— Стоп. Прочти, — сказал Старков.
— Я потом прочту… Тут шумят…
Действительно, все, для кого, как для них, пятый урок был последним, лавиной неслись вниз. Но Старкову это не мешало. Притиснутый к перилам эскалатора, он мог читать учебник, во время объяснений учителя — решать шахматный этюд, а дома — спать, когда рядом беседуют мать с отцом и теткой и по радио транслируют симфонический концерт по чьим-то заявкам. Женька везде делал что хотел.
— Прочитать бы мне, Жень, эти стихи перед большим залом, — мечтательно продолжал вполголоса Виктор.
— В Лужниках, в Колонном? — спросил Старков.
— Допустим, в Колонном — там же бывают вечера поэзии? И, значит, когда прочту, когда… — Виктор запнулся, — одобрят…
— …и стихнут аплодисменты, прерываемые криками «Ура!», «Бис!», «Вперед!», «Вот дает!..»
— Да… Тогда пройти мимо Инки Петровой и так, знаешь, на ходу ей сказать: «Тебе посвящается…»
— Ого! — сказал Старков как-то неопределенно.
— Думаешь, не бывать этому? — спросил Виктор, вдруг сникая и чувствуя изнеможение после своей откровенности.
— Чему? Тому, что ты прочтешь когда-нибудь свои стихи перед большим залом? По-моему, это вполне возможно.
— Правда, Женьк?!
— Другое дело, — продолжал Старков, — как там окажется Инка? На вечере поэзии.
— А что?.. — осведомился Виктор с острым интересом, ожидая услышать что-либо об Инне.
— Ничего, — ответил Старков. — Предупредишь меня за неделю — я ее приведу. Не забудь: за неделю до вечера в Колонном, — повторил он деловито.
И оба рассмеялись, одновременно стукнув кулаком по плечу один другого.
Тут они и услышали объявление по школьному радио. После слов «конкурс начнется ровно через час, в зале» Старков сейчас же сказал:
— Может, сперва в этом зале прочтешь? Недолго ждать, недалеко ходить. И к тому же… почти наверняка Инка здесь окажется.
— Ты думаешь?
— Забежит на огонек.
— Значит, читать, Жень? — спросил Виктор с волнением, ожидая сейчас от Старкова и более решительного, и более заинтересованного тона.
— А чего ж? — сказал Старков. — Сходим только пока что в буфет, если открыт. Если закрыт, домой придется сбегать.
И хотя, не отвечая настроению Виктора, эти слова чем-то его разочаровали, они в то же время подействовали на него успокоительно.
По пути в буфет, спускаясь с четвертого этажа, Старков и Громада столкнулись с бегущим наверх Тушновым.
— Вы, а призы там давать будут? — спросил Тушнов, приостанавливаясь.
— Будут, — сказал Старков.
— Какие?
— Разные, — ответил Старков.
— Ну какие — разные? — настойчиво допытывался Тушнов.
— «Москвич», кажется, — отвечал Старков, продолжая спускаться по лестнице. — Две машины: одна — швейная, другая — стиральная… Стихи, значит, читать собираешься?
Тушнов на ходу бойко отвечал:
— А чего ж, мало ли их… «Стрекоза и муравей лето красное пропели, оглянуться не успели…»
— Оба, значит, пропели? — крикнул вдогонку Старков.
— А что? — И Тушнов скрылся из виду.
— Вот паренек не робеет, а ты робеешь, — сказал Виктору Женька.
— Ладно, не буду.
И все-таки, когда через час они остановились на пороге школьного зала (конкурс уже начался), Виктор совсем не выглядел решительным. Пока Старков, приоткрыв дверь, заглядывал внутрь, он успел отпрянуть в сторону, но Женька шепнул ему: «Инка там», взял за рукав и спросил:
— Пошли?
— Минутку… — Виктор высвободился, прошелся, читая про себя стихи, по коридору из конца в конец. — Что ж, пойдем, Жень, — и переступил порог зала, подумав о том, что ни за что не сделал бы над собой этого усилия, не будь рядом Женьки.
На сцене, за столом жюри, сидели лицом к залу Глеб Анисимович, Михаил Матвеев и секретарь школьного комитета комсомола Рома Анферов. Зал был заполнен меньше чем на треть — первые и последние ряды были совершенно пусты. В середине же группками, с интервалами, расположилось человек сорок старшеклассников.
Хотя самый зал выглядел так же, как во время других школьных мероприятий, на которых бывал Виктор, а ребят собралось не меньше, чем можно было предположить заранее, Виктор изумился. Чему? Ведь, и не имея воображения, легко было себе представить, что, войдя, он увидит именно то, что увидел. Но, обладая воображением, Виктор ожидал за знакомой дверью увидеть зал, смахивающий на Колонный, — большой зал, из тесноты которого вырвутся крики одобрения…
— Сейчас свои стихи прочитает Люда Семенова, ученица восьмого «Б», — сказал Матвеев с благожелательной улыбкой. — Пожалуйста, Люда.
Люда неторопливо поднялась на сцену. Она довольно часто выступала, спокойно и без смущения. В последний раз (это запомнилось Виктору) — на встрече с писателем. Писатель приезжал в их школу зимой и сидел за столом с краю, как сейчас Рома Анферов, а Люда стояла там же, где сейчас, и говорила, глядя попеременно то на гостя, то на ребят:
«Пусть писатели почаще заглядывают к нам в школу. Это поможет им повысить качество их книг. Мы подскажем им новые темы и идеи, которые, мы надеемся, они сумеют воплотить».
Писатель растерянно глядел на уверенную Люду. Может быть, он не надеялся, что сумеет воплотить все темы, какие ему подскажут. А может быть, его поразило, что, на взгляд этой девочки, подсказать писателю тему — несложное дело… Шутя он заметил, что хорошие писатели, как и хорошие ученики, подсказкой не пользуются.
В общем, ни в тот день, ни потом Виктору в голову не приходило, что Люда сама пишет, и притом — стихи…
Между тем Люда Семенова с выражением читала:
Нам в будущее все пути открыты,
И все дороги к счастью нас ведут,
О счастье шепчут колоски пшеницы,
И птицы песню счастья нам поют!
И города растут и расширяются,
И красотой манят своей,
И трубы заводские возвышаются
Над городами Родины моей.
Расти и крепни, Родина свободная,
Шумите же, колхозные поля,
Цветите же, сады необозримые,
Красуйся же, великая земля!
В то время как Люда читала эти стихи, Рома Анферов после каждой строфы посматривал сначала на часы, затем — на нее, как это делает председатель, напоминая оратору о регламенте. Когда Люда кончила, в зале раздалось несколько хлопков.
Глеб Анисимович сказал задумчиво:
— Вот таким образом… — И церемонно: —Благодарю вас. Спасибо.
— Не за что, — ответила Люда машинально и, сойдя со сцены, села на свое место.
— Сейчас мы послушаем следующего… м-м… стихотворца, который пожелает принять участие в нашем конкурсе, — объявил Глеб Анисимович.
— Давай, Вить, давай, — заторопил Старков, выталкивая Виктора из ряда в проход.
— Да погоди… Почему — сразу?!
— Видимо, нам сейчас прочитает стихи Виктор Громада, — сказал Михаил Матвеев, заметив их возню.
Виктор, не чуя под собой ног, поднялся на возвышение.
— У тебя — свои? Или чужие будешь художественно читать? — спросил деловито Матвеев.
— Свои… Я просто прочту свои стихи…
Виктор поискал взглядом в зале Инну Петрову, но не нашел ее и, смущенный тем, что пауза, кажется, затянулась, начал:
Мне без тебя так трудно жить,
А ты –
ты дразнишь и тревожишь.
Ты мне не можешь заменить
Весь мир… А кажется, что можешь.
Есть в жизни у меня свое:
Дела, успехи и напасти,
Мне лишь тебя недостает
Для полного людского счастья.
Мне без тебя так трудно жить,
Так неуютно…
Все тревожит.
Ты мир не можешь заменить!
Но ведь и он тебя — не может…
Виктор смолк и почти сразу услышал, как Глеб Анисимович произнес, точно про себя: «Любопытно!» — а затем отчетливо и церемонно:
— Благодарю вас.
Виктор, не поднимая глаз, вернулся на свое место. Старков сильно похлопал его меж лопаток, словно распрямляя, после чего показал ему большой палец.
— Что же… Обменяемся мнениями о последних двух стихотворениях, с которыми нас познакомили Семенова и Громада, — сказал Глеб Анисимович. — Та-ак. Кто же у нас окажется самым отважным и сломает лед молчания?
После короткой заминки решительно встал Матвеев:
— Я, пожалуй, скажу. — Он заглянул в блокнот и веско начал: — Во-первых, мне понравились стихи Люды Семеновой. Я их слышу, по правде говоря, во второй раз. Мне их Люда показывала недавно, советовалась, поскольку я член литературного объединения при газете. (Михаил Матвеев был членом литобъединения при газете «Комсомольцы впереди», о чем к слову охотно упоминал.) Тогда у нее не ладилось с ритмом. Теперь наладилось. Теперь с этим благополучно. А было… Я думаю, Люда на меня не обидится, если я напомню, как было:
Нам в будущее все дороги открыты,
