— Идем скорее в город, — сказала собачка, — моя хозяйка сама тебе все расскажет.
Вдали виднелись шпили церквей, островерхие крыши домов.
Когда они добрались до города, был уже вечер. Собачка привела их к городской ратуше.
Напротив ратуши находилась лавка игрушек, у дверей стоял хозяин, рыжий великан с толстым животом и длинными тонкими руками и ногами. Вместо головы, на плечах у него сидел круглый голландский сыр.
— Добро пожаловать, добро пожаловать, — ласково улыбаясь и потирая ладони, зазывал великан прохожих.
— Где Марейка? — удивленно спросил глобусный человечек.
— Она в лавке, — сказала собачка, — как только хозяин закроет лавку, мы к ней пойдем.
Глобусный человечек и Дикси стали терпеливо дожидаться. Вот хозяин лавки раскланивается с последним покупателем, вот он опустил синюю штору на окно лавки, и повесив на дверь огромный замок, зашагал через площадь и скрылся за углом.
Глобусный человечек достал из кармана золотой ключ и легко повернул им в замке; дверь отворилась и они вошли. Внутри было еще больше игрушек, чем в окне. Собачка повела их через всю лавку и остановилась перед большим шкапом, где было много нарядных кукол. Посередине сидела красавица кукла. Корсаж ее бархатного платья был расшит жемчугом, на голове сиял кружевной чепчик. Ноги были обуты в деревянные башмаки.
— Но где же Марейка? — снова нетерпеливо спросил глобусный человечек.
Кукла в голландском наряде поднялась с кресла и досмотрела на глобусного человечка и на Дикси, совсем как если бы она была живая девочка.
— Милый глобусный человечек, неужели ты не узнаешь меня? — сказала кукла, — ведь я Марейка, которую ты столько раз возил по разным странам.
— Как это может быть? — сказал глобусный человечек, — Марейка была настоящая девочка, а ты, хотя и очень похожа на нее, все-таки фарфоровая кукла.
— Да, я стала такой за то, что погубила моего бедного братца Иоганна, — сказала кукла, и слезы потекли из ее глаз, смывая краску с розовых фарфоровых щек.
Вскоре после того, как ты нас покинул, глобусный человечек, — начала свой рассказ кукла, — наша мать умерла. Мой отец горевал. Целые дни он просиживал у плотины нашей мельницы и глядел как бежит вода. Он часто говорил мне: «Марейка, ты уже большая девочка, но твой брат Иоганн еще очень мал. Дай мне слово: что бы ни случилось, ты никогда не будешь его обижать». Я очень любила моего брата и с готовностью обещала быть ему всегда доброй сестрой.
Трудно было отцу управиться одному по дому и на мельнице, и он женился.
Мачеха очень ласково со мной обращалась, и я стала во всем ее слушаться. Только потом, когда было слишком поздно, я поняла ее злые намерения. Ты знаешь, глобусный человечек, как далеко наша мельница стоит от города. Каждое утро я водила моего брата в городскую школу и отец давал мне деньги, чтобы я покупала завтрак себе и Иоганну. Мачеха знала об этом. «Зачем твоему брату съедать каждый день целый завтрак, — сказала она мне однажды, — ему хватит и одной булочки. А деньги, которые у тебя будут оставаться, давай мне. Когда накопится достаточно, мы купим тебе самую красивую на свете куклу». Я долго не соглашалась, мне было жалко брата. Тогда мачеха повела меня в лавку игрушек и показала куклу такой красоты, что я с тех пор не могла ни о чем другом и думать. Желание получить ее заглушило во мне любовь к моему брату. Я стала покупать ему только одну булочку, и то черствую, а потом и совсем ничего ему не давала есть. А когда он жаловался что голоден, я била его, чтобы он перестал плакать. Деньги я отдавала мачехе. Я заметила, что каждый раз после того, как я била моего брата, я вся становилась будто каменная. И хотя три пальца на моей правой руке давно уже были фарфоровые, я не обращала на это внимания. Я думала только о том, что приближается день, когда будет достаточно денег для покупки куклы.
Но по словам мачехи кукла стоила очень дорого. Так прошла зима. И вот как-то мачеха сказала мне: «Слушай, Марейка, занятия скоро кончатся и шкоду закроют, а денег на куклу все не хватает, но если ты хочешь, то можешь сразу получить нужные тебе деньги». Я спросила ее, что я для этого должна сделать. «Очень просто, — ответила мачеха, — сегодня, когда ты поведешь Иоганна в школу, вам встретится у городских ворот трубочист. Ему как раз нужен такой маленький мальчик, который мог бы пролезть в самую узкую печную трубу. Ты отдашь ему Иоганна, а за это он даст тебе деньги, которых недостает для покупки куклы».
В это время я была уже почти совсем каменная, никакой жалости у меня больше не было. Я все сделала как научила меня мачеха. К нам подошел страшный, весь черный от сажи, трубочист. «Вот я отдаю тебе Иоганна», сказала я. Он крепко схватил моего братца за руку и с хохотом сунул мне золотую монету. Я взяла ее и бросилась бежать. Я слышала, как плачет и зовет меня Иоганн, но я не обернулась. Запыхавшись, я прибежала к мачехе и протянула ей золотой. Она зажала его в кулак и торжествующе усмехнулась. Тут я увидела, что она вовсе не молодая и красивая, а безобразная старуха с большим синим носом. Я хотела закричать, и не могла. Я чувствовала, как мои руки и ноги немеют и застывают. И вдруг я вспомнила, как обещала отцу никогда не обижать моего брата, и мне стало страшно. Я теперь готова была все отдать, только б вернуть Иоганна, но я не могла больше двигаться. Я превратилась в фарфоровую куклу. Тогда мачеха разодела меня в мое лучшее платье, положила в коробку и понесла в город, где продала злому великану, хозяину этой лавки игрушек.
С тех пор днем я сплю, а ночью думаю о моем бедном брате. Как то ему живется у трубочиста, которому я его продала — у этого трубочиста было такое злое лицо. И о моем отце я думаю. Как он должен без нас горевать! И зачем только я послушалась мачеху!
Всю ночь я плачу, и от слез мое лицо перестает быть холодным и начинает оживать, но утром приходит великан, и я опять застываю. Ах, милый глобусный человечек! Ведь ты такой умный и все знаешь, найди моего брата и мне самой помоги вернуться домой. Я уверена, что если мой брат найдется и я вернусь в родной дом и буду пить молоко нашей Пеструхи, я опять стану настоящая девочка.
Чем дальше рассказывала Марейка, тем больше хмурился глобусный человечек. Он долго молчал.
— Нехорошо ты поступила с твоим братом, Марейка, — качая головой сказал он наконец, — ты заслужила того, чтобы навсегда остаться фарфоровой куклой. Но твоими слезами и искренним раскаянием, я верю, ты когда-нибудь загладишь свою тяжкую вину, а теперь пойдем выручать Иоганна. Только скажи мне точно, где ты встретила в тот день трубочиста.
Но Марейка молчала. Уже под конец рассказа голос ее был еле слышен. Щеки ее побледнели, а глаза опять стали кукольно стеклянными.
— Ну что же, мы и так найдем маленького Иоганна, — сказал глобусный человечек уверенно, — только не нужно терять времени.
Дикси взяла куклу за руку и они вышли из лавки. На улице было темно и только в одном кабачке, с кружкой пенистого пива на вывеске, ярко светились окна. Оттуда раздавались крики, пение и смех. Дверь кабака отворилась, из нее выбежали три здоровенных молодца и что было мочи принялись тузить друг друга. Но когда глобусный человечек и Дикси подошли поближе, молодцы больше не дрались, а плача целовались и обнимали друг друга.
— Вот и хорошо, что помирились, — сказал глобусный человечек.
Но не успели они отойти на несколько шагов, как трое опять вцепились друг другу в волосы, и опять началась потасовка.
Удивленный глобусный человечек подошел к ним и строго спросил из-за чего они дерутся. Но теперь молодцы снова обнимались и плакали. Это были три брата-близнеца. Все трое одинакового роста и у всех совершенно одинаковые краснощекие лица, голубые глаза и рыжие волосы: не отличить одного от другого, если бы не родимые пятна, тоже совершенно одинаковые, но только у первого на правой щеке, у второго на левой, а у третьего на кончике носа. Ему-то глобусный человечек и велел говорить, а двум другим молчать, так как сперва они заговорили все одновременно и ничего нельзя было понять.
