Ознакомительная версия.
Волк бежал и думал о Большом Брате; душа его была охвачена тревогой. Поймет ли Большой Брат, почему он ушел и бросил его? Подождет ли он его возвращения или поплетется дальше один, почти слепой, и станет добычей Большой Воды?
Было слишком страшно думать об этом, и Волк попробовал отвлечься, разбирая те звуки и запахи, которые приносил ветер: отчаянное царапанье белой куропатки, зарывающейся поглубже в снег; рычание Большого Белого Холода; острый знакомый запах Большой Сестры.
И Волк побежал на ее запах. Он знал, что ему надо непременно найти ее до того, как он отправится за помощью, хоть и не понимал, почему именно это надо сделать в первую очередь. Он просто шкурой чувствовал, что это так, и то же самое ему подсказывала странная уверенность, которая порой на него нисходила.
Он рысью несся вверх по пологому сверкающему склону холма, а на вершине остановился. Она была там, внизу, в темноте. Она спала.
И тут какой-то новый запах достиг ноздрей Волка, и шерсть у него встала дыбом, а когти зачесались. Опять эти духи! Ах, как хотелось Волку на них поохотиться! У него просто лапы горели от этого желания. Но было еще рано охотиться на них. Да и нельзя было делать это в одиночку.
Лихо повернувшись на одной лапе, Волк ринулся вниз по склону холма тем же путем, каким пришел сюда. Теперь можно было отправиться на поиски помощников.
Тьма уже подходила к концу. Волк пролетел по застланной Мягким Холодом равнине и оказался на какой-то изломанной, покрытой скалами и ледяными торосами земле, где застывшие от холода ивы гремели сухой листвой на ветру. Только тут Волк, наконец, немного сбавил темп.
Пахучие метки вожака были совсем свежими. По ним Волк определил, что чужая стая волков недавно загнала добычу и находилась неподалеку.
Он старался держаться этих пахучих следов, оставляя рядом свои метки, которые должны были сообщить чужой стае, что он пришел на их территорию с определенной целью и находится здесь, потому что хочет этого. Он надеялся, что это заставит их проявить любопытство, но полной уверенности у него не было. Он же не знал, какие это волки и — что было гораздо важнее — каков их вожак. Волки всегда свирепо охраняют границы своей территории и крайне редко позволяют чужаку, тем более одиночке, вторгнуться в ее пределы, еще реже стая позволяет чужаку бегать вместе с нею, как бегал Волк со стаей чужих волков на Священной Горе или как бегал Большой Брат со стаей чужих бесхвостых, которые пахли вороном.
Следы-отметины становились все более пахучими и все более частыми. Теперь уже скоро.
И это действительно случилось очень скоро.
Белые волки мчались к нему между ивами с такой скоростью, что Волк даже немного растерялся. Стая была очень большая, и эти белые волки, как и волки в Лесу, бежали цепью следом за вожаком. Они были чуть меньше лесных в длину, зато несколько массивнее. Волку они показались очень сильными и свирепыми.
Он остановился и стоял совершенно неподвижно, ожидая, когда белые волки сами к нему приблизятся. Сердце бешено билось у него в груди, но голову и хвост он по-прежнему держал высоко поднятыми. Он ни в коем случае не должен был выглядеть испуганным!
А они все летели к нему по Белому Мягкому Холоду.
Вожак глянул через плечо — и стая мгновенно рассыпалась и образовала вокруг Волка кольцо.
Наконец белые волки остановились. Они стояли и молчали. Их шерсть, казалось, светилась, дыхание вырывалось из множества пастей облачками тумана. Глаза отливали серебром.
Волк заставил себя дышать медленно и держаться совершенно спокойно.
Вожак, словно нехотя, сделал к нему несколько шагов, насторожив уши и трубой подняв хвост. Пушистая шерсть у него на загривке стояла дыбом.
Волк чуть прижал уши — совсем чуть-чуть. И тоже приподнял шерсть на загривке, но не так сильно, как у вожака, и хвост он не стал поднимать так высоко. Иначе это было бы знаком неуважения. А уж если бы Волк и вовсе опустил или поджал хвост, это послужило бы явным признаком слабости.
Вожак сурово смотрел куда-то мимо Волка: он был слишком исполнен собственного достоинства, чтобы встречаться глазами с каким-то чужаком.
Волк чуть-чуть, на толщину уса, повернул голову, и взгляд его скользнул вниз и в сторону.
Вожак подошел немного ближе к нему и остановился на расстоянии удара лапой.
Волк едва осмеливался дышать, но своих позиций не уступил. Он видел, какими шрамами покрыта морда вожака, а одно ухо у него было откушено. Этот волк явно пережил немало опасных схваток и всегда выходил из них победителем.
Вожак сделал еще шаг и обнюхал Волка — сперва под хвостом, а потом, более внимательно, плетеную повязку на кончике хвоста — и сразу резко отпрянул, в замешательстве подрагивая ушами. Потом он приблизил свою морду к морде Волка, но не коснулся его, а лишь вдохнул его запах.
Волк тоже сделал несколько глубоких вдохов, пробуя на вкус сильный сладковатый запах вождя; остальные белые волки молча стояли вокруг них и ждали.
Вожак поднял лапу… и коснулся плеча Волка.
Волк напрягся.
Следующее мгновение должно было стать решающим. Либо эти белые волки ему помогут — либо разорвут его на куски.
После мучительной ночи, проведенной в наспех вырытой в снегу норе, Ренн сидела и ждала рассвета. Своего последнего рассвета. Она все время повторяла про себя эти слова, словно желая, чтобы они поскорее воплотились в жизнь.
Она понимала, что надо было ей еще прошлой ночью набраться мужества и совершить задуманное, но она не смогла. Ей необходимо было еще один, последний раз увидеть солнце.
Ночь прошла спокойно, только постоянно дул ветер, сея тревогу, да время от времени с глухим грохотом шевелилась во сне ледяная река. Никогда еще звезды не казались Ренн такими далекими и холодными. Ей очень хотелось услышать хоть чей-нибудь голос — все равно чей: человеческий, лисий, любой! «Изголодался по голосам» — так говорят племена севера о человеке, который долгое время провел один во льдах и теперь страстно мечтал услышать чьи-то живые голоса, и эта жажда в нем сильнее чувства голода и холода, сильнее стремления к теплу и вкусной еде, потому что никто не хочет умирать в одиночестве.
Но до чего же это несправедливо! Ну почему именно она должна уходить в глубь ледяной пропасти вместе с этими духами! Ей так хотелось снова увидеть Торака, и Фин-Кединна, и Волка…
— То, чего ты хочешь, не имеет значения, — громко сказала она себе. — Так уж сложились обстоятельства. Ничего не поделаешь. — И собственный голос напомнил ей голос Саеунн — какой-то он был сейчас надтреснутый, старческий.
Над ледяной рекой появилась тонкая алая полоска — точно резаная рана в небесах.
Ренн смотрела, как алый цвет тает, превращается в оранжевый, а потом в ослепительно желтый. Нет, больше никаких отсрочек! Она решительно встала. Метки Смерти, которые она давно уже нанесла, засохли и стягивали кожу. Огненный опал тяжелым грузом оттягивал шею. Повесив на плечо свой верный лук, Ренн двинулась к утесам.
Шел снег. Белые хлопья пятнали черный лед, и он быстро исчезал под снежным покровом, словно природа фантастическим образом возвращалась к тому, как все и должно быть на самом деле. Лед, по которому шла Ренн, был ужасно неровным, она с трудом преодолевала высоченные торосы и бездонные трещины. Один неверный шаг — и ледяная бездна поглотила бы ее, и она никогда не выбралась бы оттуда, а ведь ей нужно было непременно дойти до той черной пропасти, которую она видела у подножия утесов. Именно там она вытащит огненный опал, с его помощью призовет злых духов и ринется в бездну, уводя их за собой.
Раздался оглушительный стон, скрежет — и южная часть ледяного утеса, обращенного к ней, разом обрушилась. Ледяная пыль мощным облаком окутала все вокруг, коснувшись лица Ренн, и она подумала: «Ничто не может противостоять мощи ледяной реки, даже злые духи».
Ей вдруг стало жарко. Она смахнула с головы капюшон и поспешила дальше.
Лишь к полудню Ренн приблизилась, наконец, к краю той темной пропасти, похожей на резаную рану в животе ледяной реки. Она неподвижно стояла на вершине утеса и смотрела вниз, и ей казалось, что все вокруг нее пребывает в движении — снег, льды… А в пропасти царили тишина и мрак.
Туда, думала Ренн. Там этот опал будет похоронен навсегда.
Торак всю ночь шел по следам Волка, с трудом различая их в слабом свете светильника из ворвани. За ним следовали Неф и Тиацци. Они несли лодки из тюленьих шкур. Впереди шла Сешру. В одной руке она держала светильник, а в другой — веревку, которой Торак был связан за оба запястья. Временами Торак ощущал также присутствие Эостры — словно чье-то злобное дыхание, — но так ни разу и не сумел ее разглядеть, хотя когда поднимал глаза, то порой замечал на фоне звездного неба некую смутную тень, похожую на летящего филина.
Ознакомительная версия.
