Ознакомительная версия.
ГЛАВА 72
Я уснул и не мог понять, сколько проспал, когда проснулся. Костёр почти погас. Федя ещё спал. Я выбрался из пещеры.
На земле уже было утро! Кыш, повизгивая, просил выпустить его тоже…
Мы погуляли немного, здорово озябли, и так хорошо было вернуться, подкинуть в угольки сухих веточек, раздуть огонь и согреться.
Потом я разбудил Федю и спросил:
— Ну как? Долго вчера о жизни думал?
— Порядочно. И кое-что надумал.
— Теперь нам пора возвращаться. И так, наверно, беспокоятся.
Вообще-то мне показалось немного странным, что нас никто не разыскивал, что ночью по склону горы не ходили люди во главе с папой и мамой, не жгли факелы и не кричали: «Алёша-а!.. Ау-у!.. Ау-у!.. Фе-дя-я!»
Мы доели всё, что осталось с вечера, накормили собак, затоптали угольки в костре и вышли из пещеры.
Обратно мы шли молча, потому что Федя не хотел разговаривать и думал о чём-то своём. И вдруг он остановился и воскликнул:
— Какая же я скотина! Мой сосед по палате пацаном в одиночку громил фашистов и защищал Крым, а я размалевал его! Разгравировал! Но теперь я понял, что надо делать! Понял!
— Что? — спросил я.
— Узнаешь! Все узнаете! — пообещал Федя.
Первым делом я зашёл домой. Мама, увидев меня, ни капли не удивилась. Она пила чай с Анфисой Николаевной и сказала:
— Привет. Наверно, промёрз? Садись чаёвничать.
— И совсем не промёрз. Мы жгли костёр, — сказал я, не понимая, почему мама так спокойна, и спросил: — Ну, как вы тут без меня?
— Прекрасно. Василий Васильевич с Анфисой Николаевной всю ночь рассказывали нам про свои военные приключения.
— Ух! Жалко! — сказал я. — Пропустил самое интересное!
— Ты почему написал в записке: «Беспокойтесь»?
— По-телеграфному это значит: «не беспокойтесь», — объяснил я.
— А что означает возглас «мамочка» в конце твоей телеграммы?
— Это значит: «Мамочка! Вот кончатся все события, и мы начнём отдыхать по-настоящему. Честное слово!»
— Попробуй догадайся! — засмеялась Анфиса Николаевна.
— На то и телеграмма, — сказал я.
Мама решила после завтрака поспать, потому что прослушала всю ночь рассказы про войну. Я сказал ей, что иду в «Кипарис» к папе, и позвал Кыша.
Он грелся на солнышке после холодной ночи в пещере, а неподалёку от него умывалась Волна и мурлыкала так громко, как будто у неё внутри тарахтел маленький моторчик.
— Алёша, я надеюсь, что твоей ночёвкой в пещере все события кончились? — спросила мама.
— Откуда ты знаешь, где мы ночевали? — удивился я.
— Прости, этого я сказать не могу, — ответила мама.
Многие отдыхающие после завтрака прогуливались по дорожкам и сидели на лавочках, читая газеты. Среди них не было ни папы, ни Василия Васильевича, ни Феди.
Как я и думал, они, проговорив всю ночь, крепко спали в своей палате и даже не проснулись после громкого стука в дверь. Я решил их не будить и присел за стол написать папе записку.
Вдруг Кыш как-то странно себя повёл. Сел посередине палаты, задрал нос и, зажмурив глаза, к чему-то принюхался. Потом почесал лапой за ухом и снова принюхался… Он был похож на меня в тот момент, когда я хочу вспомнить что-то очень важное и не могу. Принюхавшись, Кыш тихонько и тоскливо взвизгнул.
— В чём дело? — шёпотом спросил я.
Но Кыш вдруг бросился под кровать Тория. Он обнюхал его чемодан и зарычал.
— Фу! — сказал я, но было уже поздно: Кыш залился таким лаем, какого я ни разу от него не слышал.
Первым с кровати вскочил папа.
— Фу! Фу! — закричал он, протирая глаза.
Я полез под кровать Тория, но Кыш не давался мне в руки и залаял ещё громче. Я не мог успокоить его ни лаской, ни угрозой выпороть поводком.
— Уберите вашего пса! Пошёл вон! Пошёл! — встав на колени, прогонял Кыша прибежавший в палату вместе с другими отдыхающими Торий. Однако Кыш, оскалив зубы, чуть не тяпнул его за руку.
— Я знаю, почему он лает, — сказал Василий Васильевич. — И вы, Торий, это отлично знаете.
— Я ничего не знаю! — тут же заявил Торий.
Василий Васильевич что-то сказал ему на ухо.
Торий отшатнулся и покраснел.
— Советую чистосердечно признаться. Откройте чемодан, — посоветовал Василий Васильевич..
— Кыш! Последний раз говорю: «Ко мне!» — крикнул я, и он послушался. Прыгнул ко мне на руки и уже не лаял, потому что охрип, а только рычал.
Василий Васильевич попросил выйти из палаты посторонних. Остались только папа, Федя, Милованов, Торий, Кыш и я.
— Открывайте. Смелей. И покажите нам свои трофеи, — сказал Василий Васильевич.
Торий очень неохотно открыл ключиком чемодан, и в этот момент Кыш, вырвавшись у меня из рук, бросился на глазах перепуганного Тория расшвыривать носом его рубашки, майки и носки, добрался до дна чемодана, схватил зубами два красивых, переливающихся всеми цветами радуги павлиньих пера, положил их к моим ногам, несколько раз победно тявкнул и скромно улёгся в углу палаты. Тут открылась дверь, и в палату вошёл Корней Викентич.
Он посмотрел на раскрытый чемодан с разворошённым бельём, на павлиньи перья, на Кыша и на меня и спросил:
— Извольте объяснить, что здесь происходит.
Я не знал, с чего начать, и поэтому онемел.
— Кыш учуял перья — он же обнюхивал павлина — и… вот… обнаружил, — наконец сказал я.
— Так, значит, это вы?! — воскликнул Корней Викентич. — Извольте объясниться, молодой человек.
Торий долго вытирал лицо, конечно, соображая, как лучше соврать, и наконец сказал:
— Однажды… я увидел на газоне эти перья и взял их… Вот, собственно, и всё… Очевидно, они упали с хвоста павлина примерно так же, как падают листья с магнолий…
— Нет, Торий. Перья вы не подняли с газона, а выдрали из хвоста Павлика, — поправил Василий Васильевич.
— Вы никогда не сможете этого доказать, — сказал Торий. Он уже успокоился, задвинул чемодан под кровать и готов был отпираться до конца. — Жаль, Торий, что вы не раскаиваетесь. Дело в том, что местные юннаты запечатлели на плёнке момент, когда вы «похищали» перья.
После этих слов Торий сник:
— Только не нужно посылать фото в мой институт, — вдруг попросил Торий. — Я просто не подумал… просто не подумал…
— Зачем вы это сделали? — спросил Корней Викентич.
— У одной моей знакомой… хобби… Она собирает птичьи перья, — сказал Торий.
— Мне стыдно за вас. Стыдно… О вашем поступке знает уже весь «Кипарис». Зайдите, пожалуйста, в дирекцию. Остальные — на пляж!
— Ну и палата! — сказала нянечка.
— Тебя, Алексей Сероглазов, и твоего пса я благодарю за гражданское мужество! — Корней Викентич пожал мне руку.
— Я тут ни при чём… Это Кыш взял след, — сказал я и подумал: «Вот что значит для собаки пожить одну ночь в первобытной пещере! Сразу нюх возвратился и бесстрашие».
Выйдя из корпуса, мы с папой сели на лавочке. Он сказал:
— Слушай меня внимательно: я делаю тебе последнее предупреждение. Если вместо отдыха ты будешь без спроса убегать из дома и вытворять чёрт знает что, то я действительно отправлю тебя в Москву. Твоя мама побелела, когда прочитала дурацкую телеграмму «беспокойтесь уходим»… И это — на ночь глядя! Хорошо, что Василий Васильевич объяснил, так сказать, где вы находитесь с Федей, и успокоил нас! Он заметил, как вы собирались, и проводил вас до самой пещеры. Потом возвратился и успокоил нас в тот момент, когда мама хотела бежать в милицию!
— Между прочим, если бы ты не сказал мне, чтобы я задумался об истории всего человечества, то я и не пошёл бы ночевать в пещеру, — сказал я.
— Но почему в пещере? Дома или на пляже ты не мог думать?
— Не мог. Ты сам всегда говоришь, что танцевать нужно от печки.
Папа слегка застонал. Это означало, что он не имеет возможности доказать мне, что я полностью не прав, хотя вроде бы говорю правильные вещи. Мне пришлось подробно рассказать ему, как я думал о своей прошедшей с большими нарушениями дисциплины, жизни.
— В общем, иди, — сказал папа. — И запомни то, что я сказал. Читай, купайся, гуляй и набирайся сил. С завтрашнего утра ты будешь бегать вместе со мной. Понял?
— Понял. Приду.
— Ты что-нибудь утаиваешь от меня? — вдруг ни с того ни с сего спросил папа.
— Конечно, утаиваю, — ответил я, — но только для того, чтобы не мешать тебе восстанавливать физические силы. Потом я всё расскажу и тебе, и маме.
— До свидания. Я пошёл на машину времени.
— Пока, — сказал я. — Мы тоже скоро пойдём купаться.
Папа ушёл, обиженный на то, что я что-то от него утаиваю. Может быть, он имел в виду ночную засаду? Кроме неё, я от него не утаивал ничего.
Ознакомительная версия.
