Покончив с супом, Димка принимается за второе. Он любит жареное мясо и, как зверь, набрасывается на него. Можно подумать, что бедного мальчонку десять дней морили голодом. Он исступлённо торопится. Тут уж ему не до ножа, чтобы разрезать мясо. Димка жадными лапами раздирает жаркое на части. Он запихивает его в рот огромными кусками, зловеще чавкает, сопит и пыхтит. Набив полный рот, он пытается разговаривать, и так как его при этом никто не понимает, то он разгневанно мычит, как баран, и, подобно глухонемому, делает непонятные для окружающих таинственные знаки. Соус течёт по губам, капает на рубашку. Крупинки гречневой каши, куски жареной картошки валятся на пол, на стол, на Димкины брюки. Ерунда! Димка уже облизал пальцы и, опасливо оглянувшись — не видит ли кто! — вытирает руки под столом о скатерть.
Компот выпивается залпом, и с таким громким хлюпаньем и присвистом, что, право, корова пьёт из ведра своё пойло, производя куда меньше шума. Косточки от ягод и семечки выплёвываются в руку, потом складываются прямо на скатерть. Наконец Димка выскакивает из-за стола, забыв сказать спасибо, а его обеденное место за столом напоминает, напоминает… Нет, ребята, мы не можем объяснить вам, что оно напоминает. Догадайтесь сами…
Конечно, дорогие ребята, мы могли бы назвать фамилию Димки. Но разве он один так неприятно, так противно ест? Конечно, нет! В этом всё дело. А из-за одного Димки не стоило бы и писать — бумагу жалко!
Совет дружины негодовал. Страсти разгорелись сразу же при обсуждении первого пункта повестки дня: «О выполнении пионерских поручений».
Больше всех горячился председатель совета дружины. Ещё бы! Ведь иногда поручения просто не выполнялись.
— Это безобразие! Ни на что не похоже! Позор! — сердился председатель. — Где активисты, лучшие пионеры? Где, например, те, кому мы поручили следить за порядком в пионерской комнате? Кто они, эти несознательные люди? Кто? — спрашивал он, сердито хмуря брови и обводя строгим взглядом ребят.
Все знали, что шкаф пионерской комнаты хранит папки, в которых были собраны различные вырезки из газет и журналов — литературные материалы. Ими пользовались ребята, готовясь к сбору, к беседе или просто к уроку. Это были очень нужные вырезки и по важным темам: «Стройки семилетки», «Герои целинного края», «Наша передовая техника», «Дорога в космос», «Знаешь ли ты свой город?» и многие другие. За последнее время папки пришли в негодность, вырезки терялись, некоторые из них совсем обветшали, другие болтались по чужим папкам, и разыскать их сразу было невозможно.
— Какая-то свалка! — возмущался председатель. — А кто виноват? Кто? Виноват Николай Бугров! Мы поручили ему привести эти папки в порядок. А он что сделал? Подклеил, видите ли, две-три штучки и занемог — устал, бедняжка. Бросил всё на произвол судьбы. Наплевал на пионерское поручение. А ведь это не какой-нибудь октябрёнок, первоклассник-малыш! Нет. Это пионер! Ученик четвёртого класса. Вон какой огромный парень! Полюбуйтесь!
Все укоризненно посмотрели на Бугрова.
— Ну как тебе не стыдно, Колька! — поддержал председателя сидевший рядом с ним мрачноватого вида пионер — знаменосец дружины. Увидев на лице Бугрова усмешку, он подтолкнул председателя: — Видишь? Хи-хи-хи да ха-ха-ха! Ему всё шуточки! Безобразие! — и знаменосец резко стукнул кулаком по столу, заставив подпрыгнуть чернильницу и карандаш.
— Я же и говорю! — ещё больше рассердился председатель, поддержанный негодующим замечанием знаменосца. — Ни на что не похоже! Или вот, пожалуйста: номер второй — Игорь Спешнев. Это у него только фамилия такая торопливая. Сам-то он еле ноги передвигает. Поручили ему поехать во Дворец пионеров и получить пригласительные билеты на районный слёт красных следопытов. Так он, этот Спешнев, ничуть не спешил выполнять задание. Прибыл через два дня, когда уже все билеты были розданы. Остались наши школьные следопыты с носом… В другой раз дали Спешневу поручение съездить в областную детскую библиотеку. Куда там! Просто не поехал. Совсем. Чуть не сорвал утренник — встречу с подшефными колхозными ребятами, «друзьями книги». Во какие дела!
— Возмутительно! — крикнул знаменосец и снова ударил кулаком по столу.
Все посмотрели на Игоря Спешнева.
Он сидел на радиаторе парового отопления, грустно и задумчиво склонив голову набок, и, казалось, ничего не слышал.
— Как всё это понимать? — спросил председатель, оглядывая ребят и ища у них поддержки своему возмущению.
— Ясно как! — выскочила из-за стола Нюра Головина — редактор стенгазеты. — Лодыри они, и всё! Лодыри! Обленились! И пионерскую совесть потеряли! Больше ничего!
Голос у Нюры был резкий и визгливый. Очки сползали на кончик носа. Она нетерпеливо дёргала их и язвительно покрикивала:
— Пускай! Я их прославлю карикатурками в газете на всю школу. Потанцуют! Вот они, эти карикатурки, — помахала она двумя листиками ватмана. — Пожалуйста! Кто хочет посмотреть?
Рисунки пошли по кругу среди членов совета. Тут и там послышались смех и одобрительные возгласы.
— Ти-ши-на! — похлопал в ладоши председатель. — Давайте решать.
Он ежеминутно поглядывал на дверь, ожидая старшую пионервожатую. Она велела начать заседание совета дружины без неё и обещала вскоре подойти, но что-то задержалась.
— Ну, кто же просит слова? — взывал председатель.
Откликнулось несколько человек.
— С таких надо пионерские галстуки снимать! — крикнул задиристо председатель совета отряда шестого класса Жорка Гусев. Он был горяч, вспыльчив, требователен и частенько несправедлив. Ребята знали его недостатки и обычно сдерживали его, охлаждали пыл.
— Спокойно, Жора, спокойно! Не заводись! — рассудительно заметил румяный крепыш-пионер с очень весёлым лицом. Он бойко обежал вокруг стола и, положив руку на плечо Гусеву, словно успокаивая его, спросил с подчёркнутым удивлением: — Ты что, совсем запарился? Ишь разгорячился! На, выпей водички! — он подвинул к Гусеву стакан и графин с водой. — Охладись! Галстук снимают за бесчестный поступок. Раз! Второе: мы ещё и не знаем, почему Игорёк Спешнее и Коля Бугров не выполняют поручений совета дружины. Может, они нездоровы или у них физических сил не хватает…
Раздался дружный хохот.
Громче всех рассмеялась художница дружины Зина Сорокина.
— Дайте-ка сюда мои карикатуры… — сказала она. — Я сейчас пририсую Бугрову и Спешневу палочки-костылики, как у старичков-пенсионеров. Это будет смешно! — хихикнула она и вдруг стала очень серьёзной. Немного подумав, она отложила в сторону карикатуры и сказала: — Мы должны быть строгими к тем, кто не выполняет поручений дружины. Галстуки снимать — это слишком. Жора пересолил, как всегда! И прощать тоже нельзя, раз они виноваты… А костылики я всё-таки им пририсую. Это будет смешно! — и она снова весело рассмеялась.
Председатель похлопал в ладоши и спросил:
— Может, кто ещё хочет что-нибудь сказать?
— А что тут говорить? — удивилась Нюра Головина. — Всё сказано. Пускай теперь они сами объяснят…
— Ну ладно! — согласился председатель. — Кто будет первым? Ну хоть ты, Спешнев.
— Я скажу, — повернулся от окна Коля Бугров. — Я за обоих скажу, потому что объяснение одинаковое, что у Игорька, то и у меня. Выросли мы! Понимаете, в чём дело? Выросли…
— То есть как это выросли? — насмешливо спросил председатель.
— А вот так… — перебил его Бугров. — Ты сам сказал, что мы не октябрята, не первоклассники-малыши, а пионеры… Так? А чем мы занимаемся? Вот Игорь Спешнев второй год у вас на побегушках. Вы его за билетиками посылаете, как маленького. Неинтересно это! Или вот мне папочки дали подклеивать и вырезки разбирать. Я же не в детском садике и не в яслях, а в пионерском отряде. Я могу сам радиоприёмник починить, электропроводку сделать, а вы меня чуть за переводные картинки не засадили. Может, прикажете ещё бумажные цветочки вырезать по узору?!
— Ну и что ж! Я же вырезаю! — визгливо залилась Нюра Головина. — Да, да! Делаю вырезки из журналов для нашей стенгазеты.
— Так у тебя газета! Это же интереснейшее дело! — рассердился Бугров. — А мы с Игорем за что отвечаем? За что, ну скажи?! Мы целый год говорим нашему председателю совета отряда: «Дай нам что-нибудь посерьёзнее, поинтереснее, а он всё отмахивается: «Ладно, ребята! Не бузите! Делайте! Давайте!» Твердит всё одно и то же, как треснутая пластинка для проигрывателя. А мы выросли. У нас в голове за два года ума прибавилось. Неинтересно нам всякой ерундой заниматься. Понятно вам?
Наступила томительная пауза.
Когда старшая пионервожатая вошла в комнату, она застала такую картину: председатель, обхватив голову руками и потупив взор, угрюмо хмурил брови, стараясь придумать какое-нибудь решение.
