У Матиуша совесть была нечиста. Эта переписка с сыном взводного была большой провинностью, а тайное похищение вишен и малины для Фелека мучило Матиуша сильнее всего. Конечно, сад принадлежал ему, конечно, он рвал ягоды не для себя, но делал это украдкой, и кто знает, не запятнал ли этим рыцарской чести своих великих предков.
У Матиуша было доброе сердце, его тронули слезы старика. И может быть, Матиуш снова совершил бы ошибку, дав заметить свое волнение, но вовремя опомнился и, только еще больше наморщив лоб, холодно сказал:
— Жду десять минут.
Церемониймейстер выбежал. Заседание министров было прервано.
— Откуда Матиуш узнал? — кричал взволнованный министр внутренних дел.
— Что намерен делать этот сосунок? — крикнул в возбуждении старший министр.
Но министр юстиции призвал его к порядку.
— Господин председатель, закон запрещает на официальных заседаниях отзываться таким образом о короле. Частным образом вы можете говорить, что хотите, но наше совещание является официальным. Вы можете так думать, но не говорить.
— Совещание прерывается, — пробовал защищаться перепуганный председатель.
— Следовало оповестить заранее, что вы прерываете совещание. Однако вы этого не сделали.
— Забыл, прошу прощения.
Военный министр посмотрел на часы:
— Господа, король дал нам десять минут. Четыре минуты прошло. Итак, не будем ссориться. Я человек военный и должен выполнять королевский приказ.
Бедный председатель имел основания бояться: на столе лежал лист бумаги, на котором отчетливо было написано синим карандашом:
Хорошо, пусть будет война.
Легко было тогда притворяться смелым, но трудно теперь отвечать за неосторожно написанные слова. Что сказать, если король спросит, почему он тогда так написал? А ведь все началось с того, что после смерти старого короля не хотели признать Матиуша.
Об этом знали все министры и даже немного радовались, потому что недолюбливали старшего министра за то, что он слишком любил распоряжаться и был страшно гордый.
Никто не хотел ничего советовать, каждый думал, как поступить, чтобы гнев короля за утайку такого важного события обрушился на другого.
— Осталась минута, — сказал военный министр, застегнул пуговицу, поправил ордена, подкрутил ус, взял со стола револьвер — и через минуту уже стоял, вытянувшись, перед королем.
— Итак, война? — тихо спросил Матиуш.
— Так точно, ваше величество.
У Матиуша камень упал с сердца, потому что, должен вам сказать, и Матиуш провел эти десять минут в большом волнении.
«А может быть, Фелек только так написал? А может быть, это неправда? Может быть, он пошутил?»
Краткое «так точно» рассеивало все сомнения. Война, и большая война. Хотели обойтись без него. А Матиуш только одному ему известным способом раскрыл эту тайну.
Спустя час мальчишки кричали во весь голос:
— Экстренное сообщение! Кризис кабинета министров!
Это означало, что министры поссорились.
Кризис кабинета министров был такой: председатель делал вид, что он оскорблен и отказывался быть старшим министром. Министр путей сообщения сказал, что не может возить войска, потому что у него нет необходимого количества паровозов. Министр просвещения сказал, что учителя, наверное, пойдут на войну, значит, в школах еще больше будут бить стекла и портить парты, следовательно, и он отказывается.
На четыре часа было назначено чрезвычайное совещание.
Король Матиуш, пользуясь замешательством, пробрался в королевский сад и громко свистнул раз и второй, но Фелек не показывался.
«С кем бы посоветоваться в такую важную минуту? — Матиуш чувствовал, что на нем лежит большая ответственность. — Что делать?»
Король Матиуш так огорчился, что даже заплакал. Наконец, он прислонился к стволу березы и задремал.
И приснилось ему, что отец его сидит на троне, а перед ним стоят, вытянувшись, все министры. Внезапно большие часы тронного зала, заведенные последний раз четыреста лет тому назад, зазвонили, напоминая церковный колокол. В зал вошел церемониймейстер, а за ним двести лакеев несли золотой гроб. Тогда король-отец сошел с трона и лег в этот гроб; церемониймейстер снял корону с головы отца и возложил ее на голову Матиуша. Матиуш хотел сесть на трон, но смотрит — там снова сидит его отец, уже без короны и такой странный, как будто это не он, а только его тень.
Отец сказал: «Матиуш, церемониймейстер отдал тебе мою корону, а я тебе отдаю мой ум».
И тень короля взяла в руки свою голову, — у Матиуша даже сердце забилось, что же теперь будет!
Но кто-то тронул Матиуша, и он проснулся.
— Ваше величество, скоро четыре часа.
Матиуш поднялся с травы, на которой спал; он чувствовал себя гораздо лучше, чем тогда, когда вставал с постели. Не знал Матиуш, что не одну ночь проведет он так под открытым небом, на траве, что надолго распрощается со своей королевской постелью.
И так, как ему и снилось, церемониймейстер подал Матиушу корону. Ровно в четыре часа в зале заседаний король Матиуш позвонил в колокольчик и сказал:
— Господа, совещание начинается.
— Прошу слова, — отозвался старший министр.
И начал длинную речь о том, что не может больше работать, что жаль ему оставлять короля одного в такую тяжелую минуту, но что он вынужден уйти, так как болен.
То же самое сказали четыре других министра. Матиуш ничуть не испугался, только сказал:
— Все это очень неприятно, но сейчас война и нет времени на болезни и усталость. Вы, господин старший министр, знаете все дела, значит, должны остаться. Когда я выиграю войну, тогда поговорим.
— Но в газетах писали, что я ухожу.
— А теперь напишут, что вы остаетесь, потому что такова моя просьба.
Король Матиуш хотел сказать: «Таково мое приказание», но, по-видимому, ум отца подсказал ему в такую важную минуту заменить слово «приказание» словом «просьба».
— Господа, мы должны защищать отечество, должны защищать нашу честь.
— Значит, ваше величество будет сражаться с тремя государствами? — спросил военный министр.
— А что же вы хотите, господин министр, чтобы я просил их о мире? Ведь я правнук Павла Победителя.
Министрам понравилась такая речь. А старший министр был доволен, что король его просит. Он еще немного упирался для вида, но в конце концов согласился остаться.
Совещание продолжалось долго, а когда окончилось, мальчишки на улицах кричали:
— Чрезвычайный выпуск! Кризис ликвидирован!
Это означало, что министры помирились.
Матиуш был немного удивлен, что на заседании ничего не говорилось о том, как он, Матиуш, будет держать речь перед народом, как будет ехать на белом коне во главе храбрых войск. Говорили о железных дорогах, о деньгах, сухарях, сапогах для армии, о сене, овсе, волах и свиньях, как будто речь шла не о войне, а о чем-то совсем другом.
Матиуш много слышал о давних войнах, но ничего не знал о современной войне. Он должен был вскоре ее узнать, должен был понять, для чего эти сухари и сапоги и что общего имеют они с войной.
Назавтра, в обычное время, явился его иностранный воспитатель, чтобы начать занятия.
Однако не прошло и половины урока, как Матиуша позвали в тронный зал.
— Уезжают послы государств, которые объявили нам войну.
— А куда они едут?
— Домой.
Матиушу казалось странным, что они могут так спокойно уезжать, однако он предпочитал, чтобы это было так, чем если бы их посадили на кол или подвергли пыткам.
— А зачем они пришли?
— Проститься с вашим величеством.
— Мне надо принять обиженный вид? — спросил он тихо, чтобы не услышали лакеи, так как иначе они потеряли бы к нему уважение.
— Нет, ваше величество, лучше проститься с ними любезно. Впрочем, они это сделают сами.
Послы не были связаны, ни на ногах, ни на руках у них не было цепей.
— Мы пришли проститься с вашим королевским величеством. Нам очень неприятно, что начинается война. Мы сделали все, чтобы не допустить ее. К сожалению, нам это не удалось. Мы вынуждены вернуть вашему королевскому величеству полученные ордена, ибо нам не полагается носить ордена государства, с которым наши правительства ведут войну.
Церемониймейстер принял от них ордена.
— Благодарим ваше величество за гостеприимство в вашей прекрасной столице, откуда мы уносим самые приятные воспоминания. Мы не сомневаемся, что это маленькое недоразумение скоро кончится и прежняя сердечная дружба снова соединит наши правительства.
Матиуш встал и спокойным голосом ответил:
— Скажите вашим правительствам, что я искренне рад, что вспыхнула война. Постараемся возможно быстрее вас победить, — а условия мира поставить мягкие. Так делали мои предки.
