— И чего ты, Кузьмич, всё на старое киваешь! — с досадой сказала Анна Денисовна. — Никто сына не обижает. Может, это и к лучшему, что ребята построже с ним обошлись.
— И тут ты с дочкой заодно? — вскинулся на жену Никита Кузьмич. — По всем статьям сошлись!.. Ну нет, я этого дела с комсомолом так не оставлю! Завтра же директору обжалую… А надо будет — до района дойду. — Он поманил Витю рукой и направился вместе с ним в избу: — Пойдём, сынок, расскажи мне всё по порядку.
В сени вбежала Варя и спросила, вернулся ли Витя.
— Дома, дома. Не беспокойся! — Галина Никитична кивнула на дверь.
— Вы знаете, я как выговорилась на собрании, мне и легче стало, — призналась Варя. — Книжки Вите принесла, он их в школе забыл.
Она открыла дверь и прошла в избу, но в ту же минуту выскочила обратно в сени и растерянно пожаловалась:
— Отвернулся, разговаривать не хочет. Будто мы чужаки с ним. И дядя Никита на меня не смотрит!
Анна Денисовна сокрушённо покачала головой.
— Ты что, мама?
— Ой, Галенька, боюсь я, отец теперь совсем голову мальчишке замутит.
— Ничего, мама, разберётся Витя. — Галина Никитична обняла Варю за плечи. — Нас ведь куда больше…
Утро в доме Кораблёвых началось невесело. За завтраком отец с Витей сидели за одним концом стола, Галина Никитична — за другим. Обе стороны хранили упорное молчание. Все попытки матери завязать общий разговор ни к чему не привели.
— Да что вы, в самом деле, в молчанки играть собрались? — обиделась она.
— А с чего тары-бары разводить? Весёлого немного, — сказал Никита Кузьмич.
В школу Витя с сестрой шли разными дорогами.
В первую же перемену в учительской к Галине Никитичне подошёл Илья Васильевич.
— Что ж вы, голубушка, натворили такое, — сказал он, поглаживая чисто выбритую, лоснящуюся голову: — Витю Кораблёва — и не приняли в комсомол! Нет, это какое-то недоразумение!
Галина Никитична с удивлением подняла голову:
— Очень жаль, что вы не были на заседании комитета. Послушали бы, что говорили о Вите товарищи…
— Да… да… Я уж представляю! Мне ребята передавали. Но детей надо знать: они всегда любят преувеличить. И вам следовало бы сдержать, умерить их пыл. Вы же учительница, старшая!.. Очень жалко, что Фёдора Семёновича вызвали в район. Он этого бы не допустил.
— Вы думаете? — вспыхнула Галина Никитична.
— Не сомневаюсь! Ваш брат очень одарённый мальчик. И подход к нему должен быть особо бережным, осторожным…
В спор вмешалась Клавдия Львовна. Она сказала, что давно так не радовалась за ребят, как вчера, на заседании комитета. Сколько было в речах комсомольцев неподдельного волнения, с какой высокой требовательностью подходили они друг к другу!..
— Я нахожу, что Вите такая встряска даже необходима.
— А мальчик сегодня отказался отвечать урок, — усмехнулся Илья Васильевич. — Вот вам и первый результат подобной встряски! Расстроили ученика, выбили его из рабочей колеи.
Сердце у Галины Никитичны тоскливо заныло.
Может, и в самом деле слишком сурово обошлись они с Витей?..
В большую перемену в биологический кабинет вошли Ваня Воробьёв и Митя Епифанцев. Они нерешительно переступали с ноги на ногу.
— Что у вас там такое? — спросила Галина Никитична.
— Разговоры пошли всякие, — пояснил Ваня. — Говорят, ошиблись мы.
Учительница сказала, что члены комитета действовали правильно. Но на душе у неё было неспокойно. Кто знает, как Фёдор Семёнович отнесётся к решению комсомольского комитета? Может быть, он найдёт его чрезмерно суровым и несправедливым? Может, и в самом деле учительница допустила ошибку, что не умерила ребячьи страсти, как говорит Илья Васильевич?
«Нет, нет, — убеждала она себя, — ребята поступили так, как им подсказывала их комсомольская совесть. Жаль, что Фёдор Семёнович не слышал их речей, не видел их глаз!»
Весь день Галина Никитична ловила себя на том, что посматривает в окна: не покажется ли на «школьной горе» директор.
Последние часы у неё были свободны, и учительница решила пойти домой.
…Фёдор Семёнович вернулся из района к концу занятий. Учителя рассказали ему о заседании, и он в этот же день вызвал к себе членов школьного комитета комсомола.
Занятия только что закончились, школьники высыпали на крыльцо, как вдруг их догнал Митя Епифанцев. Он отозвал в сторону Варю и сказал, что надо срочно отыскать Галину Никитичну.
Варя побежала в Высоково.
Неожиданно ребята заметили Никиту Кузьмича. Он поднимался по склону холма к школе.
— Гляди, кто пожаловал, — шепнул приятелям Костя. — Сам Никита Кузьмич! Догадываетесь, зачем пришёл?
— Ещё бы… — ухмыльнулся Паша. — Птенчика выручать.
— Тогда обождём… Узнаем, чем разговор кончится, — предложил Костя.
Ребята присели около школьного крыльца. Когда Кораблёв подошёл ближе, Костя вскочил и бойко крикнул:
— Здравствуйте, Никита Кузьмич!
«Здравствуйте» и «добрый день» полетели со всех сторон. Девочки произносили приветствия ласковыми голосами, а мальчики срывали с головы фуражки, раскланивались и почтительно расступались, точно встречали самого желанного гостя.
Подозрительно покосившись на школьников и сдержанно ответив на приветствия, Никита Кузьмич взошёл на крыльцо.
Все заулыбались.
— Видали, какие сдвиги у Кораблёва? Здороваться стал! — засмеялся Костя.
Уже не первый год учителя высоковской школы добивались, чтобы ученики были вежливы и почтительны к взрослым, первыми приветствовали их при встрече, привыкали говорить «спасибо» и «пожалуйста». Учителя не раз вели об этом беседы с родителями, убеждая их, чтобы они следили за детьми и сами подавали хороший пример.
Однажды Костя при встрече поздоровался с Никитой Кузьмичом. Кораблёв ему не ответил.
Разобиженный Костя прибежал к Фёдору Семёновичу и сказал, что не станет больше здороваться с Кораблёвым. Пожаловались на Никиту Кузьмича и другие ученики.
Учитель успокоил ребят, посоветовал им от своего не отступать и при встрече с Кораблёвым обязательно здороваться, да погромче.
А на очередном колхозном собрании Фёдор Семёнович рассказал, как школа приучает детей к вежливости:
— Ребятишки что саженцы молодые. Мы их тут выхаживаем, бережём. И без вас нам никак не обойтись. А вы порой пройдёте мимо, да и придавите сеянец сапогом… — И он напомнил Кораблёву про случай с Костей Ручьёвым.
Никита Кузьмич буркнул, что всё это пустой разговор, но на приветствия детей после этого стал отвечать более аккуратно.
…В учительской Ваня Воробьёв рассказывал Фёдору Семёновичу о заседании комитета, а Митя Епифанцев всё пытался подсунуть какую-то тетрадку:
— Фёдор Семёнович, вы протокол посмотрите. Все высказывания записаны… почти слово в слово.
— Хорошо, хорошо… — Учитель отодвинул тетрадку. — Это потом… Вы мне своими словами обо всём расскажите.
В учительскую вошёл Никита Кузьмич.
Фёдор Семёнович поднялся ему навстречу и протянул руку:
— Очень рад, что зашли. Не частый вы у нас гость в школе.
— Дело привело. — Кораблёв покосился на школьников: — Мне бы, Фёдор Семёнович, с глазу на глаз поговорить с вами, без свидетелей.
— Можно и так, — согласился учитель. — Только я попрошу вас послушать и ребят… Заканчивай, Ваня!
Воробьёв, беспокойно ероша волосы, продолжал рассказ. Он вспомнил всё, что говорилось о Вите на заседании комитета, вспомнил, как школьники были возмущены его поведением.
— А вы уверены, что правильно поступили с товарищем? — неожиданно спросил учитель. — Вполне уверены?
Ваня переглянулся с членами комитета.
— Уверены, Фёдор Семёнович, — негромко сказал он. — Мы от своего не отступимся.
— И воздерживаться мы не век будем, — поднялся Митя. — Пусть Виктор подумает… пусть докажет. Мы его в комсомол сами тогда позовём.
— Ну хорошо, ребята! Теперь идите, — отпустил Фёдор Семёнович членов комитета.
Плотно прикрыв за ними дверь, он взял из угла стул и сел напротив Никиты Кузьмича.
— А я ведь к вам собирался, — заговорил учитель. — Как стемнеет, думаю, так и пойду. Разговор нам с вами откладывать никак нельзя!
Никита Кузьмич выжидательно молчал, неторопливо скручивая толстую цигарку.
— Товарищи не пожелали принять Витю в свою семью, — продолжал Фёдор Семёнович. — Не по душе он им пришёлся. А ведь это беда, Никита Кузьмич, большая беда!
— Беда невелика! Дайте команду, всё и поправится.
— А вы слышали, что школьники говорили?
— Им только волю дай, они выдумают, наплетут всякой всячины.
— Да разве комсомольцы плохого Вите желают? — удивился учитель. — Они же хотят, чтобы ваш сын стал настоящим товарищем. И двери комсомола для него не закрыты: поживёт, поразмыслит, поймёт самое важное, и ребята его с радостью примут.
