Глава 17
«Золотой жилет»
После встречи со слоном, едва мы вернулись к себе, начались рассказы о животных, о дальних странах, о путешествиях. Настроение у всех улучшилось. До обеда не было ни одной ссоры. Но уже перед самым обедом случилось происшествие, которое в нашем налаженном дорожном мире все перевернуло вверх дном.
Началось это с того, что Галя Урванцева показала свой альбом с открытками «Виды Москвы». Все, притихнув, любовались знакомыми зданиями столицы, ее улицами. Игорь тут же придумал игру. По нижней полке разложили открытки, изображающие родные московские места. И надо было назвать, каким трамваем следует ехать, скажем, к Химкинскому речному вокзалу, или от Университета к Планетарию, или от Парка культуры и отдыха имени Горького на стадион «Динамо». Разрешалась пересадка на метро и троллейбус. Такси не брали в игру. И долго совершали воображаемые поездки по своему городу мои москвичи…
Чтобы не отстать от подруги, Люда Сокольская вытащила из чемодана собранный ею гербарий и коллекцию крымских камешков и ракушек. Театрал Дёма Стрижаков показал бережно хранимую на дне баула программу спектакля «Синяя птица» в Художественном театре. Витя Минаев продемонстрировал математические фокусы по книжке «Веселый час». Вообще все хвастались своими сокровищами, вывезенными из Москвы в эвакуацию. Дошла очередь до Игоря. Он показал сперва свою знаменитую коллекцию зенитных и бомбовых осколков. (Теперь я поняла, почему у него был такой тяжелый вещевой мешок.) Потом он открыл тетрадь, где были наклеены вырезанные им из разных журналов знаки и марки всех автомобилей мира. Все восхищались этой коллекцией. Тут были и наши советские и всевозможные «паккарды», «бьюики», «роллс-ройсы» «гудзоны», «ханомаги», «испано-сюизы».
Затем, чтобы окончательно сразить нас, Игорь вытащил свою самую заветную коллекцию. Он редко кому ее показывал. В большом альбоме в особых гнездышках сидели пестрые, разноцветные конвертики с безопасными бритвами. Игорь собирал их везде, где только мог. Тут были и «Красная звезда», и «Стандарт», и «Экстра», и «Интом», и немецкая бритва, привезенная отцом, капитаном Малининым, который знал страсть своего сына.
— А вот тут у меня, видишь, пакетик, синенький с золотом, — объяснял увлеченный Игорь. — Тут у меня самая лучшая бритва была. Я ее выменял на три марки: две норвежские, одна — Гваделупы. Называется «Золотой жилет». Это последняя модель…
— А ну вынь, покажи, — попросил Дёма.
— Да потерял я где-то. Куда девал, не помню. Искал, искал перед отъездом, да уж некогда было, так и бросил. Вот только конвертик остался. А жаль, красивая была! Внутри золотая, по бокам черная, а в середине не три дырочки, а щелочка так прорезана фигурно…
— Вот такая? — громко сказал Витя Минаев и протянул руку. На ладони его лежало треснувшее, немножко заржавевшее, но еще сохранившее свои блеск лезвие, золотистое, с узенькой продольной фигурной прорезью. — Эта? — спросил Витя.
— Эта, эта! — обрадованно закричал Игорь. — Где ты нашел?
— Где нашел? — с особым выражением произнес Витя и оглядел нас всех. — Там нашел, где ты потерял. На острове нашел. У самого берега!.. Там нашел, где ты нашу лодку от причала отрезал…
Сперва Игорь покраснел, а потом кровь отхлынула от его щек, и он стал совсем белый. Тоненький, прямой, с поднятыми плечами, он вытянулся перед Виктором и смотрел на него огромными серыми глазами, полными негодования. Потом он сразу как-то обвис. Беспомощным взором потянулся он ко мне, и я невольно опустила глаза, чтобы не видеть этих растерянных, смятенных взоров из-под пушистых ресниц, на которых блеснула слеза. Что я могла сказать?
— Он, он, определенно он! — настаивал Витя. — Ведь твое лезвие? Да? Твое? — напирал он на Игоря. — Признаешь? Значит, ты!
— Честное вам даю пионерское, ребята, я…
— Ну, объясни нам, Малинин, — вмешалась я. — Ты что-нибудь знаешь, но не хочешь сказать? Скрываешь?
Игорь молчал, опустив голову. Слезы текли по его щекам. Но он еще силился скрыть их, удержаться и не заплакать.
— Я не знаю… — выдавил он, — ну, я не знаю… Сима… Ну честное же слово…
— Но ты был там, на берегу, ночью?
Последовало длительное молчание. Игорь всхлипнул:
— Ну, был… Только это вышло совсем…
— Сразу видно, что он! — закричали девочки.
— Ничего не видно! — возмутился Игорь. — А если уж хотите обязательно знать, так я вам могу сказать, что тогда лодку с острова я упустил…
Он остановился, сам перепуганный вырвавшимся словом. Но было уже поздно. И он сам понял это.
— Я ее ночью отвязал. Да! Я!
Ребята были так поражены, что только рты разинули.
— Зачем же ты это сделал, Малинин? — как можно спокойнее спросила я.
— Ну просто так… для интересу… Чтобы было такое приключение, как на необитаемом острове. Я же не знал, что в этот день война будет, что так получится… Я хотел лодку сперва спрятать за корягой, там, в заливчике, да упустил нечаянно. Стал развязывать, а на чалке там узел мокрый затянулся. Я его бритвочкой… А течение сразу и понесло. Хотел уже в воду лезть, а тут ты меня как раз позвала, Сима. Я уже не мог… А тут еще эти загадалки пропали. И война началась. Просто мне не повезло. Но, честное слово, я бы раньше сознался, да тут война, как-то неловко было уже… честное слово!
— И столько времени молчал! — закричали девочки.
— И с рыбой попался, и с лодкой тогда эту ерунду затеял! — выговаривал Игорю негодующий Витя Минаев.
— Нет, с одной стороны, конечно, ребята, насчет лодки он ведь сказал сам, но, конечно, с другой стороны… — начал Дёма, готовясь, видно, произнести длинную речь.
Я остановила его:
— Погодите, погодите, ребята! Пусть Игорь хорошенько подумает сегодня над тем, что произошло у нас с ним… История с лодкой достаточно безобразна, Игорь. Сколько огорчений и волнений ты доставил родителям! Об этом ты подумал?
— А я ж нечаянно упустил совсем… — успел вставить словечко Игорь.
— Сейчас уж не перебивай лучше, Малинин… Предлагаю тебе серьезно подумать над тем, что произошло, и сказать нам, как ты сам все это оцениваешь… И сможем ли мы тебе впредь доверять! А сейчас, ребята, берите котелки: через пять минут обед раздавать будут.
Весь этот день ребята бегали шушукаться в тамбур, с Игорем не разговаривали. Легли спать рано. Ночью мне не спалось. Поезд наш долго стоял на какой-то станции, потом пошел, гудя в темноте. Я все думала о нелепой истории с лодкой. Несколько раз я вставала ночью, подтягивалась на руках до верхней полки и смотрела в лицо спящему Игорю. Ему, бедняге, тоже, видно, плохо спалось. Он всхлипывал во сне, из-под длинных ресниц по чумазой, неотмытой щеке тянулся след просохших слез.
— Игорь… Игорек… — позвала я тихонько его, но он спал.
Я повернулась на своей полке, укрыла пальто спавшую рядом со мной Люду и вскоре заснула.
Я проснулась оттого, что кто-то трогал меня за плечо. Открыла глаза. Меня будил Дёма.
— Сима, — шепнул он и указал на бумажку, приколотую к оконной занавеске.
Протерев глаза, еще слипавшиеся от сна, я прочла:
«Сима, я уезжаю в Москву на подкрепление. Я давно так уж хотел, но старался быть выдержанным. Потому только ехал. Но раз мне нет больше доверия, то я все равно не могу. Счастливого пути дальше вам. Привет всем. Сима, не пиши папе, я напишу сам. Малинин Игорь».
Верхняя полка надо мной была пуста.
Должно быть, он вылез тихонько из поезда под утро, когда я наконец забылась сном. С собой Игорь прихватил свой баульчик, валенки и зимнее пальто, а демисезонное оставил. На столе у вагонного окошка осталась коробка с общим сахаром-рафинадом, запас которого обычно сдавался Игорю на хранение как жителю верхней, самой недосягаемой, полки. От буханки хлеба, полученной нами вчера, была отрезана небольшая краюшка. Больше Игорь ничего не взял.
Бегство Игоря было для меня тяжелым ударом. Я совсем растерялась. Не сразу я решилась сообщить обо всем Анне Семеновне. Она так и села, когда услышала:
— Что же это такое, Крупицына, как ты допустила!.. Ну вот, разве можно на тебя положиться? Ах, боже мой!.. Будет станция, я протелеграфирую по всей линии. И в школу надо сообщить… И, как назло, ребенок фронтовика…
Ребята мои были тоже потрясены исчезновением Игоря и готовы были уже обрушиться на Витю Минаева.
— Нашелся тоже прокурор! — возмущалась Люда.
— Настоящий скорпион! — поддержала ее Галя. — Лучше удовольствия не знает, как укусить кого-нибудь! А уж вопьется, так не отвяжешься. Ну что, дождался теперь?
— И, конечно, не он наши загадалки украл. Теперь уж ясно, — поддакивала Галя.
Витя отмалчивался.
А глубокомысленный Дёма пытался примирить их:
