Ознакомительная версия.
Он рос, рос – а глаза не открываются. Потом открылись – и мы увидели, что они совсем белые – слепые! Мы не знали, что с ним делать!
Но он такой весёлый был и ласковый. Узнавал по голосу и папу, и меня. Войдёшь в комнату, он – раз! – и вмиг у тебя на плече очутится! А к папе всегда в карманы залезал: нет ли там чего вкусненького?
Очень любил шишки, орехи. В лапках держит, зубками быстро-быстро работает. Три ореха съест, четвёртый про запас прячет. Только как прятал-то? Положит куда-нибудь в уголок между полом и стенкой и думает, что спрятал. Слепой. Думает, и все слепые. Не знает, что раз открыто лежит, – значит, у всех на глазах.
Слепой, слепой, а по всей квартире отлично бегал, ни на что не натыкался. Со стула на спинку кровати, с кровати на шкаф чересчур даже ловко прыгал: ни разу не было, чтобы сорвался или там вещь какую-нибудь уронил. Такой акробат!
Вот только когда стул или там что-нибудь неожиданно переставишь, куда ему прыгать, – ну, тут прыгнет и шлёпнется.
Слепой же ведь всё-таки. Нисколько не видел. Вещи надо было всегда так передвигать, чтобы он слышал. Тогда он понимал и уж в пустое место не прыгал.
Ушами понимал. Уши у него были, словно зрячие.
В Латвии народ любит птиц. Рассказал я одному знакомому латышу про удивительную сороку Галю. Сорока эта на чисто русском языке посылала ребят спать, чуточку только пришепетывала: «Шпать! Все, все шпать!»
Латыш сказал, что для него это не удивительно, потому что у них в Латвии даже неприрученные птицы, бывает, говорят на латышском языке. И рассказал мне такой случай.
Нынче весной он развесил в своём саду много новых птичьих домиков, и все дуплянки, скворечники, синичники сейчас же были заняты разными дуплогнездиками. Потом ему пришлось надолго уехать в Ригу, попал он к себе в деревню только в начале лета. Подходит к своему саду и вдруг слышит – кто-то радостно его приветствует весёлым свистящим голосом: «Свейки, свейки, свейки! Лабрит!»
«Свейки» – по-латышски – «привет», а «лабрит» – «доброе утро»!
Хозяин остановился, но ни в саду своём, ни на крыше дома никого не увидел. Решил, что ему это просто послышалось, и вошёл в сад. И тут опять, теперь прямо у него над головой, раздалось весело: «Лабрит! Свейки, свейки, свейки!»
Латыш взглянул вверх и увидел… скворца! Чёрный, весь в ярких блёстках скворчик сидел рядом со своей скворечней, смешно трепетал крылышками и высвистывал: «Свейки, свейки, свейки!» – как бы приветствуя хозяина.
Потом оказалось, что каждое утро колхозницы и колхозники, проходя мимо сада, приветствовали этого скворца – домик его у самой дороги – словами «свейки» и «лабрит». Вот скворец вызубрил эти приветствия и пел их всем прохожим.
А добрый привет всегда по сердцу птицам, как и людям!
Раньше я ничего не знала о жизни зайцев. Слыхала только, что они быстро бегают, едят капусту и всего боятся.
У нас в пионерском лагере живут три маленьких зайчонка. Оказывается, зайцы очень весёлый народ. С самого утра они затевают игры с беготнёй и прыжками. Утомившись после этой «утренней зарядки», они просят завтракать: рыскают по всем углам, становятся на задние лапки, чухают носом, тыкаются в миску.
Зайчата очень привязались к нам. Им, видно, очень нравится, что мы о них так заботимся.
Но однажды мы не углядели, и наши воспитанники всей гурьбой удрали в лес. Мы, конечно, очень огорчились: ищи ветра в поле! Пропали, пропали зайцы!
Но напрасно мы волновались: едва настало время сна, все зайцы в полном сборе явились домой! И мы увидали, что нашим зайцам вполне можно доверять: они уже привыкли к дисциплине!
Я очень полюбила зайчат. Теперь я знаю, какой у них забавный характер.
Жил-был маленький паучок. Была у него страшная паучиха-мамаша и множество братишек и сестрёнок.
И вот в один прекрасный осенний день наш паучок потихоньку убежал от паучихи, от всех своих братишек и сестрёнок, залез на высокий стебель и начал ткать паутинку: решил сплести тенёта, ловить мух и комаров – зажить своим домиком.
Но только он стал выпускать из себя паутинку, глядь – бежит мохнатое страшилище: ни шеи, ни хвоста – голова да брюхо, восемь ног, восемь глаз – все враз на нас! Это была паучиха – его мамаша.
Ужасно испугался паучок. У пауков ведь так: паучиха долго таскает на себе мешок, набитый детишками. Бережёт их от дождя и холода, от хищников. С опасностью для собственной жизни защищает их от всех врагов. А подрастут паучишки, разбегутся кто куда, – и кончено: мамаше на глаза не попадайся – съест!
Наш паучок, как увидел паучиху, так со всех ног наутёк: со стебля на листок, с листка на цветок, на одуванчик. Осень тихая стояла, солнечная – одуванчики в ту пору опять зацвели.
На цветке на одуванчике собрал паучок все свои восемь ног к голове. Брюшком к небу повернулся… А внизу на земле муравьи собрались, букарашки, сам жук-олень пришёл, – и все смотрят, – что такое паучок делать собрался? И паучиха сюда приближается…
Паучок из себя паутинку пустил. Длиннее, длиннее выпускает. И зацепилась паутинка концом за стебель. Тут пошёл паучок с цветка на стебель. Тихонько идёт, еле ножками перебирает. А сам паутинку всё ткёт, ткёт, ткёт… Уж длинной петлёй паутинка завилась.
А паучиха к одуванчику подошла, на стебель лезет. Паучок как припустил к ней вниз! Голову, что ли, потерял со страху?!
Добежал до места, где его паутинка за стебель зацепилась, – раз её! – откусил как ниточку.
Ветерок дохнул – паутинку метнул – оторвал паучка от травинки. Паучок лёгонький – пушинка! Летит себе на паутинке.
Паучиха так не может: тяжела. Слезла поскорей с одуванчика, – побежала догонять паучка: спустится же где-нибудь!
Коротка паутинка, – летит паучок над самой травой.
Летел-летел – да за какую-то травинку и зацепил.
Глядь – это не травинка, а длинный ус зелёного кузнечика-скачка!
Рассердился скачок, – как тряхнёт усом! Паутинка порвалась, – отлетел паучок далеко в траву.
Да ведь это не спасенье: живо и тут паучиха найдёт!
Где она? Влез паучок посмотреть на голубой цветок цикория.
Откуда ни возьмись, – две страшные осы на него! Полосатые как тигры, крылатые как ястреба, спереди челюсти-жвала, позади – смертоносные жала! Спешат, жужжат, – обе сразу бросились – да в воздухе и столкнулись, – на землю упали. Только тем и спасся.
А сзади уж ещё две летят.
Ну, паучок не стал ждать: пал вниз – и спрятался в траве.
Спрятался – и видит: висит на кусту большая серая роза – осиное гнездо.
Собрал паучок ножки, брюшко вверх, и паутинку ткёт, ткёт, ткёт!.. Ветерок дохнул, паутинку мотнул, паучка сорвал – паучок дальше помчал.
Летел, летел – да раз! – опять за что-то паутинка задела!
Повис паучок вниз головой – и видит: на земле под ним слизняк-мягкотел с витиеватым домиком на спине. Две длинные, две короткие мягкие булавочки выставил.
Кругом оглянулся паучок, – сразу про булавки забыл!
Кругом – огромные рыжие мыши!..
Но так ему со страху показалось: это были всего только мыши-малютки. Они даже паучкам не опасны.
Одна мышь-малютка лезет на стебель, другая сидит на земле, колосок в ручках держит и пастишку разинула: смешно ей, как паучишка на ниточке раскачивается кверх ногами. А за ней на траве замечательное свито гнёздышко из соломинок.
Паучку стыдно стало, что он мышей-малюток так испугался. Он и спрашивает у хохотуньи:
– Это ваш домик тут на траве?
– Самый наш, – отвечает мышка. – Мы в нём всей семьёй живём.
– Скажите, пожалуйста, – а что это у вас в руках?
– Вот смешной! Не видишь разве? Колосок. В кладовку несу – на зиму запас собираем.
– А скажите, пожалуйста, что такое «зима»?
– Ой, да ты и глупенький! Разве тебе мама не говорила, что скоро пойдут дожди, дожди… ветры сорвут с кустов платье, станет холодно-холодно!.. Залетают снежинки – белые такие, ледяные мушки, – засыплют всю землю. Тогда нечего станет грызть, нечем станет брюшко себе набивать. А зима долгая-предолгая, – и кто не запасёт себе на зиму зерна, тот с голоду помрёт.
– Какой ужас! – сказал паучок. – А как же я? Я совершенно не умею собирать себе на зиму запасы.
– Поди-кась ко мне, – промямлил снизу чей-то мятый голосок. – Я тоже запасов себе не коплю.
Это шептал слизняк-мягкотел со своим домиком на спине.
Чтобы лучше слышать, паучок спустился к нему на листок ромашки.
– Ты сделай, как я, – сказал слизняк. – Начнёт холодать, – я утянусь в свой домик весь с головой, замкнусь в нём – и спать! Ловко?
– Ловко-то оно ловко, – сказал паучок. – А как мне быть, если у меня домика-то нет?
– Н-не знаю, – промямлил слизняк. – Поди вон к шмелям. Шмели – не осы, тебя не тронут. А домиков из себя делать тоже не умеют.
Паучок побежал к шмелям.
Мохнатые шмели сказали паучку:
– А ты собери всё своё семейство – и сделайте себе такую землянку, как у нас. Первым делом свою мамашу зови. У нас мамаша всем домом правит.
Ознакомительная версия.
