С напряжением следя за быстрыми точными движениями рук глухонемого мастера, Степка торопливо «переводил» Тане то, что «рассказывал» Гриша.
Эти неожиданные гости не знали азбуки глухонемых, продолжал мастер. Но он, Гриша, недаром учился понимать слова по движению губ, и недаром еще давно, в детстве, мать учила его читать и писать по-русски. И он понял, что эти три человека пришли с завода. Он был им нужен, им и их товарищам на заводе. Они пришли просить его работать вместе с ними. С ними и их товарищами.
Что он мог им ответить? Если говорить правду, ему и самому надоели эти кастрюли и утюги. Ведь его руки могут делать вещи гораздо посложнее, чем плитки и заплаты для корыт. Но он не привык быть среди людей. Слишком много зла причинили ему люди. Вот только с ними, с ребятами, он чувствует себя просто и спокойно. Только их он по-настоящему рад видеть. Но эти люди… Тот, в матросской одежде, совсем молодой, и другой, старик с седыми усами, и третий, Гришин ровесник, — они не похожи на тех, с кем до сих пор приходилось сталкиваться глухонемому мастеру. У них честные лица, и слова их честны.
Утром он не сказал этим людям с завода ни «да» ни «нет». Трудно, очень трудно отказаться от своей уединенной жизни. Но как ему хотелось сказать «да»! Как хотелось ему пойти с этими людьми к их машинам! К их товарищам, которые, он уверен, не будут смеяться над ним оттого, что он не слышит и не может говорить… Но теперь!.. Теперь он твердо решил. Он начнет новую жизнь. Он скажет «да». Он пойдет на завод.
Гриша положил руки на колени и вопросительно взглянул на ребят, словно хотел узнать у них, что они скажут, правильным ли считают они его решение. И Таня со Степкой поняли этот безмолвный вопрос.
— Конечно, правильно! — воскликнула Таня. — Степа, ты ему скажи, что правильно!
Но объяснять Степке не пришлось. Мастер и так понял, что он и Таня одобряют его решение…
Степка и Таня возвращались из мастерской, взволнованно обсуждая новость. Гриша будет работать на заводе! Вот удивятся ребята, когда узнают!.. И, уже подходя к Таниному дому, Степка сказал:
— А хорошо, Таня! Правда?
— Конечно, хорошо, — согласилась она. — Разве можно всю жизнь паять кастрюли и чинить утюги?
— Нет, ты не понимаешь! Хорошо, когда все люди на свете бывают счастливые!
— Да, это очень хорошо, — согласилась Таня. — Только… Только так не бывает, чтобы все, все были счастливыми.
— Я знаю, так не бывает, — кивнул Степка. — Но вот, например… Например, построили новый дом. Каменщики, штукатуры… В этот дом приедут новые жильцы. Уедут из таких вот комнатушек, как у Гриши… Вот я думаю, — продолжал он взволнованно, — Я думаю, самое большое счастье — это если из-за тебя счастливы другие люди…
— Каменщики и штукатуры… — задумчиво повторила Таня. Она вздохнула и поднялась на ступеньку к двери своего подъезда. — До свиданья, Степа.
Он с тревогой взглянул на нее.
— Таня, что ты? У тебя что-нибудь случилось?
— Нет, ничего. Ты это правильно сказал: самое большое счастье — это если из-за тебя счастливы другие люди…
Она исчезла в дверях, а Степка остался стоять на тротуаре, с удивлением глядя ей вслед. Что с ней приключилось? Почему она стала вдруг такой грустной? Может быть, он сболтнул какую-нибудь глупость?
Недоуменно размышляя, Степка возвращался домой. У дома номер двадцать он вдруг остановился. На противоположной стороне, на тротуаре стоял барон — седой высокий турист-иностранец. Он стоял и смотрел на окна дома, где жил Вовка Пончик. Его лицо было сосредоточенно и могло даже показаться сердитым. Он смотрел и хмурился и, казалось, о чем-то думал с неудовольствием. Может быть, он жалел, что не умеет говорить по-русски и не может спросить, что это за старинное здание с колоннами? И Степка — в какой уж раз! — пожалел, что не знает как следует немецкого языка. Можно было бы сейчас подойти к этому иностранному гостю и рассказать ему, что этот дом когда-то принадлежал его земляку — немцу фон Гольцу, который удрал из Советской страны давным-давно, в 1917 году. Впрочем, это могло бы и не понравиться туристу. Нет, лучше уж рассказать, какие подвалы и подземные коридоры тянутся под этим домом, рассказать, что в этих подвалах будто бы зарыт драгоценный клад. Только никто не знает где…
Между тем иностранец заметил Степку, стоявшего и глазевшего на него. Наверно, он забыл, что видел его утром у церкви, потому что, еще больше нахмурившись, он вдруг круто повернулся и зашагал прочь. Очевидно, ему было неприятно, что на него уставились, будто на какую-нибудь диковинку. Степке стало неловко. Вот взял да и смутил человека, не дал ему полюбоваться старинным особняком.
Домой Степка прибежал, распираемый от нетерпения поделиться с отцом и матерью впечатлениями этого необыкновенного дня. И мальчишка с Почтовой, Саня, которому чуть было не дали по шее и который оказался таким интересным — настоящим ботаником; и иностранцы с их автобусом; и исполком; и то, что Гриша теперь будет работать на заводе…
Обжигаясь горячими макаронами, Степка тараторил без умолку, хотя мать несколько раз покрикивала на него за то, что он болтает за едой. Но когда мать пошла на кухню за чаем, Степка все же успел рассказать отцу, что Гриша собирается пойти работать на завод и что у него в мастерской сегодня утром были три человека — рабочие с завода — Андрей Голубев и еще какие-то двое.
— Что были — я знаю, — кивнул отец. — Андрей, Василий Кузьмич, мастер наш, ну, и я.
— Ты?
— Ну да. Что ж тут такого? Давно уж пора ему бросить свои кастрюли. Ведь у него руки золотые. А он их к настоящему делу приложить не может.
…Утром, придя в красный уголок, Степка застал там одного только Женьку.
— Нате, пожалуйста! — сердито воскликнул Треневич, — Я дежурить согласился, думал, Лешка придет, а его нет!
— А ребята где? — спросил Степка, заглядывая в отрядную комнату.
— На разведку побежали, по дворам.
— Может, и Лешка с ними?
— Как это с ними? А газету кто будет делать? Мы еще вчера уговорились.
— Надо к Андрею сбегать, — решил Степка. — Наверно, Лешка спит еще.
Он побежал домой к командиру, но Хворина там не было.
Вернувшись в красный уголок, Степка всего на какие-нибудь секунды опередил Вовку и Мишку. Они влетели следом за начальником штаба, запыхавшиеся и красные.
— В доме пять, во дворе, опять шлак насыпали, — сообщил Вовка, — Третий день лежит.
— Нам девчонка сказала, — добавил Кутырин, — Она там в мячик играла.
Вернулся из разведки Кузя Парамонов.
— В девятом доме в подъезде лампочка перегорела, — доложил он.
Один за другим приходили разведчики. В большинстве дворов на Садовой никаких беспорядков никто не заметил.
— Лешку не видел? — обращался Женька к каждому.
Но Хворина, оказывается, в это утро никто не видел.
Часов в десять пришел Саня с Почтовой. И вслед за ним в красном уголке появился сияющий Лешка.
— Ты где пропадаешь? — накинулся на него Женька.
— Всё, ребята! — вместо ответа воскликнул Лешка. — С осени в ремесленное иду. И общежитие будет.
— Какое общежитие?
И тут Лешка с волнением рассказал, что утром вместе с Андреем он ходил на завод, в комитет комсомола.
— Сам секретарь со мной говорил. Все расспрашивал. Ну, а потом говорит: устроим тебя в ремесленное и место в общежитии дадим.
— Вот здорово. Лешка! — воскликнул Степка. — Только ты… Только ты, — добавил он, — как в ремесленное поступишь, так и наш отряд забудешь?…
— Сказал тоже — забуду!
Всем своим видом Лешка выразил невероятное возмущение. Он, должно быть, хотел возмутиться еще больше, как вдруг дверь отворилась, и ребята увидели на пороге красного уголка человека в милицейской форме.
Это было до того неожиданно, что все замолчали и уставились на странного посетителя. А немолодой полный майор милиции, остановившись в дверях, медленно оглядывал стены, столики, скамейки. Наконец он взглянул на ребят.
— Так это здесь помещается особый пионерский отряд? — спросил он, переступая через порог.
— Здесь, — настороженно ответил Степка.
— Стало быть, я по адресу попал? — сказал майор и, сняв фуражку, вытер платком вспотевший лоб, — Уф, ну и жара! С утра шпарит, как в Африке.
Это было сказано с таким веселым добродушием, что ребята, оторопевшие при появлении работника милиции, сразу пришли в себя.
Майор положил фуражку на столик, спрятал платок в карман и сел отдуваясь. Голова у него была круглая, а волосы коротко подстрижены.
— А меня ваш участковый уполномоченный старший лейтенант Винокуров сюда направил, — сказал он, — Давайте знакомиться. Моя фамилия Коржиков. Зовут меня Степан Игнатьевич. Я из городского отдела.
Он обошел всех, подавая руку, и, дойдя до Степки, когда тот назвал свое имя, обрадовался.
