Ознакомительная версия.
Ударившись ногой о какой-то твердый предмет, Торак упал, и вороны взлетели в небо, испуганно захлопав крыльями, а песец разразился сердитым тявканьем, подозрительно напоминавшим чей-то язвительный смех.
А Торак все ползал по льду, пытаясь на ощупь определить, обо что же он споткнулся. Оказалось, что это не наметенный ветром сугроб и не ледяной гребень, а гладкий ледяной ком, раза в два больше его собственной головы. Озадаченный, он прополз еще немного и нашарил еще один такой ком. Потом еще и еще — странные комья лежали как бы двойным полукругом.
И вдруг Торак понял. Его сердце бешено забилось у него в груди. Это были не комья льда! Это были следы! Следы белого медведя. Торак вспомнил рассказ Инуктилука о том, как под тяжестью медвежьих лап снег глубоко оседает, потом эти вмятины заполняются снегом, и ветер, обдувая их со всех сторон, превращает в округлые шары почти идеальной формы.
Мысленно Торак представил себе тюленя, который вылез погреться на солнышке возле своей маленькой полыньи и не подозревал о том, что белый медведь давно уже выследил его благодаря подсказке ветра и теперь бесшумно подкрадывался все ближе и ближе.
Медведь терпелив. Он умеет ждать. А когда, наконец, тюлень погружается в приятную дремоту, медведь приподнимается, готовясь совершить свой последний, смертоносный бросок… и через мгновение тюлень погибает, даже не успев осознать, откуда на него обрушился этот страшный удар.
Вороны, собравшиеся у туши тюленя, возобновили свой шумный пир, явно решив, что Торак никакой угрозы для них не представляет.
Они бы так не пировали, если бы медведь по-прежнему находился неподалеку, решил Торак, и ему безумно захотелось в это поверить. Судя по шуму, там был далеко не один ворон, да и песцов явно прибавилось; наверняка этот медведь бросил на льду почти всю тушу. Инуктилук рассказывал, что, когда охота удачная, белый медведь берет только жир, а остальное оставляет.
Но что, если медведь снова проголодается? Что, если он прямо сейчас следит за ним, Тораком, подкарауливая его возле тюленьей туши?
Вороны внезапно взмыли в небо, шумно хлопая крыльями. Кто-то их явно спугнул.
Торак затаил дыхание, слушая бешеный стук своего сердца. Потом сунул руку за пазуху и вытащил отцовский нож.
Он уже представлял себе, как огромный медведь неторопливо охотился на него; как бесшумно этот огромный зверь ступает по льду своими широченными мохнатыми лапами…
Не выдержав оглушительной тишины вокруг, Торак вскочил на ноги и, обхватив себя руками, стал ждать, когда на него обрушится эта Белая Смерть.
Волк одним прыжком опрокинул Торака на спину, фыркая и покрывая лицо своими влажными ласковыми поцелуями.
Волк просто обожал вот так удивлять Большого Брата, заставая его врасплох. И сколько бы раз он ни проделывал одну и ту же шутку, Большой Бесхвостый никогда даже не догадывался, что он, Волк, совсем близко. Так что Волку никогда не надоедало так шутить — подкрасться и внезапно наброситься на Большого Брата, а потом весело прыгать, скакать и кувыркаться через голову.
Он и теперь пребывал в полном восторге и в шутку покусывал Брата, махал ему своим укороченным хвостом — к которому он, впрочем, довольно быстро привык, — и вообще был так счастлив, что мог бы, наверно, даже завыть во весь голос! Все мысли о злых духах, о противных бесхвостых и о стае опасных чужих волков унеслись прочь. Волка столько времени держали в тесноте вонючего Логова, со связанной пастью! Наконец-то он мог всласть потянуться и попрыгать, почувствовать Белый Мягкий Холод подушечками лап и дуновение чистого ветра, шевелящего его густую шерсть. Он мог, наконец, поиграть с Большим Братом!
Как это часто бывало и раньше, когда Волк неожиданно бросался на него, выскочив невесть откуда, Большой Бесхвостый одновременно и сердился, и смеялся. Но на этот раз Волк сразу почувствовал, что ему еще и очень больно.
И потом, где же Большая Сестра? Они же были вместе, когда отплыли от берега на своей плавучей шкуре. Неужели она утонула в этой Широкой Воде?
И Большой Брат показался Волку до ужаса неловким. Даже странно! После первых радостных приветствий он попытался обнять Волка, но промахнулся, больно стиснул ему морду и попытался лизнуть в ухо. Он никогда так странно не вел себя! Вот и теперь он зачем-то выбросил вперед свою переднюю лапу и больно стукнул Волка по носу. Волк был озадачен. Он же ничего плохого не сделал!
Припав на передние лапы, он попросил Большого Брата поиграть с ним.
Но Большой Брат не обратил на него никакого внимания!
Волк огорченно заскулил и вопросительно заглянул ему в глаза.
Тот смотрел мимо Волка — нет, действительно мимо!
Волк встревожился. Когда Большой Брат так смотрит, значит, он наверняка чем-то сильно недоволен. Может быть, Волк невольно сделал что-то не то?
И тут его осенило. Он перепрыгнул через тушу мертвого морского зверя, разогнал воронов и, откусив кусочек шкуры, принес ее Большому Брату, бросив игрушку к его ногам и выжидающе на него поглядывая. Вот что я принес! Давай поиграем в брось-и-поймай!
Но Бесхвостый Брат, похоже, ничего даже не заметил. И не видел, что там лежит у его ног.
Волк подошел ближе к нему.
И Большой Брат, вытянув переднюю лапу, как-то очень неловко погладил его по морде.
Волк внимательно вгляделся в любимое, совершенно гладкое лицо. Оказалось, что прекрасные волчьи глаза Большого Брата совершенно опухли; из них текла какая-то жидкость, и Волк очень осторожно обнюхал их. Запах был плохой, нечистый. Волк деликатно лизнул один глаз.
Большой Брат охнул, словно от боли, и затаил дыхание, а потом, словно жалуясь, уткнулся лицом в шерсть у Волка на загривке.
И Волк понял. Бедный, бедный Бесхвостый Брат! Он же ничего не видит!
Чтобы приободрить его, Волк потерся мордой о плечо Торака, чтобы даже верхняя шкура Большого Брата пропиталась успокаивающим волчьим запахом, затем ласково потыкался головой ему в грудь и даже подлез под его переднюю лапу, чтобы он мог на него опереться.
Большой Бесхвостый неуверенно встал. Волк подождал, когда он соберется с силами, и, подставляя плечо, вместе с ним шагнул вперед, но так медленно, словно Большой Брат превратился в новорожденного волчонка.
Ничего, он позаботится о Большом Брате! Для начала он отведет его к той добыче — мертвому морскому зверю, который лает, как собака, — и будет терпеливо ждать, пока он поест. А потом, когда он тоже наестся, они вместе отправятся на поиски Большой Сестры.
В Лесу всегда радостно встречают наступление весны, а на Дальнем Севере ее наступления боятся. И теперь Ренн понимала почему.
Из тумана навстречу ей выплыла ледяная гора, потом эта гора покачнулась и, разваливаясь на куски, стала погружаться в Море, подняв такие волны, что льдина, на которой, скорчившись, сидела Ренн, чуть не перевернулась. Ренн плашмя легла на лед и стала ждать, когда волнение успокоится.
Потом ее льдина поплыла дальше, и вскоре прямо перед ней две другие огромные льдины вдруг столкнулись и с силой ударились друг о друга, и та, что была побольше, попросту с хрустом поглотила вторую льдину, подмяв ее под себя.
«А ведь это могла быть и моя льдина», — с ужасом подумала Ренн.
Она понятия не имела, куда Море несет ее. Нигде не было видно никакой земли — только туман и глыбы льда в черной, смертельно опасной воде. Хаос весеннего таяния льдов окружал ее со всех сторон. Повсюду капала и журчала талая вода. Скрежетали зубами ледяные горы, с хрустом перемалывая друг друга.
Ее льдина была небольшой, шагов двадцать в ширину. Ренн скорчилась в самой ее серединке, с ужасом поглядывая на тот край, от которого Мать-Море безостановочно отгрызала кусок за куском. Ветер так и стонал над волнами, выбивая из глаз слезы; от его резкого холодного дыхания не спасали даже защитные щитки. В отдалении — хотя Ренн чувствовала, что подплывает все ближе к этому месту, — слышался громоподобный рев ледяной реки.
«Интересно, — думала Ренн, — что я буду делать без спального мешка, когда придет ночь?» Она вспомнила, как Танугеак рассказывала ей о своей бабушке, которая сумела выжить, когда ее далеко от дома застигла пурга: «Бабушка сняла рукавицы и села на них, чтобы холод не проникал в ее тело снизу; а руки она сунула под парку и вся скорчилась под ней, положив подбородок на колени, чтобы, если случайно уснет, тут же повернуться на бок и проснуться».
И Ренн решила поступить так же, как бабушка Танугеак. Когда она вся скорчилась под паркой, ей сразу стало теплее, однако она совершенно не опасалась того, что может уснуть: она все время была настороже и зорко смотрела вперед и по сторонам, надеясь, что туман рассеется и ей удастся увидеть хотя бы далекий берег. Кроме того, ей приходилось быть начеку на случай внезапной атаки Пожирателей Душ или злых духов.
Ознакомительная версия.
