Я оглядываюсь на Мильфину, но она лишь пожимает плечами. Так что мне приходится проследовать за её шефом. Кабинет его традиционно пуст. Ни листка бумаги. Нигде.
Кулхардт плюхается в кожаное кресло за письменным столом, кладёт ноги на стол и устремляет взгляд в окно.
— Теперь вы можете объяснить мне, в чём дело? — осторожно спрашиваю я.
— Теперь я могу объяснить тебе, в чём дело. Я могу, — отвечает Кулхардт, не отводя взгляда от окна. — Мир там, снаружи, недобр и опасен, Берри Блу. Гораздо хуже, чем может себе представить тот, кто вырос в тепличной атмосфере добропорядочной бюргерской семьи.
— Какая ещё тепличная атмосфера! — возмущённо восклицаю я. — Во-первых, мои родители часто оставляли меня одного, когда я был ма…
Один взгляд Кулхардта, и я замолкаю на полуслове.
— Доводилось ли тебе хоть раз заглядывать в жестокие, холодные глаза преступного мира, Берри Блу?
— Что? Э-э-э… нет, если не принимать в расчёт затею со свиньями.
— Свиньи, Берри Блу. Раньше свиньи были лишь завязкой истории — теперь же они стали и развязкой.
— Что вы хотите этим сказать? Я…
— Что я хочу этим сказать. Объясни ты, Липински.
Я подскакиваю на месте, но уже слишком поздно: что-то тёплое течёт по моей щиколотке.
— Липински! Старая ты свиньи! Неужели нужно каждый раз на меня писать?
— Йофф.
— Липински — не свинья, — произносит Кулхардт.
— Да знаю я! Пёс, который писает на меня при каждой встрече.
— Он живёт в теле бассета, — напоминает Кулхардт, — но душа его — мой покойный партнёр. Кроме того, он мочится на тебя потому лишь, что ты ему нравишься. Об этом я тебе тоже много раз говорил.
— Мне всё равно. Это ужасно раздражает. Мама уже удивляется, почему мои брюки всё время так пахнут, когда я отдаю их в стирку.
На лице Кулхардта появляется ехидная ухмылка:
— Стирай сам. Тогда никто не будет удивляться.
Нет, на это я не пойду.
— Но ведь свиньи в безопасности, — возвращаю я разговор к нужной теме.
— Свиньи в безопасности, Липински? — спрашивает Кулхардт.
— Нёфф.
— Сам слышишь.
Временами я задаюсь вопросом: действительно ли Липински что-то отвечает, либо же это просто игра моего воображения?
— Не понимаю! Вы ведь знаете, что за дом у родителей МАКС. Там так же безопасно, как и… как и…
— В банке? — заканчивает предложение Кулхардт и издаёт презрительный смешок.
— Вот именно! И потом, Готтхильфу и Женевьеве там очень хорошо. Особенно Готтхильфу. Он положил глаз на мопсиху Розали. И она ему тоже симпатизирует!
— Нёфф! — раздаётся за моей спиной.
В тот же миг дверь с грохотом захлопывается.
Оглядываюсь в поисках Липински, но его и след простыл.
— Что на него нашло? — глупо спрашиваю я.
— Что на него нашло. Это было ошибкой, Берри Блу.
Тут меня осеняет:
— Точно, Липински ведь тоже неровно дышит к Розали!
— Можно и так сказать, — отвечает Кулхардт, — но я называю это любовью. Я, правда, не вполне его понимаю, но на вкус и цвет, сам знаешь, товарищей нет.
— И что теперь?
— И что теперь. Теперь у Липински любовная тоска. А это плохо, Берри Блу. Очень плохо!
— Почему?
— Почему. Ещё увидишь.
— А что вы говорили про свиней?
— Что я говорил про свиней. Сам разбирайся. А теперь оставь меня в покое. У меня дела. Кроме того, твои нескончаемые вопросы действуют мне на нервы.
О том, что его нескончаемые повторения моих вопросов тоже действуют мне на нервы, я лучше умолчу.
— Не могли бы вы дать мне ещё один совет? — обращаюсь я к нему, уже стоя в дверях.
— Не мог бы я дать тебе ещё один совет. Внимательно следи за свиньями. Вот тебе совет.
— Вы не в курсе, почему Кулхардт считает, будто бы дело ещё не закрыто? — спрашиваю я Мильфину, которая как раз запихивает свои рождественско-пасхально-именинно-свадебные салфетки на полку, где уже выстроилась целая армия пластиковых пасхальных кроликов и музыкальных часов в виде фигурки Санта-Клауса.
Она вздыхает:
— Ни малейшего понятия, Берри. Я обо всём узнаю в последнюю очередь. Такова секретарская доля.
Я понимаю, что от неё не дождёшься никакой помощи, и откланиваюсь.
Правда, порожняком уйти не получается: Мильфина всучивает мне пять банок испанских консервированных персиков, чей срок годности на исходе. Родители обрадуются, ведь наши посетительницы так любят торты с персиковым кремом.
Эх, как бы узнать, почему Кулхардт уверен, что дело ещё не закрыто?
С Готтхильфом и Женевьевой ведь всё в порядке. Или что-то не так?
О, только что в комнату заходила мама. Надо снова идти в кафе. Надеюсь, ты не решила нанести нам визит после ещё одного костюмированного бала.
До скорого,
Берри
Отправитель: ПинкМаффин
Получатель: БерриБлу
Тема сообщения: Любовная горячка
Привет, Берри!
Вот тебе, пожалуйста, снова началось! Ох уж мне этот Кулхардт со своим «Внимательно следи за свиньями»! Он высказывается ещё туманнее, чем дельфийский оракул[7]. С тем же успехом ты мог бы разломить «печенье счастья»[8], чтобы узнать, что нужно делать.
Я ведь тебе уже велела: держись от него подальше. Сам видишь, он снова принялся за своё: унюхал какое-то воображаемое «дело» и начал сыпать предсказаниями направо и налево. Не исключено, что тут замешана Колетт. Между ним и нашей горничной Колетт точно что-то есть. Может быть, от этого его рассудок помутился, или же он просто хочет казаться всемогущим героем. Сейчас у него любовная горячка, и мозг его отказывается работать.
Точно так же ведёт себя, кстати, и Готтхильф! Не поверишь, Берри: страсти прямо кипят! М-да, наблюдать за влюблённой свиньёй — отнюдь не то, чем я стала бы заниматься по доброй воле.
А приходится, потому что Колетт в расстроенных чувствах явилась ко мне в комнату и начала ругаться. В основном она изъяснялась на французском, но кое-что я всё-таки уловила: знаешь, мой французский заметно улучшается, особенно когда Колетт говорит по-немецки.
— Эти свиня сёвершеннё нье пара моей нешной Розали!
Нежной? Розали? Да у этой мопсихи комплекция мешка с картошкой. Более того, на бегу Розали чудовищно пыхтит, у неё наверняка астма.
Я киваю:
— Да-да, знаю, Розали и Готтхильф втюрились друг в друга по уши! Что можем сделать мы?
— Я бюдю препятствёвять. Моя Розали и свиня — это, как ше это называется… Мезальянс![9]
— Что значит «моя Розали»? — со стоном произношу я. — Собака ведь вам не принадлежит. Вы временно заботитесь о ней, пока её пожилая хозяйка не вернётся с отдыха. Тогда вам заплатят деньги, Розали отправится к хозяйке, и вопрос разрешится сам собой.
Но Колетт игнорирует это замечание и тонкий намёк на то, что вообще-то нечестно получать зарплату у нас и одновременно заниматься приработком. Тем временем она приходит во всё большее отчаяние.
— Для Липински это бюдет смертейный удар! Он ше так влублон в моя Розали! И Кюлхар тоше бюдет несчястлив!
— Да Кулхардт никогда не счастлив!
— При мнье он счястлив всегдя! — шмыгает носом Колетт. Тут лицо её проясняется: — Он такой сляаадкий!
От этих слов мне делается нехорошо в желудке. Кулхардт — сладкий? С тем же успехом можно утверждать, что тарантул — милая и ласковая зверюшка.
Колетт, видимо, читает на моём лице недоумение, потому что тут же добавляет:
— Но он нястоящая мющина! Опасная, волнительная мющина!
С меня хватит, надо закругляться.
— Колетт, что вы хотите от меня?
— Свиня долшна быть прочь! Она не может жить зесь, в моей каюта!
— Колетт, это не ваша «каюта», и свиньи пока останутся здесь. Сейчас их некуда перевезти. Может быть, вы просто поговорите с Готтхильфом и поясните ему, в чём дело?
Колен смотрит на меня, как на умалишённую.
— Это была глупая идея, — мгновенно добавляю я.
— Рязумеется, — кивает Колетт. — Я питался пёгёвёрить уше, но свиня всье врьемя злобно хрюкает на мной, кяк тёлькё я приближаться!
Теперь уже я смотрю на неё большими глазами, но и она упорно не сводит с меня взгляда.
Иронично спрашиваю:
— Вы, видимо, ожидаете, что я пойду и поговорю с ним?
— Рязумеется. Оно ше ваше свиня!
Так что, Берри, пойду я сейчас в сад и проведу серьёзный разговор. Постараюсь объяснить нашему Ромео, что свиньям в мопсов влюбляться нельзя.
Я что, с ума сошла? Или опустилась до уровня какого-нибудь женского реалити-шоу?
Не важно. Сейчас поговорю с Готтхильфом начистоту.
А ты — с Кулхардтом. Влюблённые — просто чума какая-то. Свиньи ли, люди ли, всё едино.
Приветы,
МАКС
Отправитель: БерриБлу
Получатель: ПинкМаффин
