— Вечно эти взрослые не в свои дела суются, — недовольно пробурчал я.
— Одни неприятности от них, — согласился Ференц, а у самого зуб на зуб не попадает. Трясется словно в лихорадке.
— Айда пить кофе, — предложил я.
— А-г-г-а-а…
А надо вам сказать, что главный запах Будапешта — это запах кофе. Не бензина, не цветов, а именно кофе. Очень вкусный запах. Идешь по улице, и тебя всюду сопровождает кофейный аромат. Будто будапештцы только и делают, что с утра до вечера заваривают свежий кофе…
Потом мы прокатились по Пионерской железной дороге. Здорово ее здесь устроили! Вьется с горы на гору. Даже тоннель есть. Сели мы в вагон на горе Сечени. Это недалеко от Пионерского городка. На вокзале я увидел надпись на венгерском языке. Она оказалась девизом венгерских пионеров: «За трудовой народ, за родину, вперед, непоколебимо!»
Значок пионерский мне тоже понравился. Маленькое трехцветное знамя с костром. Цвета — красный, белый, зеленый. Как на государственном флаге. Вдоль древка надпись: «Элорэ» — «вперед».
Проехав в уютном вагончике двенадцать километров, мы очутились на горе Хорш. Город казался отсюда бесконечным. У подножья горы виднелось шоссе. Я присмотрелся. Это была та самая дорога, по которой доставили меня в Будапешт пограничники. Рассказал о своем приключении Ференцу. Ну и завидовал же он!
У Ференца тоже недавно было приключение. Только он не стал рассказывать, а повел меня туда, где все это приключилось.
Сбежав по каменной лестнице, мы очутились на совершенно круглом поле. Со всех сторон к нему подступали развалины.
— Римский амфитеатр, — объяснил Ференц. — Построен две тысячи лет назад.
— Неужто тут гладиаторы дрались?
— Дрались.
— А тебе откуда известно?
— В школе проходили… С этого и началось. Да, я сам во всем виноват. Ты книжку Джованьоли «Спартак» читал?
— Смешной вопрос.
— Ну и я прочел. Первым в классе. Посоветовал ребятам. Они тоже прочли. Потом мы понаделали мечей. После уроков целые сражения устраивали. Надоело. Тогда я предложил сразиться здесь.
— Ну!
— Ух, какая битва разгорелась! Меня так треснули, что я сознание потерял.
Три дня в больнице лежал.
— Кто победил?
— Красные.
— Красные всегда побеждают.
Ференц разыскал в развалинах два деревянных меча. Поединок мы начали у главной трибуны амфитеатра. Мне сразу пришлось плохо. Ференц был выше и сильнее меня. Рубились так, что щепки летели. К счастью, у меня разлетелся меч, и схватка закончилась вничью. Свой меч Ференц снова запрятал среди обломков каменных трибун.
— Ловко у тебя получается, — похвалил я Ференца.
— Плохо еще. Нужно больше тренироваться. Как пойдем в школу, будет новая битва.
Вот это парень! Ведь он после первой битвы в больнице очутился. Но не струсил. К новому бою готовится.
— Теперь нас ждет «Жемчужина Дуная», — торжественно провозгласил Ференц.
— Остров Маргит?
— Да. Мы видели его с горы. Длинный такой. Он тебе ничего не напомнил?
— Не-ет. Остров как остров.
— А мне он всегда представляется огромнейшим кораблем. Поставить бы на нем мачты! Поднять паруса! И поплыть в Черное море!
— А оттуда в Средиземное. Потом в океан, — подхватил я. — Прямо к Кубе. Вот было бы чудо расчудесное!
Как потом оказалось, Ференц твердо решил стать строителем кораблей. Таких, как наш «Амур». Только на подводных крыльях. Чтобы мчались они по воде быстрее ветра. Ференц составил себе такой план: школу окончить на «отлично», потом — институт в Ленинграде или Одессе, практику проходить в Сормове, где выпускаются суда на подводных крыльях.
Он рассказал об этом по дороге на остров Маргит. Добирались мы туда пешком, так как Ференц хотел непременно показать мне на Дунае судостроительный завод, на котором он будет работать после окончания института. Большой завод! На воде достраивалось много теплоходов. Красивых, обтекаемых! Ференц готов был без конца разглядывать их. Он и в самом деле хорошо разбирался в судах. Так и сыпал всякими мудреными словечками, вроде «водоизмещение», «плавучесть», «автоматическая сварка», «ватерлиния».
Я помалкивал, хотя, как вам уже известно, не особенно люблю, когда при мне говорят о непонятных вещах. К тому же перебить Ференца было просто невозможно. Уж очень он увлекся. А я всякое увлечение уважаю. У самого их, этих увлечений, штук пятьдесят.
Но я не завидовал Ференцу. По-моему, быть звездолетчиком куда интереснее, чем строить корабли. Только вот Ференц у себя в школе специальный морской кружок организовал, а я лишь собираюсь. Второй год подряд собираюсь. Как-то даже список будущих космонавтов составил. Двадцать ребят записалось. Но тут я увлекся алхимией, и список куда-то задевался.
Узнав, что я готовлюсь в космонавты, Ференц одобрил мой выбор. Правда, ему казалось, что строить суда куда интереснее. Мы немного поспорили… и каждый остался при своем мнении. После этого я чуть не силой оторвал Ференца от завода.
На остров Маргит вел новый мост. Своими бетонными опорами он одновременно опирался на кусочек Буды, острова и Пешта. Мы пустились по нему наперегонки.
Остров Маргит оказался замечательным парком посреди Дуная. Могучие деревья. Просторные цветники. Широкие аллеи. Яркие клумбы.
На острове много театров. Среди них — Зеленый театр имени Маяковского. Плавательный бассейн. Ресторан. Отели. Пионерский стадион. Водопад. Ботанический сад…
Доходились мы до того, что ноги отказались служить нам дальше. Присели отдохнуть у каких-то развалин. И тут Ференц рассказал мне интересную историю.
— Это развалины бывшего женского монастыря, — начал он. — В нем с девяти лет до самой смерти жила дочь короля Белы Четвертого. Звали ее Маргит.
— Поэтому и остров Маргит?
Ференц кивнул головой.
— Принцессу потом объявили святой. Остров тогда называли «Островом зайцев». Было их тут очень много.
— Сколько же лет прожила она в монастыре?
— Двадцать.
— Бедняжка. Да, я бы за это ее отца в порошок стер!
— Зарок он дал. Во время татарского нашествия в 1242 году у Белы погибли обе его дочери. Сам он спасся чудом. Так король поклялся, что, если у него родится еще дочь, посвятит ее служению богу.
— Вот темнота!
— И не говори…
Под вечер мы очутились на одной из станций будапештского метро. Я с первого взгляда определил, что оно даже приблизительно не похоже на московское. Куда там! Станция мрачная, темная, без каких-либо украшений. Тяжелый воздух. Поезда составлены из трех крошечных вагончиков. Движутся они так, что быстрее пешком пройти. Лязг. Скрежет. Двери открывает и закрывает специальный человек.
На первой же остановке я потянул Ференца из вагона.
— Хочешь на теплоход? — спросил я.
Ференц не ответил. Но у него так загорелись глаза, что все было ясно без слов…
Папа в роли гида. «До свидания, «Амур». Трансъевропейский экспресс
Я уже говорил, что папа у меня архитектор и что он хорошо разбирается во всяких стилях. Кроме того, он безумно влюблен в живопись. Всех художников наизусть знает! Поэтому мы с Ференцем решили идти в музей изобразительных искусств не одни, а захватить с собой папу. Тем более что он туда непременно собирался.
И вообще папа у меня на большой с присыпочкой. Сердился на своего, как он говорит, «неэлементарного сына», а Ференца встретил словно родного. Пока мы бродили с ним по «Амуру», папа уставил стол разными вкусными вещами. Даже о банановом коктейле позаботился. Просидели мы допоздна. Потом папа вызвался отвести Ференца домой.
Ночной Будапешт произвел на меня еще большее впечатление, чем днем. Приятное освещение, улицы и площади, отдыхающие от автомашин, казались просторнее и красивее. На крышах многих зданий вдоль Дуная горели красные звезды…
В Будапештском музее изобразительных искусств мы провели много часов. Видели сотни картин великих мастеров итальянской, испанской, немецкой, нидерландской, французской и других школ. Папа прямо-таки замирал от восторга. Он все время твердил, чтобы мы не метались от картины к картине, а поглубже вникали в существо каждой.
Сперва это показалось нам довольно скучным занятием. Но постепенно мы так увлеклись, что вконец замучили отца вопросами. Удивительное это дело. Чем дольше смотришь на картину какого-нибудь великого мастера, тем сильнее она волнует тебя.
Мне, например, навсегда запомнилось полотно Эль Греко: «Кающаяся Магдалина». Настоящая фамилия этого художника Доменико Теотокопули. Родился он на острове Крит, учился в Италии, а стал великим испанским художником. Жил Эль Греко в Толедо. В то время этот город был центром инквизиции. Здесь все служило богу.
Картины Эль Греко — тоже. Они какие-то странные, беспокойные, необычные по цвету. Папа утверждает, что Эль Греко был первым импрессионистом. А ведь жил он почти на триста лет раньше французских художников Эдуара Мане, Клода Моне, Огюста Ренуара и других создателей этой школы! Импрессионисты стремились перенести на холст свои зрительные впечатления. Они старательно передавали игру света и воздуха, пользовались широкой гаммой цветов.
