Черезъ сколько времени Бекки пришла, мало по малу, въ себя и поняла, что плачетъ на рукахъ у Тома, этого никто изъ обоихъ не умѣлъ бы сказать. Они знали только, что послѣ какого-то промежутка времени, — должно быть очень долгаго, — оба они очнулись, выйдя изъ тяжелаго соннаго оцѣпенѣнія, и тотчасъ же сознали весь ужасъ своего положенія здѣсь. Томъ говорилъ, что могло быть еще воскресенье… но могъ наступить уже и понедѣльникъ. Онъ старался разговорить Бекки, но она была въ слишкомъ угнетенномъ состояніи, утративъ всякую надежду. Томъ увѣрялъ ее, что теперь должны были знать всѣ, что ихъ нѣтъ, и пустились уже на розыски, безъ всякаго сомнѣнія. Онъ принялся кричать, надѣясь, что кто-нибудь услышитъ, но эхо отвѣчало такъ страшно среди темноты, что онъ прекратилъ эти попытки.
Время проходило и заключенныхъ сталъ мучить опять голодъ. Томъ сберегъ половину своей доли отъ пирога; они раздѣлили ее опять пополамъ и съѣли. Но имъ показалось, что они стали еще голоднѣе прежняго: жалкій кусочекъ только расшевелилъ ихъ аппетитъ. По временамъ Томъ говорилъ:
— Шшъ! Слышишь?
Оба затаивали свое дыханіе и прислушивались… И, вотъ, вдали раздался возгласъ, какъ будто… Томъ крикнулъ въ свою очередь, въ ту же минуту, взялъ Бекки за руку и сталъ пробираться по направленію звука. Послышался еще возгласъ и уже немного ближе, казалось…
— Это за нами! — воскликнулъ Томъ. — Они здѣсь!.. Иди же, Бекки… теперь мы спасены!..
Они почти изнемогали отъ радости. Однако, идти можно было лишь очень медленно, остерегаясь проваловъ, которые попадались нерѣдко. У одного изъ нихъ имъ пришлось остановиться: онъ могъ быть глубиной въ три фута, — можетъ быть, и въ сто футовъ. Томъ рѣшился спуститься въ него немного ползкомъ… Дна не ощупывалась. Надо было обождать тутъ, пока не придутъ тѣ, которые ихъ отыскиваютъ… Они снова стали слушать… Сомнѣнія не было: отдаленные возгласы становились еще отдаленнѣе! Еще минута или двѣ и они умолкли совсѣмъ… Ужасъ, сжимающій сердце!.. Томъ кричалъ изъ всѣхъ силъ, пока не охрипъ, но все было напрасно. Онъ старался обнадеживать Бекки, но прошла цѣлая вѣчность въ томительномъ ожиданіи, а никакого отклика не было.
Они пошли ощупью назадъ, къ источнику. Унылое время тянулось по прежнему; они заснули снова и проснулись голодные, уже совершенно упавшіе духомъ. Томъ полагалъ, что былъ уже вторникъ.
Ему пришло на мысль, что лучше было бы заняться изслѣдованіемъ боковыхъ проходовъ, которые были тутъ, по сторонамъ, чѣмъ сидѣть праздно, подъ гнетомъ медленно проходящаго времени. Онъ вытащилъ у себя изъ кармана веревку отъ бумажнаго змѣя, привязалъ ее къ выступу и пошелъ, ведя за собою Бекки и развивая, понемногу, веревку. Шаговъ черезъ двадцать проходъ заканчивался крутымъ подъемомъ; Томъ всталъ на колѣни, принялся ощупывать землю руками, насколько могъ безопасно, потомъ попытался вытянуться еще немного правѣе и, въ эту самую минуту, въ менѣе нежели двадцати ярдахъ передъ нимъ, высунулась, изъ-за выступа, чья-то рука со свѣчею! Томъ вскрикнулъ громко отъ радости, но за рукою послѣдовала вся человѣческая фигура… и это былъ Инджэнъ Джо!.. Томъ окаменѣлъ на мѣстѣ; онъ не могъ двинуться и пришелъ въ себя лишь увидя что «испанецъ» бросился, въ то же мгновеніе, прочь и исчезъ вовсе изъ глазъ. Томъ дивился тому, что Джо не узналъ его по голосу и не кинулся на него, чтобы убить его за показаніе на судѣ. Вѣроятно, эхо искажало голосъ, думалъ онъ, но такъ ослабѣлъ отъ испуга, что рѣшилъ, если только хватитъ ему еще силы добраться назадъ, къ ключу, не трогаться оттуда уже никуда болѣе, чтобы не встрѣтиться съ метисомъ. Онъ скрылъ отъ Бекки то, что видѣлъ, говоря, что закричалъ только «на счастье».
Но голодъ и сознаніе гибели преодолѣли самый его страхъ съ теченіемъ времени. Новое томительное выжиданіе у ключа и новый продолжительный сонъ произвели перемѣну въ настроеніи Тома. Проснувшись, онъ почувствовалъ, какъ и Бекки, страшныя мученія голода, думалъ, что наступила уже среда или четвергъ, даже пятница или суббота, вслѣдствіе чего, розыски были уже прекращены, и рѣшилъ идти снова на удачу, хотя бы рискуя встрѣчею съ Инджэномъ Джо и всѣми другими ужасами… Но Бекки была очень слаба; она впала въ страшную апатію и ничто не могло ее расшевелить. Она говорила, что не двинется съ мѣста, будетъ ждать и умретъ… до этого уже не долго. Томъ могъ пойти съ веревкою отъ змѣя и искать дороги, если ему хотѣлось; она только просила его возвращаться по временамъ, чтобы перекинуться съ ней словечкомъ. А онъ долженъ былъ пообѣщать ей еще одно: когда наступитъ страшная минута, онъ будетъ стоять возлѣ своей Бекки и держать ее за руку, пока все не кончится. Томъ поцѣловалъ ее, чувствуя, что что-то подступаетъ ему къ горлу, постарался казаться увѣреннымъ въ томъ, что встрѣтится съ посланными на ихъ поиски, или найдетъ самъ выходъ изъ пещеры, взялъ конецъ веревки себѣ въ руки и поползъ на четверенькахъ по одному изъ переходовъ, изнемогая отъ голода и ожиданія страшной участи.
Наступилъ вторникъ и сумерки стали уже сгущаться, а С.-Питерсборгъ былъ все еще подъ гнетомъ горя. Пропавшія дѣти не были найдены. За спасеніе ихъ назначались общественныя моленія; возносилось много и частныхъ, задушевныхъ молитвъ, но изъ пещеры все не приходило хорошихъ вѣстей. Большинство искавшихъ отказалось отъ дальнѣйшихъ попытокъ и воротилось къ обыденнымъ занятіямъ, говоря, что нечего и трудиться, было ясно, что дѣтей не найдешь. Мистриссъ Татшеръ была очень больна, большую часть времени лежала безъ памяти. Сердце раздиралось, глядя на то, какъ она призывала свою дочь, поднимала голову, прислушивалась съ минуту и опускалась опять назадъ, со стономъ. Тетя Полли впала въ тупое уныніе и ея сѣдые волосы совсѣмъ побѣлѣли. Грустно и безнадежно отошло ко сну маленькое мѣстечко въ ночь съ вторника на среду.
Вдругъ, уже за полночь, раздался оглушительный звонъ колоколовъ; черезъ минуту на улицу высыпала куча полуодѣтыхъ жителей, кричавшихъ бѣшено: «Выходите!.. выходите!.. нашлись! нашлись!..» Рожки и жестяные тазы присоединились къ колоколамъ, все населеніе двинулось толпою къ рѣкѣ и встрѣтило здѣсь дѣтей, которыхъ везли уже на себѣ, въ открытой повозкѣ, нѣкоторые изъ обывателей. Прибѣжавшіе окружили экипажъ, умножили собою обратное шествіе и огласили главную улицу, при торжественномъ въѣздѣ, громогласнѣйшими: «ура! ура!»
Зажглась тотчасъ иллюминація; никто уже не думалъ ложиться снова въ постель: это была самая великая изъ всѣхъ ночей, когда-либо пережитыхъ мѣстечкомъ! Въ теченіе перваго получаса черезъ домъ судьи Татшера прослѣдовали всѣ обыватели, хватая на руки спасенныхъ, цѣлуя ихъ, поглаживая руку мистриссъ Татшеръ, пытаясь сказать что-нибудь, не находя силъ на это и затопляя все помѣщеніе слезами.
Томъ лежалъ на диванѣ, окруженный жадно выслушивающей его аудиторіей, и разсказывалъ о своихъ чудныхъ похожденіяхъ, прибавляя сюда, ради красы, нѣсколько фіоритуръ. Въ заключеніе онъ передалъ, какъ оставилъ Бекки и отправился на новые поиски, прошелъ два поворота, держась за свою веревку отъ змѣя, повернулъ въ третій, идя до тѣхъ поръ, пока хватило веревки. Онъ хотѣлъ уже воротиться, но вдали что-то промелькнуло, точно клочечекъ дневного свѣта. Онъ опустилъ веревку и поползъ далѣе, просунулся съ головой и плечами сквозь небольшое отверстіе и увидалъ передъ собою широкую Миссисшіи. Что, если бы дѣло было ночью и сквозь это отверстіе не проникало бы свѣта! Онъ покинулъ бы этотъ проходъ и не сталъ бы его изслѣдовать въ другой разъ! Томъ разсказалъ далѣе, какъ онъ вернулся съ доброю вѣстью къ Бекки, какъ она просила его не надоѣдать ей такимъ вздоромъ, потому что она теряла уже силы, знала, что умретъ, да и желала смерти. Онъ говорилъ, что ему пришлось долго ее уговаривать и что она въ самомъ дѣлѣ, чуть не умерла отъ радости, когда дотащилась до того мѣста, съ котораго увидала голубой отрывочекъ дневного свѣта. Потомъ онъ выкарабкался наружу и помогъ вылѣзть и ей; они сѣли тутъ и расплакались отъ счастья; въ это время какіе-то люди плыли въ лодкѣ; Томъ окликнулъ ихъ, разсказалъ имъ о своемъ положеніи съ Бекки, о томъ, что оба они страшно голодны. Люди не повѣрили сначала такому разсказу, «потому что, — говорили они, — вы въ пяти миляхъ, ниже по рѣкѣ отъ долины, въ которой пещера», но потомъ приняли ихъ въ лодку, довезли до какого-то домика, дали имъ тугъ поѣсть, уложили отдохнуть и вечеромъ, часа черезъ два или три послѣ того какъ смерклось, повезли ихъ въ поселокъ.
Еще до разсвѣта, судья Татшеръ и горсть людей, остававшихся съ нимъ въ пещерѣ, узнали о счастливомъ событіи черезъ посланцевъ, которые скоро отыскали ихъ всѣхъ, благодаря оставленнымъ ими за собою веревкамъ.
Трое сутокъ, проведенныхъ въ страхѣ я голодѣ, не могли не оставить слѣда по себѣ, какъ то вскорѣ почувствовали Томъ и Бекки. Они пролежали въ постели всю среду и весь четвергъ, точно слабѣя еще болѣе съ каждымъ днемъ. Впрочемъ, Тому стало немного лучше въ четвергъ; въ пятницу онъ вышелъ на улицу, а въ субботу поправился уже почти совершенно; но Бекки не выходила изъ своей комнаты до воскресенья и тогда еще походила на выдержавшую опасную болѣзнь.
