Однажды по школьному радио объявили конкурс на самые оригинальные фотографии, которые обязательно попадут на специальную школьную выставку.
Что тут началось! Теперь, на каждой перемене, можно было увидеть усердных фотографов в самых неожиданных местах: в шкафу — среди чучел бедных животных, демонстрационных плакатов и швабр, в коридоре — за спиной уборщицы с маскировочным пожарным ведром на голове и даже среди скелетов в кабинете биологии.
Не обошлось, разумеется, без нашего класса «Б». В ходу были самые разные шутки, выдумки и розыгрыши. Учительница биологии едва не лишилась чувств, когда из пробирки на нее выпрыгнула живая заспиртованная лягушка. Это было подстроено перестаравшимися фотографами, которые в это время сидели под учительской кафедрой и усиленно щелкали фотоаппаратами.
Бедного учителя физики отправили отдыхать в санаторий: после того, как он сел на пакет с жидким глицерином — раздался оглушительный взрыв.
Приключений было предостаточно, однако прибавилось еще одно.
Генке взбрело в голову, что победить в конкурсе может фотография первой красавицы нашего класса Танечки Павловской. Он тут же по секрету мне об этом сообщил. Конечно, я догадался о настоящем стремлении Генки, потому что знал о его безумной и безответной любви. Попади фото на выставку, красавица наверняка удостоила бы своего воздыхателя вниманием.
Генкин план был готов уже на следующий день, накануне конкурса.
Утром, перед школой, Генка утащил у своего старшего брата фотоаппарат, и мы мигом примчались на трамвайную остановку у Таниного дома.
— Значит так, — взволнованно прошептал мне Генка, — ты — отвлекаешь внимание, я — фотографирую. Понял? Повтори! И не смотри в мою сторону, а то она догадается.
Когда Таня появилась на остановке, я, следуя плану, вышел из укрытия (то есть из толпы) и сделал вид, будто просто прогуливаюсь. Вид у меня, наверное, был глупый.
Я поздоровался с Таней, и спросил ее, что нам задали сегодня по математике. Потом рассказал ей веселый анекдот. Затем перешел к стихам. Ну, не знал я, чем ее занять! Стоящие вокруг люди поглядывали на меня с интересом. Генка тем временем, укрывшись в павильоне какой-то парикмахерской, усиленно щелкал фотоаппаратом через стеклянную витрину.
В этот день мы с Генкой сидели в школе, как на иголках, все время поглядывая на часы. Не выдержав, мы все же удрали с последнего урока — нам не терпелось сделать фотографии.
Примчавшись домой, мигом развели реактивы и проявили пленку.
Чтобы пленка быстро сохла, Генка придумал использовать вентилятор, но пленка тут же попала в его лопасти и чудом осталась цела. Я предложил попробовать мамин электрофен, но и из этой затеи ничего не вышло, потому что пленка начинала плавиться. В общем, полусырую мы вставили ее в фотоувеличитель, и тут оказалось, что стекло, через которое фотографировал Генка, сильно отсвечивало. Все кадры были безнадежно испорчены!
— Эх, ты! — сказал я. — Нахвастался всем, что у нас будут самые лучшие фотографии!
Генка вдруг издал радостный вопль и ткнул пальцем в пленку. Я едва рассмотрел на одном негативном кадре какое-то неясное изображение, и у меня тоже появилась надежда.
— Раз, два, три! — Генка запечатлел изображение на бумаге и сунул карточку в проявитель.
В это время в квартире погас свет. То ли вследствие наших экспериментов с электроприборами, то ли на самой станции тока не стало, а только пришлось все отложить, потому что в дверь ванной стал настойчиво стучать Генкин папа. Было уже поздно, и нужно было ложиться спать.
— Ладно, — смирился Генка, — завтра в школе посмотрим. Это будет сюрприз для всех!
Наутро Генка пришел позже всех.
— Ну, как? — спросил я его нетерпеливо.
— Сейчас посмотрим, я еще со вчерашнего дня в потемках спрятал ее подальше в портфель, чтоб родители случайно не увидели.
Он вытащил фотографию, и мы… ахнули.
Окружавшие нас ребята взорвались неудержимым смехом.
Батюшки, что было на этой фотографии! Нечто трехрукое, трехногое, трехголовое, не иначе — Змей-Горыныч, чудище-страшище. Бр-р-р!
Конечно, после такого позора, ни о каком конкурсе и речи быть не могло. Но на выставку мы все же пошли — из интереса.
Каково же было наше удивление, когда мы узнали, что одной из победивших карточек была наша. Точнее — фотография с нашим собственным изображением, подписанная… Танечкой Павловской! На этой фотографии мы низко склонились над партой во время школьного сочинения. Таня уловила тот момент, когда, списывая друг у друга, мы поставили в тетрадки сразу две чернильные кляксы.
Вот это да! И когда успела? Одним словом — Таня нас переиграла.
«Бестолковый все-таки человек Генка, — думал я, выходя от него. — Ну, какой смысл идти восьмой раз на одну и ту же картину? Пусть даже если она такая интересная. И меня тащит, я, видите ли, еще не видел!».
Вызывая лифт, я почему-то вспомнил, как сегодня «А» класс все перемены чесал язык о какой-то новенькой. Вот странные люди, в школе открывается секция по самбо и группа по аэробике, а у них все одно на уме!
К лифту вышли Генкины новые соседи: мамаша и две дочки. Не сочтите меня занудой, но, услышав слова «театр» и «Травиата», я невольно скривился. А я-то думал, что в театры уже никто не ходит.
Хм, я улыбнулся своим мыслям. Посмотрев на меня, улыбнулась и старшая дочка соседей, стоявшая напротив.
Наконец-то остановился лифт. Он был уже полон, и туда еще вошла семья. Мне пришлось остаться. Девчонка на миг обернулась, и я поймал ее взгляд.
Потом, долго-долго, я еще не смогу до конца описать, что было в этом взгляде: растерянность, почти слезы и нежность, и удивление, и немножко возмущения. Она словно спрашивала: «Что же ты не заходишь?! Видишь — я жду, когда ты станешь рядом».
Все это я понял несколькими секундами позже, когда легкомысленно, просто автоматически махнул рукой, мол «езжайте, я подожду другой лифт», и лифт, закрывшись, стал опускаться. Со мной, наверное, случился секундный шок — я понял, какую совершил ошибку. Сломя голову, я кинулся по лестнице вниз, но, когда выскочил, их уже нигде не было.
На следующий день, я ходил словно потерянный и одновременно счастливый, как никогда. Может, потому-то и схлопотал за один урок сразу две «пары». Генка все пытался растормошить меня, но никакие «новенькие», самбо и аэробика меня уже не интересовали. Только после третьего урока, Генке удалось вытащить меня на перемену. Вид у него был радостный.
— Ну, рассказывай!
— Пропал я, Генка.
— Что такое?
— Влюбился!
— Влюбился? И кто же она?
Я грустно вздохнул.
— Не знаю.
Генка загадочно улыбнулся.
— А вот новенькая из «А» класса.
Я рассердился.
— Генка, перестань хоть ты об этой новенькой! Только и слышишь о ней везде.
— Да ты послушай.
— И слушать не хочу! — Я быстро пошел в класс.
И вдруг… я опять увидел Ее, она стояла посреди коридора, окруженная девчонками «А» класса, и радостно улыбалась.
— Таня Малиновская, — прошептали мне сзади на ухо. — Новенькая «А» класса.
У меня подкосились ноги. Вот это да!
Генка обошел меня и, заложив за спиною руки, стал с важным видом разглядывать толпу, которая мало-помалу скрывалась в своем классном кабинете.
Я молчал.
— Ну, Алька, считай, что тебе повезло!
— Что? Как это?
— Ну, ты что, забыл — рядом с тобой стоит самый лучший специалист по этим делам!
— Нет, Генка, ты мне здесь не поможешь, никто мне не сможет помочь!
— А вдруг?
— Нет, все равно ничего не получится.
— А вдруг получится?
— Ну, Генка, неужели ты не понимаешь, что тут-то мы с тобой абсолютно бессильны. Ну, хочешь, поспорим?
Генка задумался всего на секунду, будто решал какую-то задачу, а затем глаза его загорелись огоньками авантюриста.
— Согласен.
Я пожал его руку, и первый попавшийся первоклассник, которого мы поймали, «разбил».
«Хоть бы я проиграл», — подумал я с надеждой, и уныло поплелся за Генкой в класс.
Эх, Таня, Таня! Это прекрасное, чистое, высокое создание! Я полюбил ее походку, ее улыбку, ее голос. Она стала для меня идеалом. В общем, я готов был на безумства.
Теперь мы сидели с Генкой в его небольшой, но уютной комнатке, оклеенной вдоль и поперек плакатами с киногероями, пили молочный кофе и разрабатывали план моего знакомства с Таней. Точнее, размышлял об этом один Генка, а я лишь сидел рядом и, переполненный чувствами, страдал.
На втором часу нашего «генерального заседания генштаба» Генка, наконец, выдал:
— Вы пойдете в кино.
— В кино?!
— Ну да. Присмотришься, действовать будешь по обстановке. Я, кстати, знаю один очень хороший фильм, я лично семь раз…
