— Представляешь, — говорит Ритка, — я, когда тебя на линейке увидела, подумала, что ты плохая.
— Ты же не знала, что я хорошая! Я вообще подумала, что ты отвратительная!
— Как здорово, что мы узнали друг друга и подружились, да?
— Ага!
— Мне даже показалось сначала, что ты подлиза. Я же тебя ещё не знала!
— Конечно. А я подумала, ты двоечница.
— А я — что ты дразнилка!
— А я — что ты обзывалка!
— А я — что ты злюка!
— А я — что ты ябеда!
— А я — что ты некрасивая!
— Почему ты так подумала? — обиделась я. — Почему это я некрасивая! Сама ты некрасивая!
— Я красивая! А ты глупая!
— Сама ты глупая!
— А ты — злюка!
— А ты — обзывалка! Не буду с тобой дружить никогда!
Я вырвала руку, стукнула Ритку по рюкзаку с русалочкой и убежала домой. Какой противной девочка оказалась! Буду дружить с кем-нибудь другим. Ещё успею выбрать — завтра только второе сентября.
В новогоднюю ночь я спал плохо. Родители поздно включили на даче отопление. Деревянный дом долго нагревался, хрустел планками, как старик пальцами, и трещал чем-то на чердаке. Да ещё и папа бубнил всю ночь:
— Бу-бу-бу… Как думаешь, он поверит? Точно поверит? А вдруг он меня узнает? Может, мне брови надеть искусственные? Из ваты, из чего же ещё…
Я не выдержат, встал и подошёл к окну. Прислонился лбом к ледяному стеклу. У нас дом прямо у леса стоит. Из окна виден огород, потом забор, а за ним — хоп! — лес. Было бы мне года четыре, я бы этому обстоятельству порадовался. Жил бы в домике у леса, как в сказке братьев Гримм.
Но мне двенадцать. Мне хочется не дурацких «чудес», которыми пытаются обрадовать меня мама и папа, а фейерверков, которые устроят завтра мои друзья в городе. Здесь я могу рассчитывать, наверное, только на хлопушку с конфетти да на бенгальский огонёк. И то мама будет кричать: «Осторожнее, не прожги куртку!». Это бенгальским-то огнём.
Зачем только мы приехали на эту дачу? Я расстроился и пошёл спать. Дом хрустнул деревянным пальцем где-то под моей кроватью.
Утром я не нашёл у подушки подарков. Та-ак. Сбывались самые худшие предположения.
— Максимка, — пропела мама из кухни, — смотри, кто к нам пришёл!
Я обулся. Настроение было таким отвратительным, что не хотелось их даже зашнуровывать.
— Дед Мороз! — торопливо объяснила мама, когда я появился в коридоре.
Хорошо, что она это сказала. Потому что вообще-то в коридоре стоял мой папа в валенках, с белыми ватными бровями и пластмассовым носом.
— Ну, внучек, — просипел папа, — как ты себя вёл в этом году?
«„Мне двенадцать, мне двенадцать, мне двенадцать“, — повторял я про себя, — когда же они это поймут?!»
Мама подмигнула папе. Мол, если я не ору, значит, не узнал его и думаю, что передо мной настоящий Дед Мороз с мешком подарков. Это в двенадцать-то лет.
Они же не знают, что вчера в энциклопедии Брэма я прочёл про гипноз, который используют змеи, и теперь практикую его против родителей.
— Тогда получи подарочки и бенгальский огонёк, — радостно проговорил папа голосом Деда Мороза.
Мама сделала большие глаза.
— Ой, — оговорился папа своим собственным голосом, — то есть сначала расскажи стишок.
Мама ахнула. Папа смутился, снова засипел, а потом вообще замолчал. Я усмехнулся. Гипноз змей — это вещь. Я презрительно поглядел на мешок с подарками. Вряд ли в нём то, о чём я мечтаю. То есть третий том энциклопедии Брэма. Самое лучшее, что там может быть, — Маршак. Или сказки братьев Гримм.
Я накинул пуховик, нахлобучил шапку и вышел на крыльцо. Снег сыпал так яростно, словно хотел забросать комьями и наш бестолковый дом, и моих непутёвых родителей, и несчастного меня.
А что? Они сами виноваты. Им уже куча лет. Должны знать, что чудес не бывает. Не бы-ва-ет! Если не верят мне, пусть почитают Брэма. Там всё ясно написано. Человек произошёл от обезьяны. А обезьяны — от червяков. Точка. До Деда Мороза эволюция ещё не дошла.
Но, несмотря на Брэма и удавшийся мне гипноз змей, настроение всё равно было паршивым. Не новогодним — это точно. Перед глазами стояли разочарованные лица родителей. Мама с застывшей на губах улыбкой и папа с ватными бровями.
Я вздохнул и приставил к стене лестницу. Вот люди, а! По куче лет каждому, а всему надо учить. Лестница угрожающе заскрипела. А может, это недоверчиво хмыкнул дом-старик.
Я забрался на чердак. Пыльно, тихо и тепло. Надо будет переехать сюда летом. А пока покопаемся в коробках.
Та-ак. Бабушкино платье в кружевах пока не требуется. Папины детские игрушки. Занятно, конечно. Но можно и получше что-то найти. А, вот! Кассета. Плёнка немного выехала, надо подкрутить.
Интересно, как они раньше без дисков жили? Вся музыка была только на таких кассетах, пластмассовых, с бумажными наклейками. Я пригляделся. На бумажной полоске папиной рукой выведены четыре буквы. Точнее, две. Две «А» и две «Б».
Хорошо, а способ доставки? Санта-Клауса, конечно, не существует. Но способы-то придуманы. Я вылез наружу. Хорошо, что лестница высокая, достаёт до крыши. Или это дом сгорбился по-стариковски.
Я легко добрался по крыше до трубы. Кассету предусмотрительно упаковал в пакет, обернув для сохранности бабушкиным шарфиком.
Я размахнулся и швырнул пакет в трубу. А потом приник к ней и стал слушать.
— Ой, что это? — взвизгнула мама.
— Где?
— В камине! Там кто-то есть!
— Кошка?
— Кошка спит. Посмотри!
— Погоди…
— Посмотри, а то я завизжу!
— Ты и так визжишь. Дай-ка гляну… Пакет.
— Откуда он там?
— Не знаю. Хм, в пакете — шарф твоей мамы.
— Может, она хотела его сжечь?
— Зачем? Неплохой шарф, между про…. Оп! Смотри, а это что?
— Кассета, что же ещё?
— Сам вижу, что кассета. Это же «АББА»!
— Ой как давно я их не слышала. А помнишь, мы у Вики на дне рождения под неё отплясывали.
— Это когда?
— Ну перед рождением Максимки. Помнишь, ты ещё говорил, что у нас Максимка родился, потому что «АББУ» услышал?
— А, точно! Я и забыл. Давно это было.
— Очень давно. Максим-то совсем большой стал. Прямо взрослый.
— А помнишь…
Я оторвался от трубы и решил подлезть к крыше с другой стороны, как вдруг с моей ноги скатился ботинок. Я ведь забыл завязать их! Я подтянул ноги, и второй ботинок полетел вслед за первым. Я пополз к лестнице. Только бы она была на месте.
Лестница оказалась на месте. Она дала мне возможность доползти до чердака. А потом я поскользнулся на ней и рухнул вниз.
Совсем не больно было. Даже смешно. Хорошо, что столько снега нападало. Я улыбнулся и принялся искать в снегу ботинки. Но их не было! Ни у двери, ни в огороде. Я пригляделся к забору и замер. У забора сидел заяц. Самый настоящий! Живой!
Я боялся пошевельнуться. Одно дело — читать у Брэма про червяков и обезьян, а совсем другое — видеть живого зайца. Это самое настоящее чудо. Жаль, что я не захватил фотоаппарат. Я боялся моргнуть. От напряжения в глазах застыли слёзы, но я смотрел и смотрел на зайца, пока не сфотографировал его своим сердцем.
А потом я моргнул. И заяц исчез. Наверное, нырнул под забор и бросился в лес. На месте зайца лежали мои ботинки. Я приблизился к ним и взял их. Мне опять стало смешно. Жаль, что меня не видят папа и мама. Стою у забора босой, с ботинками в руках. Сам похож на зайца.
— С Новым годом! — звонко закричал я неизвестно кому.
Дом-старик разразился в ответ скрипучим смехом.
Нина Игнатьевна против Артёмова
Звонок на алгебру в шестом «Б» давно прозвенел, а Нина Игнатьевна не появлялась. Любитель поспать Борька Дёмин прилёг ухом на стол, чтобы не терять времени даром.
— Пошли на разведку! — предложила Иринка своей подруге Надюшке.
— Давай!
Осторожно выглянув за дверь, девочки шагнули в коридор. Тишина, все на уроках. Только из открытых дверей их класса доносится шум. Вот и лестница, сейчас она пустынна. И здесь не слышно каблучков Нины Игнатьевны. Что случилось? Может, учительница заболела, а их забыли предупредить?
Шестой «Б» — на третьем этаже. Девочки на цыпочках спустились этажом ниже и нос к носу столкнулись с Ниной Игнатьевной.
— Ой! — пискнули разведчицы и бросились назад, но голос учительницы их остановил.
— Меня встречаете?
— Да-а, — растерянно проговорила Иринка. — Мы думали, урока не будет.
— Да я вот задержалась немного, — сказала учительница и, слегка смутившись, добавила: — Поспорила тут кое с кем.
Шестиклассницы изумлённо переглянулись. Учителя затевают споры в то время, когда им необходимо идти на урок? Разве бывает такое?
