— Последние двое — вечером на картошку, — тихо говорит Седых и убирает голову из палатки.
Так относиться к ним — несправедливо. Так относиться к ним — просто жестоко. За что наряд на работу, если сейчас все вовремя выскочат и вовремя построятся?! За что наказывать, если взвод целиком построится раньше, чем другие взводы?! Но старшине можно все.
И в палатке столпотворение. Подхватив кто недоодетую штанину, кто штаны целиком, кто ботинок, кто тельняшку, они выскакивают сквозь входной полог. Пятнадцать секунд — и Митя остается в палатке один. Всовывается голова Седых.
— Значит, так… — говорит Седых.
— Мне на пост сейчас заступать, — быстро говорит Митя.
Медвежьи глазки мягчают.
— Считай, спасся, — говорит Седых.
Голова исчезает. На футбольном поле оркестр уже бухает: «На рыбалке, у реки, тянут сети рыбаки…»
На правах дневального Митя направился в столовую один, без роты. Когда он шел обратно, встретил лейтенанта Тулунбаева, шедшего с полотенцем от озера.
— Здравия желаю, товарищ лейтенант! — сказал Митя. — Разрешите доложить?
— Здравствуй, Нелидов. Что у тебя?
— Мне вчера… У меня вчера… Когда я стоял вечером вчера…
Митя и не знал, что это так, оказывается, трудно: рассказать, что вчера произошло.
— Это так начинаем службу? — жестко сказал Тулунбаев. — Это в первый раз так на посту стоим?!
Митя не знал, куда ему деваться.
— Но ведь… Я же…
— А оправдываться — хуже этого вообще ничего нет, — кажется, с презрением даже сказал Тулунбаев и пошел к палатке.
«Значит, все, — подумал Митя, стоя свои последние четыре часа под грибком. — Значит, теперь все. Четыре похвальные грамоты. Лучший ученик обеих школ, в которых учился, и теперь — куда? В грязь». Никому нет дела до того, кем Митя был раньше, как он выполнял поручения. Будто ничего совсем и не было.
Вечером, как и говорил Папа Карло, проходило назначение вице-старшин. В их взводе были назначены Вовка Тышкевич и Саша Михайлов.
О Мите ни лейтенант Тулунбаев, ни заглянувший ненадолго Папа Карло даже не упомянули. Он думал, что они хоть скажут о полученном им замечании и хоть этим объяснят то, что назначен не он. Но о нем и не вспомнили.
Он был теперь в отделении Вовки Тышкевича. Оба вице-старшины получили сразу же желтенькие лычки-ленточки, чтобы пришить их к погонам, и Михайлов, вежливый сдержанный парнишка, сразу же сел их пришивать, а Вовка, еще вчера смешливый, круглоголовый, бегал сейчас злой, потому что сразу же надо было составлять какие-то списки. Лычки он сунул небрежно в нагрудный карман робы, и одна ленточка оттуда высовывалась, готовая выпасть.
— Тышкевич! — сказал Седых, увидев это. — Знаки различия пришить!
— Да успею.
— Тышкевич!
— Товарищ старшина, с меня списки требуют, — зло ответил Вовка и юркнул в палатку.
Седых опешил и шея у него слегка покраснела.
— Ишь! — сказал он с непонятным выражением. Но Вовку больше не трогал. И Митя вдруг почувствовал, как нечто похожее на уважение чувствует он к первым поступкам Вовки на его, Митином, месте. Ведь Митю же должны были назначить. Но Вовка, кажется, тоже ничего.
Вовка выскочил из палатки.
— Нелидов, как раз тебя ищу. Ты куда завтра после дневного сна хочешь — на шлюпках идти или за грибами?
— Тышкевич! — прервал его Седых, он все еще был у палатки. — Ты почему до сих пор знаки отличия не пришил?
И вдруг произошло что-то непонятное.
Вовка повернулся к старшине, приложил руки по швам и заорал:
— Если вы хотите сделать мне замечание, товарищ старшина, или хотите меня наказать, то делайте это так, как предписывает устав!
— Ну-ка, тихо, тихо! — тоже повысил голос Седых. — Это что такое?!
— А ничего! В присутствии подчиненных прошу не делать мне замечаний!
И, вперившись друг в друга глазами, оба стали багроветь. В палатке не было слышно ни звука: видно, там все слышали.
— Так…так… — сказал Седых. Дышал он с трудом. Видно было, что он еле сдерживается. — После вечерней поверки, вице-старшина Тышкевич, подойдете ко мне!
— Есть! — ответил Вовка. — Разрешите продолжать заниматься порученным делом?
— Занимайтесь!
— Ну, куда, — повернувшись к Мите, спросил Вовка, — в лес или на озеро — куда тебя на завтра писать?
— А ты куда? — неожиданно для себя спросил Митя.
— Я — в лес.
— Пиши меня тоже в лес.
Такое бывает раз в жизни, на такое место нельзя напасть, когда его ищешь, такое место нельзя выбрать, сколько его не ищи. На такое место можно было набрести только гуляя.
Собственно, они именно и гуляли. Когда Вовка Тышкевич писал «за грибами», о грибах как о том, что потом можно будет есть, никто не думал. Кухня (впрочем, уже привычнее «камбуз») работала вовсе не на случайных продуктах. Когда на довольствии четыреста человек, поварам не до шуток. Мальчишки это смутно понимали. Никто и не думал, что собранные ими грибы доберутся до камбуза. Если кто и имел в виду запах вареного гриба или жареного, так смутно предполагался какой-то костерок, какое-то… Впрочем, никто из них никогда приготовлением грибов не занимался, и сковородок, кастрюль, масла, соли — да мало ли еще чего требуется, если рассудить, — достать им все равно никак бы не удалось.
Они шли по лесу с лейтенантом Тулунбаевым, который был, кроме того, что числился еще год назад лучшим штурманом Северного флота, музыкантом (рояль, аккордеон, гитара), математиком (свободно замещал преподавателей, если они заболевали) и акробатом (назад изогнувшись, доставал пальцами рук собственные пятки). Лейтенант Тулунбаев был, наверное, если получше о нем узнать, и еще кем-то и кем-то. Но грибником он не был. Увидев то, что они увидели, лейтенант один не потерял голову. Лейтенант Тулунбаев поступил так, как, вероятно, поступил бы, если бы руководил тушением пожара, заделкой пробоины на судне или вообще любым авралом. Увидев масштабы работы, он свистнул соловьем-разбойником и приказал собраться около него.
А они совсем уже потеряли головы.
Может быть, в этих местах грибы несколько лет не только никто не собирал, но дожди, ветры, тепло и холод наступали точно тогда, когда это нужно было грибам прошлогодним или позапрошлогодним, и споры их особенно удачно разносило ветром под молодой соснячок и под вереск, а потом туда же ровным слоем ложилась рыжая хвоя. И возможно, какой-нибудь главный грибной червячок сначала радостно угнездился со своими червячатами в этом лесочке, потом небось растерялся, потому что грибов стало по десятку, по сотне не червячонка, а потом и вовсе этот лесок со всем своим семейством покинул, потому что довести до настоящей червяковой трухлявости грибы, которые дивизиями лезли из-подо мха в этом году, было уже им не по челюстям.
После ежедневных дождей конца июля наступила тихая теплая погода. И лесок, отгороженный двумя стратегическими муравьиными дорогами и погорелым когда-то перелеском, где в зарослях иван-чая и пробившихся сквозь золу осинках сновало все пернатое, членистоногое и землеройное население леса, сначала стал леском, где можно было поискать грибы наугад, потом грибным местом, потом особым грибным местом, Грибным Заказником, и наконец, Грибным Месторождением, на которое набрел взвод лейтенанта Тулунбаева.
Мальчишки были как мальчишки, в каждом из них сидел индеец, перед лейтенантом же на много лет вперед стояла одна задача: этих индейцев организовать, да еще так, чтобы не попортить ничьей души. Если бы то, что увидел Тулунбаев, увидел Ефремов или Рэй Брэдбери, читатели узнали бы вскоре о том, как грибы могут завоевать мир. И уже не люди едят грибную солянку, а грибы питаются людьми. Но у лейтенанта не было сейчас права заниматься фантазиями. Развлекаясь, его взвод набрел на неожиданный склад пищи. Бросить? Оставить? Лейтенант знал, что еще совсем недавно три четверти этих мальчишек жили впроголодь. Половина была из тех семей, которые пережили блокаду.
В лесу росла еда. Лейтенант стоял посреди небольшого, учтиво не занятого грибами пространства, а его взвод с первым урожаем (почти все поснимали голландки и собирали в них, как в мешки) столпился вокруг.
— Ну так, — сказал лейтенант, — я такого еще не видел. Кто видел?
Взвод загалдел.
— Сами соберем? — спросил лейтенант.
— Сами! Сами!!!
— Ладно, — сказал лейтенант. — Во всяком случае, попробуем. Значит, так. Грибы — сюда в кучу. Первое отделение — цепью от той сосны.
Скоро всем стало ясно, что собранные грибы из лесу не унести. Лейтенант уже не собирал грибы. Он стоял над катастрофически растущей кучей боровиков и думал. До ужина в лагере оставалось полчаса.
— В шлюпочный брезент? — бормотал Тулунбаев. — Не поднимем… Носилки? Но сколько же здесь носилок… Тышкевич!
