— Молодой человек, так я не поняла, вам чего?
— Мне? — Пашка вздрогнул. — Мне ничего. — И отойдя от стойки подошел к женщине с ребенком. Протянул ей пятьдесят рублей.
— Возьмите, пожалуйста.
И не дожидаясь ответных слов, быстро направился к выходу. До отправления автобуса оставалось пять минут.
* * * До отъезда оставались четыре, три, два дня. Писатель отдал последние распоряжения, упаковал свой немудреный багаж, не забыв заранее купить билеты и до Москвы, и до Энска. Чтобы быть спокойным за свою холостяцкую квартиру, отключил антенну у телевизора, газовую плиту, холодильник, в котором, впрочем, оставался только один сушеный омуль — последнее напоминание об иркутской поездке. Писатель, отдав должное мастерству байкальских рыбаков, съел омуля, запив его местным пивом, а утром… Это вновь была «какая-то сила», но на этот раз она подняла его не к письменному столу, а к унитазу. Похоже, это было отравление. Писателя несло в самом буквальном смысле этого слова. На еду он и смотреть не мог. Немудрено, что за два дня «байкальского побоища» писатель потерял шесть килограммов. Но хуже было другое: от слабости его шатало. До отъезда оставалось два часа. Подняв свой багаж, писатель понял, что дальше ближайшего дома ему не дойти. Но обратной дороги не было. Внутренний голос, становясь все громче, шептал ему: «Куда тебе ехать? Оставайся! Оклемайся недельку-другую, а потом поедешь. Или… не поедешь. Что тебе делать в этой глуши? Ведь написал же здесь «Пашку»? Значит, не важно где, когда, важно чем — сердцем, душой. А ведь этого у тебя никто не отнимет».
Голос был сладок, убедителен. Но писатель чувствовал, что смалодушничай он, откажись от поездки — и все начнется сначала, все повторится — хмельное утро, опохмел, беспросветный день, вечер, полный благих надежд… Желудок предательски булькал, от слабости подкашивались ноги… Писатель, надев рюкзак на плечи, долго сидел у входной двери. Если он сейчас не поедет в Энск, кто его осудит? Да никто. Что, он не человек, что ли? Писатель тяжко вздохнул — и вышел из квартиры.
На вокзале Энска его встречали всей библиотекой, во главе с Надеждой Михайловной. Зеленому, как спирохета, писателю хватило сил только слабо улыбнуться встречающим. В библиотеке его ждал роскошный завтрак — сосиски, омлет, сыр, колбаса, чай. Посмотрев на все это, писателю вновь стало дурно.
— Вы не больны? — глядя ему прямо в глаза, спросила Надежда Михайловна.
— «Несет меня течение» — пропел писатель строчку из песни Юрия Антонова. Директор библиотеки не поняла. Тогда он кивнул:
— Болен.
— Кажется, я знаю, как вам помочь, — и, поднявшись, Надежда Михайловна направилась к сейфу.
— Ой ли?
Еще мгновение-другое, и Надежда Михайловна извлекла из сейфа начатую бутылку водки и поставила ее перед писателем. Затем, как по щучьему велению на столе оказались стакан и соль. Хозяйка библиотеки очень уверенно плесканула в стакан водки, насыпала туда соли, все размешала.
— Пейте!
— Простите?
— Пейте! Только, чур, не запевать.
— Водкой меня еще не лечили…
— Какие ваши годы! Ну, вперед!
Писатель выпил то, что ему предложили:
— Надеюсь, хуже не будет.
— Будет лучше. Уже через пять минут.
Удивительно, но через пять минут, впервые за несколько дней, ему захотелось есть. Ему вспомнились сосиски и омлет.
— А не будет хуже? У меня, знаете ли, опыт, — вновь затянул он свою волынку.
— Не будет, — сказала, как отрезала, Надежда Михайловна.
* * * Было только лучше. Нет, было замечательно. Так чувствует себя моряк, старый «Морской волк», ступивший на палубу родного корабля после долгой отлучки. Или хирург, после длительной болезни вновь взявший в руки скальпель. Сначала — небольшое волнение, но проходит секунда, вторая… Писатель специально не готовился к встрече. Он попросил Надежду Михайловну отказаться от длительных вступительных слов и просто представить его, что она с радостью исполнила, с облегчением отложив в сторону листок с написанной речью.
Писатель встал, осмотрел зал, дожидаясь, когда войдут последние опоздавшие. В маленьком зале собралось человек пятьдесят. Для Энска это было просто отлично. Люди сидели очень плотно, лица некоторых из них писатель вспомнил. Вон та девушка с блокнотом — это журналистка местной газеты. Кажется, ее зовут Света. А там, в самом углу — местный краевед. Это он в прошлый раз водил писателя по Энску. Матушка Евфалия. Пришла. Сидит вроде бы серьезная, а глаза улыбаются… С чего начать? Пожалуй, надо поздороваться.
— Здравствуйте, дорогие… — на секунду он задумался, как правильно назвать собравшихся. Улыбнулся. Ему сейчас было очень хорошо. Он любил их всех, своих читателей, людей, не пожалевших своего личного времени, чтобы послушать его. И вот в эту, вторую секунду, писатель понял, о чем будет говорить.
— Как сказать правильно? Энцы или …. — продолжил он.
— Энцы! — дружным хором ответил зал.
— Здравствуйте, дорогие энцы! Не думал, не гадал, а вот уже второй раз приезжаю в ваш славный город. Переспросил не случайно: иной раз так легко сконфузиться. Помню, выступал я в Ивановской области. Есть там районный городок — Южа, а неподалеку от него поселок, название которого вы наверняка слышали — Холуй.
— На той встрече, я это знал, присутствовали жители и Южи и Холуя. Ну вот, вхожу, помнится в зал, и с разбега: «Здравствуйте, дорогие хо…холуи и южане».
Мне в ответ негодующе: «Холуйцы! Южаки!» Извиняюсь, конечно. Что-то говорил, а потом, забывшись: «Итак, дорогие холуяне». Вы не представляете, что тут началось. Но, слава Богу, все обошлось.
Писатель открыл книгу и продолжил: Писатель почувствовал: зал был его. Он взял в руки одну из своих книг:
— Я долго думал, — не долго и не думал совсем, но ведь как без красного словца? — с чего начать нашу встречу? Тем более, что в прошлый раз я о себе почти все рассказал.
— Так не все же были тогда! — подал кто-то реплику.
— Согласен, но как по второму разу это будут слушать те, кто был? Давайте поступим так. Я приглашаю вас в свою творческую лабораторию, расскажу, из какого сора растет все это, а потом прочту то, что в итоге получилось. Согласны?
— Согласны!
— Вот рассказ «Шиповник». Ничего особенного, но для меня он дорог — это самый первый написанный мною рассказ. С тех пор прошло много лет, но тот июльский день я помню до мелочей. Мы, сотрудники редакции районной газеты «Маяк» едем в командировку в отдаленный колхоз. В старом, видавшем виды «газике» нас трое: водитель, фотокорреспондент и ваш покорный слуга. Мы довольно-таки быстро сделали все дела в колхозе, пора было трогаться в обратный путь, как вдруг фотокорреспондент говорит, обращаясь ко мне:
— Васильич! Тут неподалеку, километрах в десяти-пятнадцати…
— Ты уж скажи: в двадцати, — перебил его водитель, мечтавший побыстрее вернуться домой.
— Нет, Леха, пятнадцать — больше не будет. Так вот, деревня там стоит, а в ней моя тетушка живет. Какие она оладушки готовит! — пальчики оближешь. А речка там какая! Заедем к ней, а, Васильич? Я столько лет ее не видел…
Солнце стояло в зените, на работу возвращаться так рано не хотелось, а фотокорреспондент смотрел так просящее…
— А, семь бед… Только, чур: угощение чтоб было по полной…
И мы поехали. Впереди, разумеется, водитель, рядом с ним мой коллега, а я сзади. Всю дорогу, пока ехали, сидевший в пол оборота ко мне фотокорреспондент, рассказывал о своем детстве, проведенном у тетушки, о том, как они, мальчишками, купались в реке, какие славные и добрые люди живут в той деревне… В тот момент я впервые понял, насколько верна народная мудрость: «Глаза — зеркало души». Мой друг просто светился от счастья. Так ребенок ждет в день рождения долгожданный подарок, с такими глазами девушка приходит на первое в жизни свидание. И вдруг — словно облачко коснулось лица моего спутника. Коснулось, и прикрыло солнышко… А потом, потом такую боль, такую тоску я увидел в его глазах. И все — за считанные минуты. Ничего не понимая, смотрю туда, куда смотрит и он. Мы приехали. В деревню. А на месте деревни — голое поле. Ни домика, ни сарая. Только несколько кустов шиповника вдоль дороги. Мы вышли из машины. Фотокорреспондент закурил. Курил молча. Крепкий, взрослый, не склонный к сентиментальности мужик, а руки у него дрожали. Курил долго. Мы с водителем молчали, понимая, что творится в душе у человека. Затем он резко встал, отбросив сигарету в сторону:
— Извините, ребята, задержал я вас. Поехали обратно…
