Он посмотрел на меня как на пустое место (зря я причесывался!). Потом вежливо, но сдержанно поздоровался с Латниковой.
— Ну здравствуй, Ланин! — произнесла Латникова. — Как отдохнул?
Тяжко вздохнув, он махнул рукой, мол, уж какой отдых, разве что после смерти.
— О вашем отдыхе я даже не спрашиваю! — произнес Ланин.
Латникова отмахнулась даже с какой-то лихостью: уж какой там отдых, уж так как-нибудь!
«Да-а… дружный дуэт! — подумал я. — Мы с моим директором у нас на острове такими играми не занимались! Ну хватит! — мысленно одернул я себя. — Ты не на острове! Здесь жизнь другая, более сложная».
— Хорошо, что зашел, — улыбнулась она.
Ланин сокрушенно развел руками, мол, что ж делать, заботы.
— Ну, показывай, что у тебя! — сказала Латникова. Он достал из папки листок и положил перед ней.
— Все то же, — со вздохом проговорил он. — Группа школьников из Франции… группа из ФРГ… и всех почему-то к нам. Других школ вроде бы не существует!
Латникова скорбно покачала головой.
— Что ж… видно, нам так и тянуть эту лямку… Написал заявление? — обратилась она ко мне.
Я протянул. Увидев оформление в три цвета, она добродушно покачала головой.
— Вот таких художников-самоучек нам присылают! — Она показала листок Ланину.
Тут я немножко удивился, словно бы она оправдывалась перед Ланиным, что не сама она меня принимает, а кто-то присылает. Ланин коротко глянул на листок и перевел свой взгляд на бумаги, мол, на пустяки, к сожалению, нету времени.
— И как планируешь встречу? — снова становясь деловитой, спросила она.
— Ну, будут в основном наши активисты — «Юные борцы за мир»… и, наверное, — снисходительно добавил он, — позовем наших девочек из кружка домоводства… но, конечно, все их идеи — под нашим неусыпным контролем! — Он с достоинством уселся в кресле.
— Правильно! — воскликнул я. — Пусть сготовят, например, салат «Антивоенный» — со ржавыми пулями, осколками — чтобы все поняли, чем это пахнет! — Я захохотал и минут, наверное, пять не мог остановиться. — Пардон! — усмирив наконец себя, сказал я.
Ланин с изумлением посмотрел на меня, потом — на Латникову.
— Судя по оценкам, — сказала Латникова, кивая на мой дневник, — он не такой дурачок, каким хочет казаться!
— Пардон! — снова проговорил я и набрал полную грудь воздуха, чтобы не засмеяться.
— Вот примерная программа встречи! — Ланин, подняв прохладный ветерок, положил перед Латниковой второй листок.
— А мне можно участвовать? — не удержался я. Ланин холодно посмотрел на меня.
— К сожалению, прием в «Юные борцы за мир» в настоящее время закрыт! — произнес он.
Я представил, как мы с моим островным директором хохотали бы над этой фразой, но здесь такое, видать, было совершенно не принято.
— Уж, выходит, и не поборись… — только пробормотал я. Ланин со скорбным лицом ждал, когда я покину помещение и можно будет продолжать разговор со всей ответственностью и серьезностью.
— Можем записать тебя в кружок домоводства! — пытаясь как-то разрядить напряженку, улыбнулась Латникова. — В кружок мягкой игрушки.
— О! Годится! Это я с детства люблю! — воскликнул я, но тут уже почувствовал, что и сам устал от своего кривлянья. — Все! Больше не буду! Ухожу! Это еще вольный дух из меня не вышел. Все! Пардон! До свидания! — Поклонившись, я убыл.
Я радостно сбежал по лестнице. Внизу, в вестибюле, встретил Генку с папашей; тот бережно нес свой дурацкий стеклянный колпак с невидимым шедевром, Генка волок какой-то ящик, — видимо, с микроскопом.
— Ну как? — обеспокоено спросил меня Генка.
— Нет проблем! — ответил я.
— Да… умеешь ты! — с завистью произнес Генка.
— Спокойно! Не надо меньшиться! — суровым тоном проговорил отец. — Нам тоже есть что предъявить!
Поделиться радостью — я снова в своей школе, снова дома — было не с кем. В прихожей встретил меня только Чапа: родители все еще не пришли. И то Чапа был какой-то озабоченный, рассеянно куснул меня и побежал в комнату, где были свалены вещи, и стал по очереди скрести чемоданы.
«Ясно! — вдруг понял я. — Свою любимую игрушку ищет!»
Я разыскал ему его любимую резиновую куколку, он, увидев ее, радостно подпрыгнул, довольно заурчав, улегся с ней в угол, и наступило полное счастье.
Проснулся я рано, родители еще спали. Отпуск! У меня, впрочем, тоже, но все равно — надо мчаться, столько нужно увидеть после разлуки!
Я поставил на плиту чайник, но он, как назло, долго не закипал.
— Ну закипи! Ну что тебе стоит! — уговаривал я, но он делал вид, будто не понимает, о чем речь.
Затрещал телефон. Так! С утра начинается! Это хорошо.
— Алле! — хватая трубку, произнес я. — Говорите, я слушаю!
— Это я.
— Кто — я? Говорите конкретно!
— Генка… кто же еще?
— Что значит — «кто же еще»? Ну, слушаю вас… то есть тебя!
В трубке было тихо. Он звонит, а я должен за двоих разговаривать!
— Ну, как дела? — спросил я.
— Нормально… — проговорил Генка. — В школе оставляют меня. Отец рассказал, какие я штуки делаю…
— Ну и что?
— Латникова сказала: «Надо же!»
— Ну? А потом? — быстро спросил я. Такого «говоруна» надо подгонять, а то разговор может не кончиться до ночи!
— Ну, а когда батя сказал, что микроминиатюры в международных конкурсах участвуют, — тут она вообще! — Генка немного оживился.
— Ну поздравляю!
Снова пошла долгая пауза. Чапа подбежал послушать.
— Сходи посмотри, не кипит ли чайник, — попросил я. Чапа убежал.
— Ну, все? — сказал я в молчащую трубку.
Генка вдруг закашлялся — я должен был минут, наверное, пять слушать по телефону его кашель.
— А… помочь нам не можешь… оборудование перетащить в школу? — робко проговорил Генка.
— А… не жалко вам? — вырвалось у меня.
— Жалко, вообще-то! — Генка вздохнул. — Но вдруг… у кого-то талант откроется к микроминиатюрам… А так пропадет!
— Оно конечно, — проговорил я. — Скоро поднимусь.
Чайник, естественно, уже закипел, летал по кухне, ударяясь об стены, — еле-еле я его словил, поставил на стол.
— Что тут за грохот? — в кухне появился отец.
— Да вот… чайник ловил.
— Ты всегда отличался исключительной ловкостью! — усмехнулся отец.
Пришла мама, мы сели завтракать. И Чапа уселся на табурет.
— Ну вот, наконец и дома! — оглядывая стены, проговорил отец. — Только Зотыча нашего не хватает! Где-то он?
— Избави бог! — отмахнулась мать.
После завтрака я поднялся к Генке — началось великое переселение; Генка бережно тащил стеклянные колпаки, его отец вез на тележке сундук с инструментами, я тащил ящик с микроскопом. Ребята, играющие перед школой в футбол, проводили нас ошеломленными взглядами.
Нас встретил учитель труда Маркелов, открыл дверь мастерских, показал отведенный нам стол. Генка с отцом осторожно стали расставлять оборудование.
Тут раздалось шлепанье тяжелого мяча об пол — стекляшечки задребезжали. Дверь распахнулась, и вошел мой бывший (и видимо, будущий) одноклассник Пека. На языке современной педагогики он назывался «неформальный лидер», хотя раньше, как сказал о нем мой отец, видевший Пеку, таких называли просто хулиганами. За его спиной живописно клубилась его шобла.
— А мы думали — клад раскопали, в школу принесли! — проговорил Пека, и шобла засмеялась.
Он стукнул в пол мячом, все задребезжало.
— Поосторожнее тут стучи — тонкое оборудование! — проговорил Генкин отец (Маркелов бесследно исчез).
— А как тише? Вот так? — Пека снова стукнул мячом.
— Ладно тебе! — миролюбиво проговорил Генкин отец. — Пойди лучше посмотри, какие вещи человеческие руки могут сделать!
Пека, кривляясь, на цыпочках подошел к микроскопу, прищурив глаз, смотрел.
— Ой! Кораблик! — завопил Пека.
Дружки заржали. Пека отпрянул. Без микроскопа, естественно, ничего не было видно.
— Ой! А где оно?
— Вот так вот! — проговорил Генкин отец. — Без микроскопа и не увидишь!
— Ой! И что же это будет? — проговорил Пека. Отец посмотрел на Генку: говори, мол, ты.
— Кружок микроминиатюризации, — выговорил Генка. — Невидимые изделия… которые везде можно применять. Вот. Мы с отцом будем… учить… кто захочет.
— И ты тоже?! — удивился Пека.
— И я! — проговорил Генка.
— Ой, держите меня! — завопил Пека. — А… блоху подковать можешь?
— Могу! — упрямо проговорил Генка.
Пека вдруг взмахнул рукой над Генкиным плечом, словно что-то поймал.
— Ну… подкуй! — сказал он. Все заржали.
Сотрясая ударами мяча здание, они промчались по коридору и выскочили во двор.
— Вот подлецы ведь! — Отец Генки вскочил. — Ну я им устрою! Сейчас к директорше пойду, скажу, как они работу срывают!
