— Бабушка, — сказала Диля и бросила на землю Мамая, который тотчас повернулся мордой к Ушастику, — можно мне к ним?
— Вы разрешите? — обратилась бабушка к Леониду Аркадьевичу.
— Извольте, — поспешно сказал Леонид Аркадьевич. — Но, видите ли, Игорь три недели назад перенёс свинку…
— Свинку? Диля уже переболела. Да и три недели — срок для карантина достаточный.
— Вы полагаете?
— Да, вполне.
Мамай и Ушастик по разные стороны забора медленно пятились один от другого, воинственно напрягая лапы.
Было ясно: друзьями не станут.
Диля отыскала в заборе отверстие пошире и пролезла в него.
— Диля, — сказала бабушка, — только, как я позову обедать, иди, не задерживайся.
— Ладно, приду.
Бабушка удалилась.
Диля была лёгкая, подвижная, с пушистыми светлыми волосами, которые отсвечивали на солнце, как серый дымок.
Платье на ней тоже было лёгкое, широкое, с крылышками вместо рукавов.
Леонид Аркадьевич всё же перестал поминутно вонзаться косой в землю, и ему удалось накосить достаточно травы для двух матрацев.
Диля и Гарька размётывали траву тонким слоем для просушки, выбирали из неё цветы и складывали в букет.
Ушастик, подняв хвост как перо, прохаживался вдоль забора, готовый ко всяким неожиданностям, но Мамай не показывался.
Был воскресный день.
Леонид Аркадьевич и Гарька заканчивали зарядку: бегали вокруг дома друг другу навстречу, когда увидели Женю.
Она стояла перед калиткой и с каким-то особым вниманием смотрела на забор. В руках у Жени был большой арбуз.
Гарька помчался встречать мать.
— На, держи, — сказала Женя, передавая Гарьке арбуз и всё ещё не отрывая взгляда от забора. — Донесёшь?
— Донесу! — ответил Гарька, стараясь не показывать виду, что арбуз тяжёлый. — Мама, где ты его купила?
— На станции… А что это произошло с забором?
— С забором? Ничего. Мы его просто красили и не докрасили. В лавке краска кончилась.
— А почему он оранжевый?
— Другой краски не было.
— Так. А на волосах у тебя что?
— Краска. Ещё не отмылась…
Возле калитки сидел Ушастик, щурился на солнце и грыз травинку. На лбу и на кончиках усов у него тоже была оранжевая краска.
— А это чей такой? Ваш, конечно, если оранжевый.
— Да, наш. Под корытом поймали.
Подошёл Леонид Аркадьевич.
— Боже мой! — воскликнула Женя.
— Что случилось? — взволновался Леонид Аркадьевич.
— И ты тоже…
— Что — тоже?
— Оранжевый. С ума сойти!
Женю удалось успокоить и смягчить лишь после того, как Леонид Аркадьевич и Гарька поведали ей, что Матрёна Ивановна заболела, и что живут они одни — сами готовят еду и в доме убирают, и что, кроме всего, они отремонтировали крыльцо, выровняли и расчистили на участке дорожки и накосили для матрацев сена.
Тогда Женя их похвалила и прошла в дом — навести ревизию в кухне.
— Тарелки жирные: плохо моете. Ножи потемнели — чистить надо. А это что? — спросила Женя, открывая кастрюлю.
— Простокваша, — вздохнул Гарька.
Женя попала в тот горемычный день, когда Леонид Аркадьевич приготовил простоквашу.
Женя поглядела в другую кастрюлю:
— А это?
— Тоже простокваша.
— А это? — И она подняла крышку чайника.
— И это тоже. Остатки.
Но, несмотря на избыток простокваши, жирные тарелки и потемневшие ножи, Женя ревизией осталась довольна: Леонид Аркадьевич и Гарька были здоровыми, весёлыми и хотя и оранжевыми, но во всём совершенно самостоятельными людьми.
Арбуз Леонид Аркадьевич предложил остудить в колодце. Объяснил, что подобным образом поступали древние арабы, которые кидали арбузы и вообще различные фрукты в колодцы, чтобы охлаждались.
Гарька тут же поддержал дядьку:
— В колодец! В колодец! Древние арабы!
— Воля ваша, — сказала Женя. — Я приехала в гости, так что ухаживайте за мной — кормите простоквашей, вымажьте оранжевой краской, бросайте арбуз в колодец, что хотите делайте!
Когда Леонид Аркадьевич нёс арбуз к колодцу, Гарька поинтересовался:
— А он не разобьётся?
— Собственно, не должен, — ответил Леонид Аркадьевич.
— А чем мы его обратно достанем?
— Чем? Ведром, пожалуй, и достанем.
Арбуз кинули точно по центру колодца, чтобы не зацепился за стенку и не треснул.
Долетев до воды, арбуз громко ухнул. Когда брызги осели и вода успокоилась, Леонид Аркадьевич и Гарька с облегчением разглядели сквозь колодезный сумрак, что арбуз жив-здоров и спокойно плавает — охлаждается.
Леонид Аркадьевич сказал:
— Гипотеза о древних арабах подтвердилась!
Женя хотела затеять стирку, но Леонид Аркадьевич и Гарька убедили её, что и с этой премудростью управятся собственными силами и что пусть Женя спокойно отдыхает, как настоящая гостья.
Но отдыхать Женя не согласилась и занялась удобрением клубничных гряд торфом. Леониду Аркадьевичу и Гарьке поневоле пришлось помогать. Потом Женю понесло на крышу дома — белить трубу. Леонид Аркадьевич и Гарька попытались воспрепятствовать.
— Что вы мне мешаете! Вам нравится красить забор?
— Ну нравится.
— А мне нравится белить трубу.
Вслед за Женей на крышу вскарабкался Ушастик. Женя брызнула на него извёсткой, чтобы не путался под руками. Оскорблённый Ушастик тут же демонстративно удалился с крыши.
Когда труба была побелена и даже окантована синим, Леонид Аркадьевич и Гарька пригласили Женю на карьер купаться. Женя с радостью согласилась.
На карьере собралось много народу, потому что был воскресный день. Присутствовали и мальчишки-рыболовы, знакомые Леонида Аркадьевича и Гарьки. Сегодня они были без удочек и шумели громче всех.
Женя плавала и одна и с Гарькой, который держался за её плечо.
Леонид Аркадьевич не плавал, а лежал на берегу и загорал, спрятав голову от солнца в небольшую пещерку, которую ему отрыл в песчаном бугре Гарька.
Вскоре всеобщее внимание привлёк толстый человек в жёлтой чесучовой панаме. Он накачивал насосом на берегу резиновую лодку. Лодка постепенно вспухала, делалась похожей на тюфяк.
Когда достаточно вспухла, человек в панаме столкнул её в карьер, осторожно сел на корме, где была устроена скамеечка, вытащил блестящее алюминиевое весло и, к всеобщей зависти, поплыл на глубину.
Но не успел проплыть и пяти метров, как нос у лодки неожиданно вымахнул из воды, и лодка с громким плюхом перекувырнулась, накрыв хозяина.
Он вынырнул уже без панамы, фыркая и отплёвываясь, сжимая в руке весло. На помощь поплыли услужливые мальчишки.
Лодку перевернули, но влезть в неё из воды, сколько ни пытались сам владелец и мальчишки, было невозможно: не за что ухватиться.
Тогда её отбуксировали к берегу, и только там хозяин с сердитым и решительным видом вторично утвердился на корме. Но опять ненадолго. Едва оттолкнулся от берега и взмахнул веслом, как лодка вновь стала на дыбы и мгновенно оказалась плавающей вверх дном. Зрители торжествовали.
Женя, Гарька и Леонид Аркадьевич не досмотрели до конца единоборство человека с резиновой лодкой: пора было идти обедать.
Дома Женя взялась накрывать на стол, а Гарька и Леонид Аркадьевич подхватили ведро и отправились за арбузом. Опустив ведро в колодец, начали вылавливать его.
Между досками забора показалась голова Дили.
— Что это вы делаете? — спросила Диля. — Уронили ведро и ловите?
— Нет, — ответил Гарька. — Ловим мы арбуз.
— Арбуз? В колодце?
— Да. Мы его сами бросили.
Диля сомнительно подняла брови — не смеются ли над ней? — и осталась ждать у забора, когда выловят арбуз, который сами бросили в колодец.
После долгих усилий Леонид Аркадьевич, красный, оттого что, перегнувшись, глядел в колодец, выпрямился, успокоительно вздохнул и начал накручивать верёвку на барабан.
Из колодца поднялось ведро с арбузом. Диля покачала головой, сказала:
— И правда арбуз.
Леонид Аркадьевич и Гарька так и понесли его домой в ведре. Пусть-ка теперь попробует Женя подтрунивать над ними!
Арбуз был таким холодным, что даже скрипел под пальцами, когда его потрогаешь.
Женя уехала в город поздно вечером. Гарька и Леонид Аркадьевич проводили её на станцию.
На прощание Женя дала последние наставления: сливочное масло, чтобы не распускалось от жары, держать в холодной воде; не кипятить молоко в кастрюле, в которой варят суп; картофель класть в холодную воду, а лапшу в горячую; не забывать поливать клубнику и удабривать торфом; докрасить забор и больше не соблазняться оранжевой краской и в особенности не соблазняться красной, если именно её привезут в нефтелавку.
