— Слушай, — сказал Григорий Александрович, — я тебе песни пою, а ведь ты ещё не обедал, а? Всё! Идем обедать. Кстати, узнаешь, как у нас кормят. Вот тебе ключ, сегодня поспишь в моем предбаннике. — Григорий Александрович открыл дверь в боковушку, где стояли застеленная кровать и тумбочка. Здесь он оставался, когда засиживался допоздна в детском доме. — Завтра переселим тебя в отдельную комнату, там уберут, а сегодня переночуешь здесь. Кстати, гони всех, кто после ужина полезет к тебе. А впрочем, можешь и пустить, как хочешь…
Взрослые ушли, закрыв кабинет, а Иринка сидела за шкафом, пока не стихли шаги. Она вспомнила вдруг про обед. Обрушив транспаранты, она выскочила из-за шкафа, споткнулась о стул, ушибла коленку, все же допрыгала на одной ноге до дверей, толкнулась… И только тогда поняла, что дверь закрыта на ключ.
— Ой, Григорий Александрович, ой, дядечка солдат! — отчаянно заголосила она, стуча в дверь кулаками. — Я кушать хочу! Ой, как кушать хочу!
И осеклась, услышан говор ребят. А вдруг ребята узнают, что она закрыта в кабинете директора? Откроют двери и спросят: ты как попала сюда? Шпионишь? Она сразу забыла про голод. Выждала, пока не утихнут ребячьи голоса, забралась в боковушку, бухнулась в директорскую кровать и заплакала. Сжавшись в комочек, она незаметно заснула. И тут же увидела свинью Ромашку со скотного двора, побежала от нее, прыгая через кусты, по куда бы пи сворачивала, всюду слышала за собой треск сучьев и хрюканье Ромашки. Бежала, пока не попала в болото, стала прыгать с кочки на кочку, с кочки па кочку и угодила в трясину. Оглянулась, увидела злые глазки Ромашки и стала умирать от страха, но, умирая, заметила на берегу охотника в гимнастерке и лыжных ботинках. Он навел на Ромашку новенький пистолет, прицелился и выстрелил.
Бах!
Иринка вскочила с кровати, увидела солдата Олега Семеновича с пистолетом в руках, по не испугалась, а кинулась солдату на грудь. Пистолет упал, солдат прижал Иринку к себе.
— Ромашка! — кричала она. — Ромашка!
Солдат Олег Семенович вытер её мокрое от слез лицо.
— Где ты ромашку увидела? Никакой ромашки нет!
Иринка не верила. Она открыла один глаз. Увидела кабинет, стол, кресло. Потом открыла другой. А где же болото? А где же Ромашка с узкой мордой и злыми глазками? Ничего такого не было. Иринка крепко обхватила за шею солдата Олега Семеновича, и страх её растаял совсем. Солдат понес её в малышовую группу, по дороге щупая девочке лоб: не заболела ли? У крыльца им встретилась воспитательница.
— Иринка? Где ты пропадала?
Девочка открыла глаза, увидела тетю Аню и заплакала:
— Я кушать хочу…
— Где вы её подобрали?
— Спала в кабинете.
— А как же она попала туда?
— Чего не знаю, того не знаю, — усмехнулся солдат.
— Давайте мне ее…
Но Иринка не отдавала солдата и ещё сильнеё прижалась к нему. И тогда он отнес её в спальню, а сам сходил на кухню и принес ей ужин — запеканку с киселем. Иринка ела, держась за солдата одной рукой, чтобы его не отобрали, а малыши смотрели на них с кроватей. Не доев, Иринка внезапно заснула. Солдат Олег Семенович уложил её и укрыл одеялом. Тогда Иринкин сосед мальчик Вася слез с кровати и встал на полу босой, глядя на солдата Олега Семеновича. Солдат никогда в жизни не нянчил детей, но догадался, чего от него хочет мальчик Вася. Он уложил его в кровать и укрыл одеялом. Только было собрался уйти, как девочка Наташа слезла с кровати и осталась стоять столбиком. А за ней и другая, третья. И солдат всех уложил спать.
— Ну, спокойной вам ночи!
— Спокойной ночи, дяденька Олег Семенович! Приходите ещё!
…На следующий день после обеда Иринка подкараулила Олега Семеновича у выхода из столовой и поволокла в сарай. Там, в закутке, развалившись всей своей огромной тушей, лежала свинья Ромашка и возилась мордой в пустой бадейке. Она обернулась на свет в дверях, думая, что несут еду, уставилась на вошедших своими злыми умными глазками.
— Вот Ромашка!
Иринка крепко держалась за Олега Семеновича, и он только сейчас понял, кто её вчера напугал.
Ромашка тяжело поднялась, подвалилась к решетке и сквозь щель прихватила Иринку за платье, от которого вкусно пахло обедом. Но Иринка не испугалась. Солдат стоял у неё за спиной, и она никого не боялась.
Олег Семенович с любопытством оглядел сарай, трех коров, быка, двух телят, сеновал в другом конце, косы на стенах, сбрую, покрутил головой, усмехнулся, вскинул Иринку на плечо и вынес её на волю. Подивился далям, вьющейся речке, синеющей подо льдом, далекой кромке леса…
В домике возле столовой девочки готовили для солдата Олега Семеновича комнату. Они мыли окна, перетряхивали тумбочку, вывозили тряпками грязь из углов. Иринка отобрала тряпку у малышки, вытолкала её на крыльцо и сама стала помогать старшим. Малышка заплакала. Это был непорядок — оставлять других без работы и обижать. Пришлось солдату вмешаться. Он принес метлу, вручил её девочке и вежливо попросил замести снег у крыльца. У девочки сразу просохли слезы, она с необычайным усердием стала трудиться, то и дело поглядывая на солдата, словно бы спрашивая, хорошо ли она метет. Олег Семенович кивал — дескать, правильно, полный порядок, растерянно улыбался, догадываясь, что уже все решено за него и что Иринка, и эта малышка, и девочки, усердствовавшие в доме, никуда не отпустят его…
Проходя вечером по кладбищу, Ефим Савельич Истратов услышал треск. Он оглянулся, но ничего особенного не заметил. Обычная картина: осыпавшиеся могилы, деревянные кресты с выцветшими на них рушниками, старые березы и липы. Истратов пошел дальше. Снова послышался треск. Тогда он поднял голову и в густой листве березы увидел чьи-то босые ноги. Держась за ветку, мальчишка застыл с раскрытой пятерней, а над ним, трепыхаясь в воздухе, кричал скворец. Рассмотреть, кто это озорует, Истратов не успел. Мальчишка заметил его, скатился вниз, скрюченная фигурка его нырнула в гущу деревьев и скрылась.
Истратов подошел к дереву и увидел в траве взъерошенного скворца. Глаза скворца воинственно сверкали, он силился подняться, но только беспомощно вертелся, отталкиваясь своим острым черным крылом. В руках Истратова, спокойных и теплых, скворец угомонился, и глаза его устало закрылись.
— Э, братец, да у тебя лапка сломана.
Истратов присел на скамеечку возле могильной ограды, извлек очки из кармана, надел их и стал рассматривать сломанную лапку.
— Никак колечко?
Истратов попытался прочесть буковки, но было уже темно — не разобрать. Тогда он встал и пошел с кладбища, держа перед собой находку, словно блюдце с водой.
На следующий день, придя в школу, Павлик столкнулся у входа с дружком своим Васькой, с которым сидел на одной парте. Тот явно поджидал его.
— Ничего не слыхал? — спросил Васька.
— А что?
— К нам из Австралии скворец прилетел. С колечком!
— Врешь!
Павлик прижал Ваську и задышал в лицо.
— Сам видел?
Васька выпучил глаза, набрал воздух в грудь — очень хотелось похвастать, что видел, но не решился.
— Отпусти сперва.
Павлик отпустил.
— Ефим Савельич Маргарите Ивановне сказал, я за дверью стоял и слыхал: интересный, говорит, случай — из Австралии прилетел скворец.
— А почем он знает, что из Австралии?
— А кольцо у него на лапке, там все написано…
— Трепло ты! — Павлик с презрением отвернулся от приятеля. Он отошел было, но снова приблизился к Ваське и с равнодушным видом сказал: — Ты вот что, помалкивай лучше. Раззвонишь — смеху не оберешься.
Васька растерянно хлопал глазами.
— Чего помалкивать-то?
Глаза у Павлика недобро сощурились. Васька замолк — Павлик был скор на расправу и драться горазд.
После уроков Павлик домой не пошел. Классы давно опустели. Он стоял перед стенгазетой, делая вид, что читает, а сам постреливал глазами в сторону учительской, где ещё сидели учителя и Ефим Савельич Истратов — директор школы, преподававший математику и физику. Раз-другой Павлик прошелся мимо учительской, заглядывая в открытую дверь, а когда Истратов наконец собрался уходить, юркнул в класс, потом выскочил вслед и долго шел сзади, не решаясь подойти.
И пока шел, все думал: видел учитель или нет, как он пытался достать скворца из дуплянки? Наверно, видел — от него разве спрячешься. И сам себя оправдывал: он бы не трогал скворца, если бы тот не стал нападать, норовя попасть острым клювом в глаза. Пришлось в порядке самозащиты помять его слегка. Павлик глядел учителю в спину и думал: а ну вдруг сейчас Ефим Савельич обернется и скажет: дескать, что ты идешь за мной? Загубил скворца, а сейчас чего тебе надо? Шел за ним и не знал, как оправдаться. Разорял он гнезда, собирал яички, выдувал жидкость и хранил их в ящике на чердаке — ни у кого такой коллекции не было, а сам никогда не задумывался: зачем она ему, собственно? А вдруг учитель спросит: да, зачем она тебе? Что сказать? Может, сбрехать: для науки, дескать? А почему тогда прячешься, как вор? И биологичке не покажешь?
