А вот тут, в руках у этого полублатного или блатного паренька, тихая и безобидная гитара стала совсем другой — дерзкой и опасной. Она была нахальной даже тогда, когда Адик извлекал из нее знакомый мотив «цыганочки» и бархатным голосом призывал семиструнную гитару поговорить с ним, потому что душа его чем-то там полна, да и ночь лунная, и все такое прочее. И уж вовсе гитара становилась незнакомой, когда Адик пел свои любимые песни. Он в них представлялся отчаянным, ни на кого из волховстроевских ребят непохожим.
Ремеслом я выбрал кражу.
Из тюрьмы я не вылажу.
Исправдом скучает без меня…
Да, вот у него была такая судьба и ничего в ней нет страшного, потому что не может страшить тюрьма такого человека, как он, Адик, — питерский лихой парень…
Где б, в какой тюрьме бы ни сидел,
Не было и часу, чтоб не пел,
Заложу я руки в брюки и хожу пою от скуки —
Что же делать, коли ты уж сел…
Вокруг Адика ходили самые обычные здешние ребята и как завороженные слушали эту муть, эту унизительную и глупую муть! Гриша Варенцов еще мог понять там глупых девчат — ну влюбились, как курицы какие, как бедняга Лиза Сычугова, в эти наглые синие глаза, в эту светлую челку… А вот что же в нем находят рабочие ребята?..
Однажды расстроенный Саша Точилин позвал комсомольского секретаря:
— Посмотри, Гришка, какие пакостники у нас появились!
Комсомольская стенгазета, висевшая в коридоре клуба, была перечеркнута жирной черной краской. Внизу той же краской была выведена таинственная надпись «СХМ».
— Фью-ть!.. Скажи на милость, на какой спор пошли! — пробормотал Варенцов, рассматривая испоганенную газету…
— Это вредительство! Это самая настоящая организация! Надо немедленно принять меры и сообщить в Гепеу! Пусть немедленно займутся!..
— Да, да, побеги в Гепеу, поплачься, пожалься, что тебя обидели, пусть накажут, кто тебя обидел, маленького…
— Да послушай, это же политическое дело! Понимаешь — по-ли-ти-ческое!
— А мы, Саша, какая же организация — увеселительная, что ли? По-моему, мы и есть политическая организация. Конечно, это хулиганство какое-то не простое, что ли… Политическое хулиганство. Так ведь и мы политики, чего нам бояться, сами как-нибудь разберемся и справимся. Слушай, Точилин, скажи лучше: почему за этим Адиком ходят наши ребята? Смотри, всего десять дней назад его привела к нам Лизка Сычугова, а теперь у него во-он какая компания! И есть там неплохие ребята. Вот эти — Поводырев с бетонки, Крылов с подсобки да и другие. Ведь не хлюсты, не блатные, а самые рабочие ребята! Чем он их приманил? Неужто только гитарой да песней? Вот о чем нам, Сашок, думать надо, а не наложив в штаны, от страха бежать в Гепеу жаловаться!
— Ну ты, Варенцов, и вовсе стал как Степаныч — умный как вутка… А я тебе скажу, что газета — это дело рук Адика. И если ты против, чтобы в Гепеу жаловаться, то надо нам собрать ребят, пойти на обрыв, набить ему морду так, чтобы он задрав хвост бежал обратно на Лиговку…
— А Поводыреву и Крылову тоже морду бить? Или как? Они ведь на Лиговку не убегут. Могут остаться с битой мордой… Мол, нас, беспартийных ребят, комсомольцы научили уму-разуму. Спасибо им…
— Опять ты со своими присказками! А что же, по-твоему, делать?
— Присмотреться к этим ребятам. Узнать, кто хулиганит, пакостит. Хулиганов унять, коли надо — сдать куда следует. А ребят чем-то занять, поинтереснее что-то придумать… Вот ты, Саша, с Михаилом все наукой занимаетесь, радио там придумываете, еще чего! Это хорошо! Только вы, ребята, накрепко думаете, что то, что нравится вам, обязательно должно нравиться и другим. А если человеку неинтересно сидеть и мотать проволоку на катушку для радио? И хочется ему другого — ну песню, может, книгу какую или что? Лиза Сычугова стишки эти любит и читает, а мы над ней смеемся… А ей эти стишки дороже твоего радио, твоей машины… Почему ты прав, а она неправа? Я вот хожу и все об этом думаю. На бюро такой вопрос поставить — и не придумаешь, как назвать!..
А таинственные буквы «СХМ» продолжали появляться. То чья-то рука выводила их на объявлении о собрании, то они появлялись самым обычным и скучным образом — мелом на стене или заборе… Саше Точилину уже и стыдно было признаться, что он когда-то хотел бежать в ГПУ… Гитара Адика продолжала торжествующе звенеть и стонать над обрывом Волхова. И казалось, что нет такой силы, что может оторвать ребят от этого белокурого красавца с гитарой…
В теплый августовский вечер компания Адика собралась на своем излюбленном месте у реки. Вечер только начинался. Было светло от неушедшего еще дня, хотя огромная луна уже вылезала из-за дальнего леса.
Мы ушли от проклятой погони,
Перестань, моя крошка, рыдать. —
вполголоса, задумчиво пел Адик, негромко перебирая струны. Лиза прислонилась к стволу березы и курила папиросу за папиросой. Человек шесть ребят слонялось рядом в том ожидании чего-то необычного, которое они испытывали возле этого ленинградского, ни на кого не похожего парня. Не было только Вани Крылова, но он уже шел к ним из поселка. Не шел даже, а бежал. И когда добежал, то по его восторженно-возбужденному лицу сразу стало ясно, что он прибежал с чем-то необычным.
— На Луну, на Луну летят! Ей-богу! Там ребята толковище устроили — кого посылать!..
— Кого посылать? Кто летит на Луну?
— Ну, там в коммуне у комсомольцев газета висит! Летят на Луну! И наши, кажись, тоже! Вот кто-то из наших полетит!.. Понимаете — вот так на Луну и полетит!!! Я сейчас туда побегу! Вот это да!
Иван метнулся назад, за ним побежал Поводырев, а за Поводыревым и остальные. На обрыве остались Лиза да Адик, продолжавший перебирать струны гитары.
— Смотри-ка, Луна им личит, фраерам, — со злостью сказал Адик. — Ну, пойдем, Лизок, посмотрим, кто это на Луну собрался?
Он лениво двинулся к поселку. Лиза как тень не отставала от него.
Возле «халупы-малупы» было полно ребят. Даже у всегда спокойного Варенцова блестели глаза, он нетерпеливо покусывал палец, как будто хотел что-то выяснить для себя. А Миша Дайлер, тот размахивал руками и с ожесточением кричал:
— Да нет — вполне успеют! Осталось еще восемь дней, может, еще перенесут на недельку. Из Москвы самолетом до Кенигсберга, а там на пароходе — за полторы недели и доедут. Сейчас пароходы как эсминцы почти ходят. А может, для такого дела из Балтфлота и эсминец дадут… Надо, ребята, по телефону связаться с Москвой, звонить прямо в «Комсомолку» и узнать — летит или не летит!
Позади Михаила висел свежий номер «Комсомольской правды», и какая-то статья в газете была обведена густой красной краской. Лиза Сычугова подошла к газете. Да, это была привычная комсомольцам любимая их газета. Очевидно, только что пришедшая на Волховстройку «Комсомольская правда» от 31 июля 1926 года. Лиза прочитала раз, потом еще прочитала, другой… было там обычно, и все было так необычно… Среди других сообщений о новостях у нас в стране и во всем мире была напечатана вот эта самая, как бы обыкновенная заметка:
«Нашумевший по всему миру план полета на Луну в ракете, очевидно, близок к осуществлению. Строитель ракеты американец Годдард собирается вылететь на Луну 10 августа. В Нью-Йорке нашлось желающих полететь на Луну 62 человека, тогда как ракета берет всего лишь 11.
Наш советский писатель В. Веревкин, автор романа «АААЕ», желает лететь на Луну в качестве представителя СССР. Сейчас он ведет через Всесоюзное общество культурной связи переговоры с Америкой по этому вопросу. Намерение В. Веревкина поддерживается Высшим советом физической культуры».
Лиза подняла вверх глаза. На темно-синем вечернем небе ослепительно блестел огромный диск Луны… Неясные тени на нем напоминали о том неведомом, непознаваемом, что так вот вдруг, сразу приблизилось к людям. Неужели же это может быть? И люди прилетят на Луну, где есть горы и, кажется, какие-то моря, а значит, похоже на Землю? И может быть, живут там какие-то существа, похожие на людей, и сейчас смотрят вверх на привычную планету и не знают, что к ним скоро прилетят люди с Земли… И как же они там будут? Лиза даже видела где-то фотографию этого писателя — В. Веревкина. Красивый парень в клетчатой рубахе и галстук бабочкой… Да неужели же он будет ходить по этой Луне?! И люди увидят что-то совсем другое, другое небо, другую жизнь… И сами станут другие, лучше, добрее…
И, как бы отвечая на эти затаенные Лизины мысли, рядом забренчала гитара и знакомый нагловатый голос на тот же знакомый надоевший мотив, запел:
На Луне придется жить и мне.
Я готов всегда к такой беде,
Лунатикам набью я рожу,
Всех чертей перекорежу —
Почему нет водки на Луне!
— Это правда, это точно! — В голосе Миши Дайлера не было даже гнева, одно только удивление. — Где бы ты ни был, куда бы ни попал, тебе только одно: нахлестаться водки, покрасоваться перед темп, кто поглупее, набить морду тому, кто послабее… И нет такого места, которое бы ты не мог испакостить — конечно, если тебе позволить. Только здесь мы тебе этого не позволим!
