Потому что мало ли что может быть… Вот теперь летаю по кругу над своим континентом и не знаю, садиться мне или нет. Подсунули континент, называется!..
Шурка замолчал. Он посмотрел на меня, потом на Борьку и заскучал:
– Ну и публика! Вам что ни расскажи – всё проглотите.
– Что же это вы изучаете такое страшное? – спросила тетя Дуня.
С добренькой улыбкой, открывающей ровные вставные зубки, тетя Дуня приблизилась к полукругу наших кресел и скрестила руки на груди.
– Да какое тебе… – начал было, тараща глаза и бледнея от ненависти, Борька.
Но Шурик ловко и тихо его оборвал:
– Уроки, тетечка, готовим.
– Вот я и говорю, – вкрадчиво возразила тетя Дуня, – наука уж больно нечеловеческая. Неужели в школе этому учат?
– Это, тетя Дуня, астробиология, – засвидетельствовал я, так как знал, что пользуюсь у вредной тетки кое-каким авторитетом. – Самая что ни есть последняя дисциплина. Задали нам рассказ по астробиологии, да чтобы от первого лица. Для этого и день отгула дали.
Тут я понял по наступившей тишине, что напорол чепухи. Шурка странно моргнул и взялся за подбородок, Борька закрыл ладонями уши и зашипел.
– Вот оно как, – загадочно улыбаясь, проговорила тетя Дуня, – а мне вражина мой объяснил, что у вас учитель труда заболел. Что ж ты мне врал-то, враг?
Или матери пора написать?
– Ч-черт! – процедил сквозь зубы Борька и отвернулся. Шурик с надеждой смотрел на меня.
– Да нет, тетя Дуня, зачем же матери? – глядя на старушку ясными глазами, начал я. – Боря просто торопился, он вообще говорит, как захлебывается.
Учитель по труду заболел – это само собой. Ну, и, чтобы день не пропадал попусту, нам такое задание дали по астробиологии.
– А… – Старушка недоверчиво раскрыла рот.
– А вот по этой самой астробиологии у нас к вам, тетечка Дуня, вопрос.
– Мне нужно было обогнать медленно работающие тетины мозги. – Вот в деревне у вас, в Псковской области, есть змеи или нет? В учебнике пишут, что нет, да нам не верится. Пишут, что очень для них там холодно.
Тетка Дуня перевела взгляд на Шурика, потом на Борю. Все серьезно молчали.
– Да кто пишет-то? – неуверенно начала тетя Дуня. – Они и не были там, наверное. Да у нас под городом Островом их полным-полно. Каждый год кого ни то кусают. А ляжет человек спать на лугу, захрапит, рот раскроет… – тетя Дуня показала, как спящий раскроет рот, – а змея-то и ползет на храп.
Красная, черная, серенькая, а то еще белые бывают, и глаза у них зеленые.
Коли белая укусила, так, считай, погиб человек. Ну, а в рот заползают всё больше серые. Спит человек, бывало, разморится, жарко ему, – тетя Дуня присела на краешек дивана, – и снится человеку сон, будто пьет он квас холодный-холодный. Пока ползет она в горло, значит. Проснется – и криком кричать. Одно только средство от этой беды: топи жарко баню, клади того человека в самый пар – и пускай он дышит над тазом с парным молоком.
Почувствует гадюка молочный дух – и выпадет. Тут ее не упустить, а прутом застебать надо, потому что если раз заползла в нутро, то уж потом повадится.
– А для чего она залезает, тетя Дуня? – с интересом спросил Шурка.
Тетя Дуня с неудовольствием посмотрела на него и ничего не ответила.
Недолюбливала, она нашего Шурку.
– А больно человеку, когда она там, в желудке? – не унимался Шурка. – Она, наверно, искусает там все?
– Вот уж не знаю, – сухо ответила тетя Дуня, – меня-то бог уберег, а у других не спрашивала.
– Враки все это, – убежденно сказал Шурка. – Не верю я в эту сказку.
– А мне больно нужно, чтобы ты верил! – отрезала старушка и поднялась.
– Когда расходиться думаете, запечники? Люди добрые по своим домам сидят, а вы и честь и совесть позабыли, видно.
– У нас свобода совести, – сказал Борька, – где хотим, там ее и забываем. А ты в бога-то веришь, а, баба Дуня?
Бабка Дуня опасалась подвоха, и она была права.
– Здравствуйте! Который год вместе живем, и не разобрался! Конечно, верую…
– Ну, и иди с богом, – довольный, посоветовал ей Борька. – А мы сегодня до ночи посидим.
– Матери напишу, вражина! – пригрозила тетя Дуня, уходя.
– Мне тоже есть о чем написать! – крикнул ей вдогонку Борька.
Оставшись втроем, мы переглянулись.
– Видали? – сказал нам Борька. – Правду скажешь – не верит, врать приходится. Слушай, – вдруг накинулся он на Шурку, – расскажи еще что-нибудь, а? Тебе писателем надо быть, не иначе! Закрути детективчик!
Борьку никак нельзя было вернуть к лориальской действительности.
– Да погоди ты! – остановил я командора. – Он еще не один раз нам загнет.
Ведь история Лориали только еще начинается.
– Нет, вы подумайте! – шумел он. – Вот так учишься в одном классе с таким тихоней, и вдруг бах! – гений. Лауреат Ленинской премии или еще что-нибудь.
Поневоле в затылке зачешешь. И об этом же нужно будет писать мемуары. Вот, мол, в шестом классе подводил я гордость нашей литературы Александра Даниловича к девчатам и задавал молодому гению вопрос: «А кого ты, братец ты мой, из них выбрал бы себе в секретарши?»
– Ну и дурак, – обиженно сказал Шурка, – умнее ничего не мог придумать… И еще руки выкручивал, ненормальный!
– Дорогой, – насмешливо возразил Борька, – потомство все равно узнает, что ты был труслив и слабоволен, что боялся сильных и продавал свои идеи за одно облегчение страданий.
– Отвечал разве? – недоверчиво спросил я Шурку.
– А ты думал! – отозвался Шурка. – Не ответишь – так он все кости переломает. Ну, думаю, ладно, дурак, на тебе – и отвечаю.
– Тем более обидно, – сказал Борька, – ты же как все, ты обыкновенный. И если ты станешь гением, я застрелюсь от удивления, честное слово.
– Ну ладно, – перебил его я, – время покажет, кто из вас гений, а пока надо хорошенько благоустроить наши континенты.
И работа на планете закипела.
Совет Командоров единогласно постановил: разойтись по разным комнатам и составить в исторически кратчайшие сроки политическую карту Лориали. Я захватил карандаши, три листа голубой миллиметровки и отправился в спальню.
Я шел очень тихо. ковровая дорожка как бы впитывала в себя весь шум, и только огромная коробка цветных карандашей погромыхивала у меня под мышкой.
Дверь в спальню была приоткрыта. На широкой низкой кровати сидела бабка Дуня. Она быстро спрятала что-то под передник и недовольно сказала:
– Ишь, расползлись по чужой-то квартире… Места им мало!
Мне стало тошно. Я молча прошел мимо старухи, гремя карандашами. И, когда за спиной у меня зашуршало, я резко обернулся. Застигнутая врасплох, старушка стояла в дверях и смотрела на меня светлыми голубыми глазами. В руках у нее была аляповатая картинка в багетовой рамке: очевидно, заграничная.
– Не видел, не видел ничего… – тихо сказал я.
Минуту бабка Дуня неподвижно смотрела куда-то на мой подбородок. Потом медленно повернулась, пошла… тесемочки фартука у нее на спине были крест-накрест. Что за картиночка поразила воображение старушки, не знаю.
Когда ее шаги затихли в коридоре, я сел за туалетный столик и разложил на полочке бумаги. Из ясного зеркала на меня посмотрело мрачное глазастое лицо, похожее на икону. Лицо хотело плакать. Жалко было бабку Дуню, а почему, не знаю.
«Ну, ты, механический гражданин… – сказал я себе. – Понимал бы ты что-нибудь в жизни!»
Дела на розовом континенте были прескверные. Но поначалу, естественно, я об этом и не подозревал. Я высадился в самом центре континента, на берегу лесного моря, которое было величиной с Федеративную Германию, а глубиной всего лишь метр-полтора. Нарисовав это море на карте, я битый час сидел как дурак на его берегу и любовался своим отражением в рамочке из розовых лопухов. Собирался даже послать радиограмму в Совет Планеты: «Веселой жизни не обнаружено. Континент необитаем. Скучно, как на уроке ботаники. Вылетаю на остров Гарантии. Серж».
Но вдруг одно пустячное обстоятельство изменило все мои планы. Откуда ни возьмись, прилетела сердитая тощая муха и, сев на зеркало-трюмо, принялась деловито его пересекать с запада на восток, отражаясь в стекле своими лапками и пузом, как гребная галера.
– Корабль! – чуть не закричал я. И верно: из-за розового мыса на зеленоватую гладь внутреннего моря выползло высокое и черное шестивесельное судно. – Корабль!
Невидимый с моря, сидел я в своем аэроне и собирался уже нажать белую клавишу старта, как вдруг из пышных зарослей восточного берега вынырнула и заскользила по воде вторая галера. Бесшумно и ровно летели двухъярусные корабли навстречу друг другу, но неожиданно одна из галер вздрогнула, накренилась и, вспыхнув ярким пламенем, исчезла в воде. Минута – и второе судно скрылось за лесистым полуостровом западного берега. Наступил полный покой. Озеро зеленовато мерцало, как экран осциллографа, и ничто на его поверхности не напоминало больше о случившейся драме. Только в самом центре трюмо остался черный язычок копоти. Я стер со стекла следы несчастной мухи, спрятал спички в карман и задумался.
