Она вошла в прачечную, тихо всхлипывая и кусая кончик своего передника. Гелька, я и Сабина, сидя рядом на скамейке, молча глядели на перепуганную малышку. А потом Сабина с материнской строгостью сказала:
– Перестань реветь, опусти передник и отвечай нам честно. Зачем ты забралась в койку к Сташке?
Только при одном напоминании о той злополучной ночи у Людки снова потекли из глаз обильные слезы.
– Ну так что же?
– А я боялась…
– Чего?
– Спать рядом с Йоасей.
Койка Йоаси стояла рядом с Людкиной.
– Ты одурела, что ли?
– Не одурела. Только она ночью… хрустит.
– Что ты болтаешь?
– Я же говорю: хрустит. Вот я и боюсь.
– Чем же она хрустит? Зубами? Костями?
– Не знаю.
Мы отправили Людку за дверь, а сами постановили лично проверить это дело.
В ту же ночь мы тихонько подошли к Йоаськиной койке и склонились над ней, прислушиваясь. Йоася лежала, разметав руки, беспокойно и неравномерно дыша. Время от времени она тихонько стонала.
– И вовсе не хрустит, – разочарованно сказала Сабина и собралась уже уходить.
Но Гелька в это время отогнула край одеяла и чиркнула спичкой. Йоаська лежала скорчившись, а из-под рубашки, как змея, у нее торчал конец плетеного соломенного жгута. Гелька схватила его и слегка потянула на себя. Захрустела солома, Йоася беспокойно шевельнулась и застонала. Ее живот и бедра были обернуты в несколько слоев плетеными соломенными жгутами.
Мы быстро юркнули в свои койки.
– Знаете что? – тихо спросила Сабина. – Она сплела этот жгут в хлеве. Когда так долго там сидела, помните?
– С ума сошла, – вздохнула Гелька. – Не иначе, как с ума сошла. Вериги[131] она себе выдумала, что ли?
– Давайте спать. Посмотрим, что будет дальше, – заключила я дискуссию.
А Йоася всё больше и больше уверялась в своем "божественном призвании", таская на себе соломенные вериги. Вместе с хоровыми сестрами она ходила на вечерни к отцам-иезуитам, сматывала крученые нитки в клубки, выполняла всевозможные личные просьбы – штопала монахиням головные уборы, вязала им ночные тапочки. Взамен она была освобождена от обязанности производить уборку, чистить картофель, мыть посуду, носить помои свиньям, очищать хлев от навоза. С настойчивостью и упорством, достойными святой, она делала всё, чтобы занять в сердце нашей новой воспитательницы то же место, какое она занимала у сестры Модесты. И ей это, несомненно, удалось.
Сестра Алоиза страдала сахарной болезнью. Вынужденная придерживаться строжайшей диеты, она глубоко ненавидела всех, у кого были хороший аппетит и здоровый желудок. Наш никогда не утоляемый, никогда не прекращающийся голод возбуждал в ней озлобление, презрение и ужас.
Когда голодные малышки устроили однажды после обеда рев и со всех концов столовой раздавались просьбы:
– Дайте нам добавку! Почему так мало супа? Дайте добавку! – пухлая сестра Алоиза сказала нравоучительным тоном (который, кстати, она очень любила):
– Обед – средство для восполнения наших сил. Но не лакомство.
Затем, для подтверждения мудрости этой истины, ока обратилась к мнению Йоаси:
– Скажи, Йоася, неужели и ты голодна?
И Йоася, краснея под нашими взглядами, торопливо пояснила:
– Да нет, почему же! Супа было даже слишком много! Впрочем, я-то уже и во время завтрака была сыта…
Сестра Алоиза – тактичная и хорошо воспитанная, никогда не терявшая выдержки, – сказала тихо, спокойно:
– Итак, вы видите, мои дорогие, что обед был достаточно сытный. В чем же дело?
Йоася так же, как некогда Целина, начала отказываться от своей порции супа, а иногда – и от всего обеда. Этим она уж целиком и бесповоротно расположила к себе сестру Алоизу. Теперь ни одна из нас не могла и заикнуться о том, что голодной выходит из-за стола, потому что наша воспитательница, покачивая укоризненно головой, говорила в таких случаях:
– и что за поразительное пристрастие у вас к миске? Берите пример с Йоаси. Она вон отказалась от второго блюда.
Мы обнаружили, что Йоаську подкармливает на кухне сестра Романа. Напичканная остатками блинчиков, помидорового супа, ленивыми пирогами или солянкой, она, конечно, легко могла пренебречь нашим жиденьким борщом и картофельными лепешками.
Во главе заговора, который должен был сокрушить Йоаську, встала Гелька. С того времени повелось у нас так: как только Йоася украдкой направлялась к дверям кухни, на ее пути неизменно вырастала Гелька. Звонкая пощечина возвращала Йоаську с грешной дороги на путь истинный. Кроме того, вслед убегающей преступнице летели грозные предостережения:
– Смотри, как бы мы не сделали с тобой то же, что с Целиной!
Потеряв доступ к кастрюлям сестры Романы, Йоася начала переживать нечеловеческие муки во время наших совместных завтраков, обедов и ужинов. Голодная, как волк, она садилась за стол и жадными глазами следила за дежурной, разносящей пищу. Однако едва она получала свою порцию, как Гелька ловко убирала у нее еду из-под самого носа и спокойно говорила:
– Ты уже сыта с завтрака.
А когда Йоася пыталась доказать свое право на обладание миской, Гелька обращалась к сестре Алоизе:
– Проше сестру, разве Йоася уже не соблюдает пост?
И в ответ на вопросительный взгляд воспитательницы Йоася низко опускала голову, не смея что-либо возражать. То же самое происходило и во время ужина. Но тогда Гелька великодушно позволяла Йоаське съесть свою порцию. А если Йоася осмеливалась тихонько попросить долить ей кофе, Гелька громко выкрикивала:
– Проше сестру Алоизу, что случилось с Йоасей? Бросается на еду, словно она целую неделю ничего не ела!
Она доводила Йоаську до того, что та буквально теряла голову, как только подходил час завтрака или обеда. Протягивая руку к своей кружке, Йоаська умоляюще смотрела на Гельку, но та была неумолима и тотчас же отставляла кружку в сторону. При этом она в веселым смехом обращалась к монахине:
– Сестра Алоиза, Йоася уже не хочет больше поститься…
– Да нет же, я хочу, – плаксиво, с натугой выдавливала из себя Йоаська.
– Ну, тогда отдавай свой хлеб, – и Гелька забирала у нее хлеб, отдавая его кому-либо из малышек.
Прошла неделя. Йоася осунулась и похудела. Однако это вызвало новый прилив заботы со стороны хоровых сестер. Гелька, подсмотрев, как сестра Романа дает Йоаське печеное яблоко, пришла в ярость:
– Видите?! Я тружусь, тружусь над воспитанием ее характера, а потом такая идиотка портит всё дело одним злосчастным яблоком!
– Ты трудишься над воспитанием характера Йоаси? – искренне удивились мы.
– Разумеется. Я знаю, как надо воспитывать девушек. Наши сестрички хотят непременно помрачить ей мозги, но мы еще посмотрим, кто из нас умнее. У меня есть уже одна идея!
Гелька реализовала свою идею в ближайшее же воскресенье.
После богослужения в часовне матушка-настоятельница, как обычно, направилась в кухню, чтобы там отдаться со всей страстью приготовлению угощения для ксендза. Как раз в тот момент, когда матушка укладывала на тарелке тоненькие ломтики сыра, в дверях появилась запыхавшаяся Гелька.
– Проше матушку, у Зоськи припадок эпилепсии, и она умирает…
Накануне вечером между Зоськой и Гелькой произошел такой разговор:
– У тебя, Зоська, наверно никогда уже не будет больше припадков, а?
– Почему?!. – возмутилась Зоська, тайно уверенная в том, что эпилепсия, поскольку она редко встречается, придает людям особое обаяние и красоту.
– Почему? Да потому, что, чем человек глупее, тем реже подвергается припадкам. Держу пари на три завтрака, что в течение года у тебя не будет ни одного припадка.
– На три завтрака?!
– На три!
У Зоськи захватило дух. Со злостью глядя на наши веселые лица, она выдавила из себя:
– Ну, я принимаю пари.
– Отлично! – И Гелька добавила как бы невзначай: – А если у тебя произойдет припадок, допустим, в воскресенье утром, то… выиграешь еще и мой обед.
…и вот теперь, приподняв руками подол своей рясы, матушка-настоятельница мчалась вверх по лестнице, в спальню, где извивалась в страшных конвульсиях Зоська.
Этим воспользовалась Гелька. Она затащила на кухню Йоаську и оставила ее там одну.
– Посиди здесь и присмотри за угощением для ксендза. Матушка так велела! – крикнула Гелька, захлопывая за собою дверь.
И кто бы остался равнодушным к блюду, на котором расставлены самые всевозможные кушанья, приготовленные руками набожной монахини для ксендза?! Разве можно быть равнодушным к булочкам с маком и орехами, к лоснящимся жиром желтым и белым кусочкам сыра, к меду, колбасе и бисквитам, к домашнему творогу и сметане, к вареньям, излучающим такие неземные ароматы, словно птицы принесли их в своих клювах прямо из райского сада?!.
Когда матушка появилась в дверях кухни, Йоася, склонившись над опустевшим блюдом, грызла румяный крендель…
