Виктор Савин - Лесная книга

Когда вспыхнул костёр и розовым неровным светом озарил берёзу, снег, ельник, сразу вокруг стало веселее. И тут же пришла мысль о еде. Только сейчас вспомнил Семён, что целый день ходил голодный, с сожалением подумал и о том, что не взял с собою хотя бы какой-нибудь тоненькой книжечки из библиотеки «Огонёк». Ведь целую ночь придётся не спать, караулить пушнину. А у костра можно бы и почитать.

Раскрыв кожаную сумку, он достал из неё мясо, хлеб, грибной пирог, алюминиевую фляжку с молоком. Большой кусок ржанины был предназначен Звонкому. Тот не спеша подошёл к хозяину, деликатно из рук взял подачку, вернулся на своё место и принялся за еду, то и дело поглядывая вверх на берёзу.

За всю ночь Семён, как и Звонкий, не сомкнул глаз. Он сидел у жаркого костра и прислушивался, не зашумит ли зверёк на берёзе. Но кругом стояла совершенная тишина, медленно падали снежные хлопья, кружились над костром и таяли.

Все мысли паренька были сосредоточены на том, как взять зверя, не отпустить. Ведь если кунице удастся выбраться отсюда невредимой, то она снова начнёт метаться по лесу, дурачить охотника. А если куница заберётся в нору, то оттуда её уже не достанешь, не выкуришь. Сейчас не лето.

Рассвет наступал медленно и незаметно. Не было ни зари, ни солнца, ни пения птиц. Из серого безрадостного неба беспрерывно валил снег, наращивая шапки на пнях, воротники на шубах елей, опутывая белыми верёвками голые осинки. Возле Звонкого, где он лежал, свернувшись клубком и навострив уши, образовалась глубокая снеговая чаша.

По свежему глубокому снегу Семён прошёл к собаке и стал наблюдать за дуплом. Стоял долго, не шевелясь, держа ружьё наготове. Однако никаких признаков, что зверь находится тут, не было. Молчал и Звонкий, снова присевший на задние лапы, заняв свой боевой пост. Но вот в чёрной дыре показались короткие маленькие ушки, широкий коричневый лоб и острые хищные глазки.

Звонкий прорычал и начал гавкать. Зверёк снова затаился в своём логове. Семён нашёл в ельнике тонкую длинную сухару, обломал сучья и её вершинкой стал бить по берёзе возле дупла.

Куница как стрела вылетела из дупла, сделала гигантский прыжок на ель, но сорвалась и вместе с лавиной снежных комьев полетела вниз. Звонкий кинулся к ней, подхватил её на лету, впился зубами в загривок и лапой прижал к земле. Куница пронзительно завизжала.

— Вот она, вот, есть! — вне себя от радости закричал Семён, потрясая зверьком над головой. — Звонкий, ну и молодец! Доконали всё-таки. Теперь она наша, наша ведь…

Сняв с тушки шкурку, Семён долго мял её в руках, мехом прикладывал к щеке, радовался. Ведь это первая в жизни добытая им куница. И пусть теперь Гошка не задирает нос! А мы ещё сравним, посмотрим, чья куница больше и бархатистее. Вот эта, моя куница! А у него что? У него не куница, а так, третий сорт.

Потом он повесил шкурку на дерево хвостом вниз, отошёл в сторону, взвёл курок, нацелился в ушки и выстрелил. Недоумевающий пёс вертелся у него под ногами, поглядывая то на шкурку, то на хозяина.

Но парень теперь не обращал никакого внимания на собаку. Он был всецело поглощён своими мыслями.

Спрятав добытую пушнину в сумку, Семён встал на лыжи и молодцевато сказал Звонкому:

— Ну, пёс, двинемся домой. Нам тут делать больше нечего. Что было — стало наше. Пошли!

По вчерашней заснеженной лыжне идти не было смысла. Наметив направление к дому, Семён пошёл снежной целиной. И не прямиком, а обходя густые ельники, крутые ложки. Вначале шёл весело, бодро, заломив шапку набекрень, и даже пел, пел о том, что приходило на ум. И не пел, а кричал от переполнивших его чувств. Кричал о том, что в сумке у него лежит дорогая шкурка, она придаёт ему силы, энергию, толкает лыжи вперёд, как мотор на голубом почтовом катере. Брат Гошка позеленеет от злости, когда увидит, что и Семён тоже принёс куницу. Теперь в колхозе в большом стойбище станут считать, что на Векшинском стане живут три настоящих охотника. При сдаче шкурок отец непременно скажет: это добыча старшего сына, Семена, а это — младшего, Георгия.

И вот Семён почувствовал, что устал, что ноги начинают сдавать. Вначале лыжи, казалось, скользили легко, плавно, а теперь стали глубоко зарываться в снег, вначале они были плоскими, а теперь сделались полукруглыми, как пряники, обсыпанные спрессовавшимся сахарным песком. И сколько его ни сбивай, он все нарастает и нарастает, и под пятками появились высокие каблуки.

Непрерывно падающий снег заслонял дали, горизонты и будто самого человека придавливал к земле. Лес повсюду казался скучным, однообразным и безжизненным.

Тоскливое настроение, охватившее Семена, передавалось и Звонкому. Пёс уныло шёл вслед за хозяином по лыжне. И хотя в стороне иногда слышался взлёт глухарей, стрекот сорок, а там, где шумят сороки, непременно есть кто-нибудь, не живой, то мёртвый — зря сороки не табунятся, — однако он не обращал на это внимания.

Чувствуя, что время перевалило за полдень, Семён присел отдохнуть на пне. Подкрепился сам, накормил собаку. Продуктов с собой было достаточно. Отец всегда говорит, отправляя сыновей на промысел: «Идёшь в лес на день, хлеба бери на неделю».

Отдых в дороге — лучший спутник, он ободрит тебя и добавит силы. Поднимаясь с привала, парень приласкал Звонкого:

— Теперь, дружок, недалеко и до дома. Скоро будет визирка, а по ней до нашего стана рукой подать.

Миновав некрутой ложок, юноша вышел на запорошённую пухлым снежком лыжню и подумал:

«Здесь, должно быть, проходил Гошка со своей Стрелой».

Свернул на лыжню и направился по ней к дому.

Вскоре стало смеркаться. Семён прибавил шагу, предвкушая тепло, уют, сытный горячий ужин.

Шедший все время по пятам Звонкий выбежал вперёд, вскинул скрученный в баранку хвост и весело помчался по лыжне.

«Дом почуял», — мелькнуло у парня.

Но лыжня вдруг оборвалась. Семена словно кто-то втолкнул в горячую, жарко натопленную баню. Звонкий суетливо бегал, обнюхивал старое, покинутое утром пепелище. Вот потухший костёр, вот берёза с дуплом, а вот и ель с пробитой дробью корой.

По спине у парня забегали мурашки, на глаза навернулись слезы. Он готов был разреветься. Вот тебе и на! Целый день шёл, шёл, с трудом преодолевал снежные пространства, думал ночевать дома, в тепле, а пришёл к разбитому корыту. Звонкий подбежал к нему, встал на задние лапы и лизнул в руку, придерживающую ружейный ремень.

Семён обнял пса и поцеловал в лоб.

— Милый мой друг! Вот как мы с тобой обмишурились: думали к дому идём, а сами кружили возле одного места.

К вечеру снегопад прекратился, с неба падала лишь редкая морозная пыльца, начинался верховой ветер, крепчал мороз. Положение Семена было незавидное. Но что поделаешь? Волей-неволей приходилось опять ночевать в лесу.

Натаскав большую кучу валежника, он разжёг костёр. А когда на месте костра остались лишь затухающие угли и горячая зола, он, как учил отец, навалил на пепелище толстый слой сырых еловых веток, лёг на приготовленную подстилку и накрылся скинутым с себя полушубком…

А дома, на Векшинском стане, началась тревога. Первым забил её Георгий. Вечером за ужином на второй день отсутствия брата он сказал отцу:

— Завтра пойду искать Семена. У меня какое-то нехорошее предчувствие. Он, наверное, заплутался.

Яков Тимофеевич возразил:

— Подождать надо. Не за белкой пошёл парень. Куница ему сразу не дастся.

— А найдёт ли он куницу-то?

— Как не найдёт. Я ему указал место. Обыденкой на Хрустальный не сбегаешь, теперь не лето.

— А погода-то?

— А что погода?

— То снег валил, а сейчас буран начался. Все дорожки, тропинки замело. В такую погоду трудно ориентироваться в лесу. Ни солнца на небе, ни далей на горизонте.

— Семён грамотный, семь классов окончил. Разберётся, поди, где юг, где север, где дом. Да у нас плутать-то негде: влево — река, вправо — река, а позади — горы. Куда ни пойди — везде стена. Не может Семён запутаться. Не маленький ведь.

Однако Георгий настоял на своём и рано утром собрался на поиски брата. Тогда решил пойти с ним и отец. И вот двое охотников с собаками вышли из дому. Над тайгой мела пурга, вихрила снег, кидала его путникам в лицо, в глаза, хватала за одежду, словно хотела задержать Векшиных, отбросить назад, не пустить в лес. Но есть ли на свете такая сила, которая сможет противостоять воле охотников! Ведь и слово-то «охотник» произошло от того, что люди, сильные духом, полные мужества, по своей воле, по охоте отправляются, пренебрегая трудностями и опасностями, на лесной промысел, на добычу зверей, птиц, на поиски богатств, доступных не каждому.

Когда Векшины зашли в густой ельник, направляясь по узкой просеке к Хрустальному ключу, здесь стало тихо. Свирепый ветер бушевал лишь вверху, хватался за острые пики деревьев, гнул их в бессильной ярости к земле, свистел, осыпал снег, но книзу спуститься не мог — могучая тайга свято хранила свой вечный покой.