Понять эту, другую авиацию Сергеев-первый, отличный мальчишка, но все-таки мальчишка, не мог.
И тогда в муках, в поисках истины, Саня потребовал возвращения к жизни Сергеева-второго.
Этот второй пришел: серьезный и строгий. Он сказал: «То, чем ты сейчас занимаешься и будешь заниматься потом — это работа. Тяжелая, адская, напряженная работа. Работа для настоящих мужчин. Своими могучими крыльями ты закрываешь Россию. Ее поля, сады, заводы, улицы и проспекты. Ошибки в твоей работе, как показывает весь опыт авиации, оплачиваются ценой жизни — и собственной, и тех, кого ты призван защитить от любого противника. У тебя такая работа — защита Родины». «А как же удовольствие, ошалелость, счастье от соприкосновения с небом?» — спросил Санька. «Не нужно расставаться со счастьем. Но пусть этим занимается мой двойник. Он, в сущности, хороший малый, только твоя работа ему не по плечу — слишком много эмоций. Вспомни, как он потерял самообладание в том полете, когда по вине техника заглох двигатель! Вспомни, как, лишившись расчета и разума, хотел у самой земли вогнать машину, потерявшую скорость, в штопор! Он хороший малый, но не для работы. Твоя работа — это высшая ответственность, долг, холодный ум, холодный расчет, холодное самообладание». — «Значит, я больше не смогу быть тем Сергеевым, каким был всегда?» — «Не сможешь. Ответственность и долг — твое право, твоя обязанность, часть твоей работы. Они потеснят в тебе мальчишку. С этого дня во всем, что касается работы, ты станешь мужчиной. Из тебя может получиться настоящий мужчина».
Острота первых впечатлений, романтические порывы, мечты о дальних странствиях — все это осталось в Саньке после разговора со вторым Сергеевым. Но еще к этому прибавилось тернистые пути-дороги совершенствования мастерства, характер, преодоление естественного сопротивления своей трудной работы. Второй Сергеев навсегда поселился в нем. И Саня с годами стал мастером. Научился делать все, что обязаны делать настоящие мастера, воздушные асы. В двадцать три года он стал военным летчиком второго класса, в двадцать пять — получил первый. Самый высокий.
И вот профессионал, прекрасно знающий свое дело, его особенности и тонкости, прекрасно освоивший новую машину, — этот профессионал вдруг заключает абсолютно безнадежное пари с капитаном Ропаевым! Кто заключает пари? Конечно, бесшабашный Сергеев-первый! Именно он выступил инициатором безнадежного предприятия, он спровоцировал Саньку на дурацкий поступок. Но странно: Сергеев-второй не ушел, как обычно, в тень, а впервые поддержал своего двойника. «Не дрейфь, старлей, — неожиданно хмыкнул вечно суровый гибрид. — Не дрейфь. Бросайся, не раздумывая, в эту авантюру. Ты познаешь самого себя!» И в ту же минуту старлей доблестных ВВС, закончив партию в шахматы, склонил к доске побежденного короля и упрямо сжал губы.
— Я раздолбаю их, — сказал он. — Я разнесу мишени-пирамиды, которые нельзя разрушить, в щепки!
Глава 3
Запуск — через минуту
Контролеры — безусые мальчишки в военной форме — знали Саню Сергеева в лицо.
Часто, возвращаясь с полетов, старший лейтенант останавливался у КПП, угощал ребят хорошими сигаретами, расспрашивал про житье-бытье, про вести из дома, про любимых, оставшихся на «гражданке». Сигареты Сергеев покупал специально — сам не курил и потребности к курению не испытывал. Только на КПП, чтобы не стеснять ребят, «портил» полсигареты и уходил с терпкой горечью во рту. Солдаты называли его Александром Андреевичем, часто советовались по каким-нибудь делам и рассказывали смешные истории.
Они хорошо знали военного летчика Александра Сергеева в лицо.
Но все равно, подходя в это осеннее утро к проходной, старший лейтенант дисциплинированно предъявил удостоверение, как дисциплинированно предъявлял всегда, и знакомый солдат сначала внимательно посмотрел на фотографию в удостоверении, а потом на самого хозяина пропуска. И хотя через пару часов Саня улетал не только за пределы этого поста, но и вообще за сотни километров от аэродрома, строгости режима не были для него простой формальностью, обычной данью армейской дисциплине. Это была железная необходимость, необходимый Порядок.
Все и каждый за пределами проходной подчинялись Порядку. Ибо, если не будет этого самого Порядка, водитель «чистильщика» может не заметить на взлетной полосе маленький камешек; он попадет в сопло бешено несущейся машины и не хуже снаряда разрушит двигатель. А Руководитель полетов без Порядка может запросто перепутать позывные. Техник — не докрутить какую-нибудь гайку. Оружейник — оставить в стволах пушек кусочек ветоши. Радист — переключить передатчик на другой канал. И тогда современное, четко отлаженное производство гигантских реактивных скоростей мгновенно «скиснет», взорвется эхом сталкивающихся самолетов, визгом тормозов, хлопками раздувающихся пушек; по своей разрушительной силе непорядок в авиации страшнее любых бомбовых ударов противника.
Проделав неизбежные процедуры с удостоверением, Саня спрятал его в карман, улыбнулся и пожал руку контролеру.
— Ну как, Миша, — спросил он. — Пишет твоя девушка?
— Спасибо, товарищ старший лейтенант, все в порядке.
— Рад за тебя.
— А вы сегодня какой-то не такой, Александр Андреевич, — заметил контролер. — Наверное, интересная работа намечается?
— Как тебе сказать, Миша. Понимаешь, я заключил безнадежное пари, но мне очень хочется его выиграть.
— Выиграете, Александр Андреевич! Обязательно выиграете. Тут до вас Командир проходил с каким-то генералом. Про вас говорили. Командир сказал: «Толковый мужик этот Сергеев. Определенно толковый».
— А ты подслушивал, да? Нехорошо подслушивать!
— Никак нет, товарищ старший лейтенант, — обиделся Миша. — Они проходили мимо и говорили. Вот я и услышал.
— Ну ладно, Миша. Желаю тебе спокойного дежурства.
— А вам, Александр Андреевич, — выиграть пари.
В хорошем расположении духа Саня вошел в столовую для летного состава, повесил фуражку на вешалку, остановился на пороге большого светлого зала. Тут тоже царствовал Порядок: стерильно белые скатерти на столиках, цветы, отличная сервировка, которой мог позавидовать любой работник общепита на «гражданке», неслышно и грациозно ступающие официантки в красивых передниках и белоснежных наколках — все до мелочей продумано и целесообразно. Все призвано создавать праздничное настроение воздушным асам. Вот только сами асы как-то не вписывались в интерьер. Ропаев, повесив китель на спинку стула, ковырял вилкой великолепный салат из крабов, два других летчика громко спорили о каких-то проблемах мироздания; за соседним столиком недавно прибывшая молодежь хохотала над новым анекдотом.
— Доброе утро. — Саня сел на свое место, обернулся к неслышно подплывшей официантке. — Пожалуйста, Майя, мясо по-деревенски и двойной кофе.
— Хорошо, Александр Андреевич, — улыбнулась девушка. — Вы сегодня необычно выглядите. Будто выиграли по лотерее «Волгу».
— Только собираюсь, Майя. Вот у этого типа, — Саня кивнул на мрачного Ропаева.
— Я принесу самое вкусное мясо по-деревенски и двойной кофе.
— Спасибо, Майя.
— Заигрываешь, да, — поднял глаза Ропаев, когда официантка отошла. — Надоело.
— Что надоело?
— Жрать шоколад каждый день надоело. У меня к сладкому аллергия.
— Что у тебя?
— Аллергия.
— А, — сказал Саня. — Тогда давай разыграем шоколад на «морского».
Ропаев оживился.
— Ты, Саня, настоящий товарищ. Всегда выручаешь в трудную минуту. Все готовы? Внимание! Раз… Два… Три!
Лейтенанты выбросили по три пальца: Ропаев — один, Саня — два. Считать начали с Ропаева, при счете «девять» Саня засмеялся:
— Вам придется лопать весь шоколад, капитан. Все четыре плитки!
Ропаева передернуло.
— Но у меня идея, — сказал Саня. — У моего техника — отличный сын. В свои два года и три месяца он имеет железные убеждения.
— Какие еще убеждения в два года!
— Он считает, что самое прекрасное на свете — это шоколад. По его мнению, всякий, кто хочет хоть мало-мальски прилично летать, обязан ежедневно потреблять сей продукт в несметном количестве. Для справки: того же мнения придерживается и Главком наших доблестных ВВС. В этом нетрудно убедиться, оглядев наш скромный стол.
Санька дурачился. Ну а почему, собственно, он не мог немного подурачиться? Первый Сергеев уже вышел на сцену и, получив полную свободу действий, с хитрой улыбкой смотрел на печального капитана.
— Знаешь, — нерешительно предложил Ропаев, брезгливо отодвигая от себя четыре плитки «Улыбки», — передай шоколад своему технику. Пусть хорошенько подготовит твой аэроплан. Сегодня мне предстоит пренеприятнейшее занятие — распечатывать мешок трюфелей.
