. Но все они были обыкновенного лягушачьего цвета: серо-буро-коричневые или зелёные. Он даже держал одну зелёную дома, в большой банке из-под варенья. Когда она квакала, она надувала у себя на шее два больших пузыря.
А эти — в канаве — только горлышки раздували, и горлышки у них тоже были красивого светло-голубого цвета.
Мальчик подумал: «Наверно, ещё никто на свете не видел голубых лягушек. Это я первый открыл их!»
Он живо поймал трёх лягушек, посадил их в кепку и побежал домой.
Дома были гости. Мальчик вбежал в комнату и закричал:
— Смотрите, голубые лягушки!
Все обернулись к нему и замолчали. Он взял и вытряхнул из кепки всех трёх лягушек прямо на стол.
Раздался громкий хохот.
Мальчик глянул на лягушек и раскрыл рот от удивления: все три его лягушки были не голубые, а обыкновенного лягушачьего цвета — серо-буро-коричневые.
