— Мне нужно было кого-нибудь обвинить. Я тогда был не в себе.
— Просто она не хотела взрослеть. Никто из нас не хотел взрослеть, Билли. Ну, может быть, кроме тебя.
— Посмотри, я тут принес… — Билли садится на краешек кровати, достает из кармана дневник и передает его Фентону. — Я подумал, что нам надо вместе его просмотреть.
Фентон смотрит на маленькую золотую тетрадку, а потом прижимает ее к груди. Его глаза загораются — они больше не мутные. Они живые.
— Это ее дневник, да? Спасибо, Билли. Я так по тебе скучал. Мне вас так не хватало, обоих.
Двое старых друзей берутся за руки, а потом обнимаются.
Билли закрывает глаза, чуть не плачет.
— И еще я принес… — он открывает портфель, достает набор для снятия отпечатков пальцев и вручает его Фентону. — Вот, это тебе. Я знаю, она бы хотела, чтобы он был у тебя.
— Это ее набор, Билли. Это был ее набор.
— Да. Она отобрала его у меня. Я уверен, она бы хотела, чтобы он был у тебя.
— Посмотри, — Фентон показывает на отпечаток пальца на крышке. Чернила по-прежнему влажно блестят, как будто они совсем свежие. — Это ее отпечаток. Я хорошо помню тот день, когда она его поставила.
— Я тоже помню. Я все помню, все. Как будто все было вчера.
— Я тоже, Билли. Я тоже.
Какое-то время они сидят молча.
— Знаешь, однажды я ее поцеловал, — говорит Фентон.
— Правда?
— Вернее, наверное, это она меня поцеловала. В первый год, когда мы перешли в старшую школу. Она сказала, что она уже старшеклассница, а у нее до сих пор не было первого поцелуя, вот и…
— Она мне не рассказывала.
— Она взяла с меня слово, что я никому не скажу. Это было одно из условий. Перед тем, как она меня поцеловала.
— Одно из условий?
— Их было два.
— А какое второе?
— Что я не буду пытаться поцеловать ее снова.
— И ты не пытался?
— Пытался. — Фентон поднимает глаза, полные слез. — Каждый день. — Он тяжко вздыхает. — Почему ты оставил меня одного?
Билли сидит, смотрит в пол.
— Почему, Билли?
— Наверное, мне трудно смотреть на тебя и не думать о ней.
— Мне тоже, Билли. Мне тоже трудно.
— Я знаю. — Билли сидит, смотрит в пол. В голове вихрем проносятся мысли. Вернее, одна мысль — безысходная и безнадежная. «О чем нам еще говорить?» Он отчаянно пытается придумать хоть что-нибудь, но у него ничего не выходит. Наконец он говорит: — Ну, рассказывай, Фентон, как жизнь. Чем ты сейчас занимаешься?
— Да ничем. Сижу дома, читаю комиксы. Так что жизнь у меня «никак». Я какое-то время работал. В копировальной конторе. Но как-то оно не сложилось. Потом обращался в бюро по трудоустройству. Заполнил анкету, встал в очередь на должность клерка, и мне даже звонили, предлагали работу. Но я отказался. Не хотел… не хотел никуда выходить. Не хотел, чтобы люди видели меня такого. Ну, ты понимаешь.
Билли кивает.
— Может, все-таки стоит хотя бы иногда выходить из дома. Тебе это будет полезно.
— Да, наверное. Не знаю. Там снаружи так страшно, Билли.
— А сидеть взаперти одному — не страшнее?
— Да, наверное. То есть, ты думаешь, мы могли бы… то есть я мог бы тебя навещать? Иногда?
— Я думаю, это будет полезно для нас обоих. Мне важно знать, что в мире еще остаются такие люди — такие, как ты.
— Да… э… спасибо. За все, — говорит Фентон, прижимая к груди набор для снятия отпечатков пальцев. — В смысле, спасибо, что заглянул ко мне в гости.
— Не за что, — Билли встает и идет к двери. И уже на пороге оглядывается и смотрит на золотистый дневник. — Фентон?
— Да?
— Мне надо знать, что случилось. Что произошло с Кэролайн перед тем, как… перед тем, как она умерла? Что ее так удручало?
Фентон печально кивает.
— Она пыталась самостоятельно раскрыть дело. Но, как я понимаю, у нее ничего не вышло. Она… мы… мы ведь не были такими умными, сообразительными и проницательными, как ты.
— Это неправда.
— Нет, правда. Но нас это не огорчало. Мы, в общем-то, и не стремились быть слишком умными. Мы были довольны и счастливы уже тем, что мы рядом с тобой, что мы — все вместе. А потом ты уехал — так было нужно, я все понимаю, ты не хотел нас бросать, — но она не смогла с этим смириться. Она не хотела смириться с тем, что все кончилось: детство кончилось. Понимаешь? Она хотела остаться ребенком. Если тебе так нужна причина, вот причина…
— Нет, не надо. Я знаю. Я просто подумал, что было что-то еще… я не знаю… какая-то тайна. Спасибо, Фентон. Спасибо за все. Что ты был рядом с ней. И вообще. Спасибо.
Билли опять обнимает Фентона, и тот улыбается. Его щеки горят.
— Наверное, у нее были какие-то тайны. Но я знаю только одну. Которую ты тоже знаешь.
— Какую?
— Про ваше секретное слово. Абракадабра. Про мертвую голубку. Как потом оказалось, это был наш последний разговор. И она рассказала мне эту историю. Как вы хоронили голубку у вас под крыльцом.
— Спасибо, Фентон. В ближайшее время увидимся.
Билли выходит из комнаты, тихонько прикрыв за собой дверь.
В автобусе, по дороге домой, мальчик-детектив сидит, опустив глаза, и хмуро рассматривает свои руки. Дома и деревья проносятся за окном как обрывки забытого давнего сна.
Мальчик-детектив и Пенни сидят в кафе и смотрят друг на друга не отрываясь. У Билли такие усталые глаза. Пенни прикасается к его руке, и он улыбается — но как-то грустно, страдальчески — и смотрит вдаль. За соседним столиком, за низенькой перегородкой, две шумные женщины шумно обмениваются подарками.
— Ой, дорогая. Какая прелесть!
— Я как увидела, сразу подумала, что тебе понравится. С днем рождения!
На ладони у женщины — маленькая розовая стеклянная птичка.
Пенни с завистью смотрит на эту вещь. Поворачивается к Билли, который весь погружен в свои мысли, и хмурится.
— Хочешь уйти? Билли?
— А? Нет. Извини. Я сегодня — плохой собеседник. Дело не в тебе, дело во мне. Я во всем виноват, только я. Я пытаюсь об этом не думать, но все равно думаю… все равно думаю… и это не самые приятные мысли.
— Это связано с твоей сестрой?
— Да.
— Тебе очень сильно ее не хватает. Ты скучаешь по ней… Это нормально.
— Да, наверное. Но я никак не могу понять… почему все случилось вот так? Просто не понимаю… Наверное, я уже никогда не узнаю, почему она сделала то, что сделала. Для меня это так и остается тайной. Неразрешимой загадкой.
— Тогда, может быть, стоит начать с малого?
— Начать с малого?
— С какой-нибудь тайны, которую ты точно знаешь, что сможешь раскрыть.
— Например?
— Например… ну, с чего-нибудь легкого и простого. Например, почему идет дождь?
— Ну, вода испаряется, водяные пары скапливаются в атмосфере…
— Вот видишь как просто. А вот еще: почему небо синее?
— Солнечный свет и облака отражаются от воды по всей поверхности планеты, в результате чего…
— Хорошо, хорошо. А теперь очень сложный вопрос, по-настоящему сложный: ты поедешь сегодня ко мне?
Билли поднимает глаза — растерянный и несчастный.
Он боится поверить тому, что услышал.
Мальчик-детектив и Пенни бегут по улице держась за руки. Подлетают к подъезду, стоят, нервно поглядывая друг на друга и пытаясь отдышаться. Пенни вдруг подается вперед и целует Билли в губы. Он испуганно вздрагивает и отвечает на поцелуй, а потом они вместе бегут вверх по лестнице, вновь держась за руки.
В коридоре, перед дверью в квартиру, Билли с Пенни целуются — взахлеб, отчаянно, яростно — как будто они оказались в открытом космосе и борются за последний глоток воздуха. Пенни на миг отрывается от губ Билли, улыбается и говорит:
— Подожди. Пожалуйста, подожди. У меня так долго не было… нет… пожалуйста, Билли… пожалуйста, не смейся надо мной.
— Не буду. Никогда не буду.
— Спасибо.
Они снова целуются. Пенни открывает дверь, и они входят в квартиру.
Пенни включает свет. Комната просто набита розовой одеждой: розовые туфли в открытых коробках, розовые платья на вешалках, розовые шляпки, розовые пиджаки в прозрачных полиэтиленовых чехлах — их там несколько сотен: вещей, украденных из магазинов, разбросанных по всей квартире. Пенни тянет Билли за руку и усаживает на диван, заваленный розовой обувью и одеждой. Билли открывает глаза и ошалело оглядывает помещение. Да, он слегка потрясен. И все-таки он улыбается.
— Ты все это украла?!
— Пожалуйста… ты обещал, что не будешь смеяться.
Они снова целуются. Не отрываясь от Билли, Пенни начинает расстегивать на себе блузку. Билли слегка отстраняется, держа Пенни за плечи.
— Но здесь столько всего! И ты все это украла?!
Пенни запахивает блузку и сидит, склонив голову и страдальчески морщась.
