Екатерина Семёновна машет рукой. Какое там — рано. В самый раз.
Сухая сердито косится на писательницу: зачем она отвлекает Екатерину Семёновну от работы. Но Екатерина Семёновна ловко попадает своей длинной печатью в самый угол коробки. И при этом смотрит не на коробку, а на писательницу и на Симу:
— Маму ждёшь? — спрашивает она у Симы.
— Знакомую встретила, — смущённо кивает Сима на писательницу.
— Могли бы уж и так подойти, — говорит Екатерина Семёновна писательнице, — не один год вас знаем.
— А кто пустит без очереди? — сверкает глазом сухая. — Очередь есть очередь, она для всех очередь.
Слово «очередь» она произносит почти с такой же любовью, с какой счастливая невеста говорит слово «Володечка».
Наконец сухая ушла. Очередь кончилась. Теперь их всего трое — Сима, операторша и писательница. Писательница отдаёт Екатерине Семёновне пакет:
— Книгу посылаю в Норильск — просит одна учительница. Авиапочтой.
— Учительниц много по стране, — опять ворчит Екатерина Семёновна, — всем за свои деньги книги посылать. — А сама опять весело ставит штемпель на бандероль. — Ох, поясница моя несчастная. А знаете, в журнале «Здоровье» было напечатано, что от радикулита помогает танго. Танцуйте танго, перегибайте поясницу назад, избавитесь от боли.
— Как замечательно, — оживляется писательница, — сразу и настроение исправите, и болезнь пройдёт. Что же вы, Екатерина Семёновна, не танцуете танго? В такие вещи надо верить. Обязательно.
— Я бы танцевала, — вдруг засмущалась Екатерина Семёновна. — Мотива ни одного не помню. Танго молодая танцевала, а теперь не помню. Без мотива танцевать не будешь, правда?
У Екатерины Семёновны морщины, коротенькие коричневые волосы завиты в мелкие кудряшки. Екатерина Семёновна кажется Симе похожей на добрую овцу.
А писательница говорит:
— Как же не помните? Когда мы были молодыми, мы танцевали танго «Дождь идёт». Ещё были «Брызги шампанского», но ту мелодию я не вспомню сейчас. А «Дождь идёт» — пожалуйста.
И писательница вдруг начинает петь, прямо тут, на почте. У неё нет голоса, а слух так себе, но она поёт:
— «Дождь идёт, идёт. Дождь идёт весной. Рано нам грустить с тобой».
Она расстегнула шубу и дирижирует авторучкой.
Сима сдерживается, чтобы не прыснуть, — вот чудачка!
А Екатерина Семёновна, прижав к себе упакованную коричневую бандероль, танцует танго там, за барьером. Места совсем мало, но она делает мелкие шажки, перегибается назад, потом повороты и снова мелкие шажки. Она танцует танго «Дождь идёт».
«Две чудачки, — думает Сима, — обхохочешься». И тут она вдруг взглянула на их лица. У писательницы такое лицо, какого не было раньше никогда. Раскрыв глаза, Сима глядит на помолодевшую в одну минуту писательницу. А Екатерина Семёновна? Поразительно — у неё точно такое же выражение лица. И ни при чём здесь её радикулит — она танцует танго своей молодости. И нисколько Екатерина Семёновна не похожа на овцу — красивый лоб, красивые глаза, и кудряшки вполне симпатичные.
Сима ещё не знает, что любые лица хорошеют от светлых воспоминаний, а воспоминания юности всегда светлые, даже если жизнь была трудной.
Танго на почте. Чудачки? Может быть. Но у них в глазах настоящие чувства — радость, печаль, грусть о прошедшей молодости.
Писательница самозабвенно поёт:
— «Дождь идёт, идёт, дождь идёт весной. Рано нам грустить с тобой». — Несколько раз она повторяет всё одни и те же слова. Дальше, наверное, не помнит и поёт: — Ра-ра-ра-ра-ра-ра-ра! Мы с вами одного возраста, Екатерина Семёновна.
— Что вы! Я постарше!
— Не принципиально. У нас одно поколение. До войны мы с вами были детьми, в войну стали взрослыми.
— Не говорите! Пойте!
— «Дождь идёт, идёт, дождь идёт весной!»
Екатерина Семёновна перестала танцевать, отдыхает, тяжело дышит. Лицо красное и счастливое.
— «Утомлённое солнце» тоже помните?
— А как же, конечно! «Утомлённое солнце» тоже было наше танго! — И опять запела, не стесняясь: — «Утомлённое солнце нежно с морем прощалось, в этот час ты призналась, что нет любви».
И Екатерина Семёновна во весь голос поёт вместе с писательницей: «Утомлённое солнце нежно с морем прощалось».
Сима не просто слушает, она с большим волнением впитывает всё это. Она многого не понимает. Почему писательница говорит: «Наше танго», «Наша молодость», «Наше детство»? Разве они выросли вместе с Екатериной Семёновной? Может быть, жили в одном дворе?
Сима ещё не знает, что это такое — люди одного поколения. Совсем не обязательно, чтобы они жили в одном дворе, даже — в одном городе. Но у них общие воспоминания, общие танго, общая юность. А главное, они пережили войну. Обе.
И вот теперь поют своё, дорогое им, «Утомлённое солнце».
Хмурый старик с трудом открывает тяжёлую дверь почты. Некоторое время он молча стоит на пороге, но Екатерина Семёновна не замечает его. Она вся во власти «Утомлённого солнца». Сима ждёт: что на это скажет старик? А старик почему-то снимает ушанку и так стоит. А потом начинает тихо подпевать, и у него светлеет лицо.
В этот вечер Сима быстро разнесла все газеты. Почему-то не было письма невесте, и Сима подумала: «Что же ты, Володечка?» Ох и расстроится сейчас невеста. Но потом подумала Сима: «Армия — это армия. Значит, некогда ему было написать». А невеста в роскошном зелёном платке с малиновыми цветами, конечно же, поджидала у почтовых ящиков.
— Ну? Ну? Сима! Неужели нет письма?
У невесты рот кривится, как у Вали Шушуновой, когда Катя Звездочётова её не принимает в игру.
— Чего расстраиваться? — говорит Сима. — Армия это армия. Не всегда есть время невестам письма писать. Завтра принесу.
Невеста — солёное тесто медленно уходит наверх, не шлёпают её тапки. А такие весёлые всегда тапки! Что же ты, Володечка? Ты уж как-нибудь постарайся.
Последние пять газет — в шестнадцатиэтажку.
Сима бежит через двор, сиреневый сегодня вечер. И совсем скоро весна.
— Сима, ты что здесь делаешь?
Катя Звездочётова идёт из булочной, несёт обломанный батон, жуёт на ходу, как обычно. Такая привычка у Кати Звездочётовой — обгрызать хлеб на улице.
— Гуляешь, что ли? А-а, знаю — ты меня встречаешь.
Рада? Нет, насмехается. «Вот дурочка, — думает, — делать этой Симе нечего, выбежала в чужой двор, чтобы увидеть свою королеву. В школе не нагляделась».
Катя высокомерно, по-королевски, повторяет:
— Меня встречаешь?
Симе хочется покорно наклонить голову, промолчать. Она так привыкла подчиняться Кате Звездочётовой. Но почему-то она не наклоняет покорно голову. Она говорит:
— Нет, я тебя не встречаю. Зачем мне тебя встречать? Я разношу вечернюю почту.
А что дальше?
А вот что. Сима спешит к шестнадцатиэтажному дому, окна светятся, там ждут газет.
Катя Звездочётова удивлённо пожимает плечом и не знает, что сказать. Это бывает с Катей очень редко. Может быть, вообще никогда не было и теперь случилось в первый раз.
Постояла Катя Звездочётова в пустом дворе, поглядела на сиреневое небо, на троллейбус, проехавший бесшумно за чёрными деревьями. Потом медленно пошла домой и весь вечер думала, что произошло с Симой? Почему она перестала быть покорной? Как это может быть — была подругой, а теперь? И не знает ещё Катя Звездочётова, что не была ей Сима подругой и Мальвина — не была. Подруги — это те, кто тебя любит, доверяет тебе, рад тебе. А те, кто тебя боится, те, кого ты подмяла своим сильным характером, — какие же они тебе подруги? Но Катя ещё не нашла ответа. Она найдёт его, конечно, найдёт. Для этого нужно время. А пока она сидит дома, мучительно думает: «Что произошло с Симой?»
В самом деле — что произошло с Симой? Почему она сумела так независимо говорить с самой Катей Звездочётовой? Может быть, она постепенно становится другой, бывшая девочка из королевской свиты? Не такой пугливой, слабой. Что этому помогло? Мамины непримиримые слова о Кате Звездочётовой? Или работа? Работа любая, даже самая простая, даже самая временная, делает человека сильнее. А может быть, на Симу подействовало танго на почте?
Сима не знает и даже не думает об этом. Она бежит через двор домой, она устала, проголодалась и немного озябла.
Жанночка сидит вместе со всеми на продлёнке и вместе со всеми пишет сочинение по рассказу Тургенева «Муму».
Чистая страница тетради портит ей настроение — она не знает, как надо писать сочинение про Муму. А больше всего не нравится, что другие в это время пишут, они почему-то знают. Ну и пускай. Заглянула в тетрадку Дениса, он сидит как раз за ней. «Герасим был слабак, надо было не мычать, а идти на революционную борьбу против помещицы». Денис сидит растрёпанный, он увлечён работой. Повернулась Жанна в другую сторону, там Катя Звездочётова, крупные буквы: «Раньше не было колхозов, некому было заступиться за Герасима». Нина Грохотова сидит рядом с Жанночкой и тоже пишет. Потом задумчиво говорит:
