В половине третьего мистер и миссис Ирвинг отправились в свадебное путешествие. Все гости собирались провожать их на станцию. Когда мисс Лаванда, то есть миссис Ирвинг, сошла с крыльца дома, где она прожила столько лет, Джильберт и девушки, согласно обычаю, бросили ей вслед горсти риса, а Шарлотта Четвертая швырнула старый башмак — еще одно традиционное пожелание счастья, — угодив им прямо в голову мистера Аллана. Но самый красивый прощальный жест сделал Поль. Когда новобрачные уже шли по дорожке к калитке, он выскочил на крыльцо и стал изо всех сил трясти большой медный колокольчик, который до этого украшал каминную полку в столовой. Поль хотел всего лишь устроить веселый тарарам, но когда он перестал трезвонить, из-за реки до всех долетели очаровательные звуки, напоминавшие перезвон свадебных колоколов. Чистые, переливчатые они постепенно замирали, но еще долго слышались вдали. Казалось, любимое эхо мисс Лаванды прощалось с ней и желало ей счастья. Так, под благословение этих нежных звуков, мисс Лаванда уехала из своей прежней жизни надежд, мечтаний и фантазий, чтобы зажить полнокровной жизнью реального мира.
Через два часа Джильберт отправился по делам в Ист-Графтон, Диану ждали дома, а Энн и Шарлотта вернулись в Приют, чтобы привести все в порядок и запереть каменный домик. Сад был освещен лучами вечернего солнца, над цветами порхали бабочки, слышалось жужжанье пчел. И тем не менее что-то в маленьком каменном домике уже изменилось: он уже начал тосковать по своей хозяйке.
— Господи, какой у него грустный вид, — шмыгая носом, сказала Шарлотта Четвертая, которая лила слезы всю дорогу от станции до дома. — Получается, что свадьба ненамного веселее похорон, мисс Ширли… по крайней мере, когда все разъедутся.
Девушки трудились весь вечер. Они убрали цветы и прочие украшения, перемыли посуду, несъеденные гостями вкусные вещи упаковали в корзинку — они предназначались младшим братьям Шарлотты. Энн не успокоилась, пока они не навели в доме идеальный порядок. Когда Шарлотта отправилась домой с гостинцами для братьев, Энн еще раз прошлась по затихшим комнатам, чувствуя себя запоздалой гостей на окончившемся празднике, и опустила жалюзи. Потом она заперла дверь и села под серебристым тополем дожидаться Джильберта. У нее был очень усталый вид, но голова ее работала не переставая, мысли о любви и счастье не давали ей покоя.
— О чем ты думаешь, Энн? — спросил Джильберт, подходя к скамейке. Лошадь с коляской он оставил за воротами.
— О мисс Лаванде и мистере Ирвинге, — мечтательно ответила Энн. — Как все красиво получилось… какое счастье, что они встретились снова после двадцати пяти лет разлуки…
— Да, это очень красиво, — кивнул Джильберт, глядя Энн в глаза, — но насколько было бы лучше, если бы не было этой двадцатипятилетней разлуки… если бы они прошли через жизнь рука об руку… и воспоминания у них были бы только общие…
Сердце Энн как-то странно дрогнуло и она, слегка покраснев, впервые отвела взгляд от Джильберта. Словно на минуту приподнялась завеса, скрывавшая ее неосознанные мысли, и Энн открылось что-то новое в жизни. Может быть, любовь не обязательно появляется под гром литавр, как рыцарь на коне? Может быть, она приходит незаметно по тихим тропинкам, как добрый друг, и долго не объявляет о себе в будничном свете, пока внезапный яркий луч не высветит на ее страницах и рифмы, и музыку?
Может быть… может быть, любовь естественно вырастает из дружбы, как роза распускается из зеленого бутона?
Завеса тут же упала снова, но Энн, подходя к своему дому по темной дорожке, была уже не совсем той девушкой, которая уехала из Грингейбла накануне вечером. Чья-то невидимая рука перевернула страницу ее жизни, девичество осталось позади, и ее ждала жизнь взрослой женщины, со своей красотой и тайной, со своими радостями и печалями.
Джильберт поступил мудро, больше ничего не сказав Энн, не открыв ей своих чувств. Однако румянец, вспыхнувший на ее щеках, подарил ему надежду, и она поддерживала его все долгие четыре года. Четыре года серьезных и радостных трудов, в конце которых его ждала награда: любимая профессия и любимая женщина.
Каменный домик стоял в сумерках, одинокий, но не покинутый. Он не навсегда расстался с мечтами, фантазиями, смехом и любовью: придет лето, и они сюда снова вернутся. А пока он был согласен ждать. И эхо в лиловой дымке за рекой тоже было согласно ждать.
