– А там, наверное, холодно, – заметила Лукреция. – Твое элегантное шелковое платье не очень-то подходит. У тебя нет ничего потеплее? А то простуду подхватишь.
«Ишь ты, соплячка, даже до моего уха не доросла, а уже советы дает!» – с раздражением подумала Полисена. Но все же открыла шкатулку, вытащила оттуда полосатое одеяло и накинула его на плечи.
– Что у тебя там? – поинтересовалась Лукреция и подошла поближе, как любопытная сорока. Полисена отступила, прикрывая свое сокровище, но шкатулка выпала у нее из рук, и все содержимое вывалилось на траву.
– Ой! Смотри-ка! – изумленно воскликнула Лукреция. – У меня есть точно такая же коралловая рыбка!
Она судорожным движением сняла с шеи кожаную цепочку, на которой было несколько подвесок, среди которых – маленькая красная рыбка, такая же, как та, что выпала из шкатулки.
Полисена сильно побледнела. Сердце билось у нее в груди, как барабан.
– Откуда это у тебя? – едва слышно прошептала она. В голове мгновенно выстроились догадки. А вдруг маленькой циркачке дали эту подвеску родители? Тогда они сестры? А она, Полисена, никакая не королевская дочь, а дочь, точнее, сирота, родившаяся у двух бедняков из Болотиса, которые умерли от чумы много лет назад…
– Откуда это у тебя? – повторила она, заранее боясь ответа.
– Мне подарил его рыбак из Урагаля, в прошлом году, – ответила девочка. – Он приходил на представление вместе со своими детьми и, когда Казильда ходила по кругу со шляпой, бросил туда рыбку. Видно, денег у него с собой не было, – она погладила кулон кончиками пальцев. – Старик не имел ничего против, он даже сказал, что это очень дорогая вещь, произведение искусства, и что продав ее можно выручить кругленькую сумму. Но я хотела оставить ее себе, мне она так понравилась. Я спрятала ее в отверстии в стене, а деду сказала, что мартышка стащила, пока я на нее глазела, и швырнула в море, чтобы досадить мне. Старик пришел в ярость. Избил меня палкой, высек розгами и морил голодом три дня. Я, конечно, кричала, но в душе была рада. Ведь если так подумать, это не слишком высокая плата за то, чтобы получить что хотела и надуть деда. Мне только жаль бедняжку Казильду, ведь ей тоже досталась хорошая порция розог. Я попросила у нее прощения и поцеловала ее много-много раз в утешение. И объяснила, что рыбка мне слишком уж понравилась. Знаю, что она простила меня. И вот – рыбка у меня, смотри, какая прелесть!
«Дорогая вещь… произведение искусства…» – мысли Полисены неслись с бешеной скоростью.
– А рыбак не сказал, где он ее взял? Кто ему дал?
– Нет, – ответила Лукреция. – Но я уверена, что, кто бы это ни был, это тот же мастер, который сделал и твою рыбку.
– Откуда ты знаешь?
Девочка взяла оба кулончика и положила их рядом на ладони. – Смотри! Во-первых, тип и цвет коралла. Они же одинаковые. Я бы сказала, что они с одного рифа. И потом, взгляни на узор, на то, как тонко вырезаны плавники, изгиб хвоста. Глаза выколоты одним и тем же шилом, а эти две чешуйки на голове – как будто подпись мастера.
Среди многочисленных товаров Виери Доброттини привозил из разных частей света также драгоценности, изделия из слоновой кости, камеи, печати из полудрагоценных камней, и Полисена научилась различать их и ценить искусную обработку.
– А ведь ты права. Это одна и та же рука, – согласилась она, удивленная тем, с каким знанием дела говорила маленькая акробатка.
Но ей было непонятно, почему рыбак отдал такую редкую и дорогостоящую вещь циркачам-оборванцам.
Во всяком случае, теперь ей было ясно, откуда начинать путешествие.
– Ты говоришь, этот рыбак живет в Урагале. А не подскажешь, как туда идти?
– А что подсказывать – я пойду с тобой. Сколько раз тебе повторять, что теперь мы будем путешествовать вместе?
В конце концов, Лукреция призналась, что до того как она встретила Полисену, сама не могла решить, в какую сторону держать путь. Похоронив старого хозяина, она укрылась на этой уютной поляне, где уже останавливалась много раз с Жиральди: ей надо было поразмыслить в спокойной обстановке, как жить дальше.
Нет, она не боялась бродить по свету в одиночку, со своими зверями. Какой разбойник осмелится тронуть пальцем компанию, в которой был огромный пес вроде Рамиро и даже медведь? Да и округу она знала как свои пять пальцев: дороги и тропинки, поля, песчаные пляжи и скалистые отроги, холмы и равнины, одинокие фермерские участки, деревни и города. Она исходила ее вдоль и поперек за долгие годы, проведенные со стариком. Знала она и всех ее жителей, каждого в лицо, и все знали ее.
Но именно это и затрудняло Лукреции выбор места для своих представлений. Могло случиться так, что у какого-нибудь начинающего благодетеля теперь, когда надо бояться гнева старика, начнется приступ сострадания к бедной сиротинушке, у которой нет никого на свете, и он решит сунуть нос в ее дела, да еще отнимет зверей и закроет ее в каком-нибудь приюте для бедняков.
Появление Полисены и ее рассказ подсказали маленькой акробатке решение, которое могло оказаться правильным для обеих.
Лукреция понимала, что не вышла ростом для своего возраста и выглядела хрупкой и болезненной, несмотря на то, что акробатические упражнения сделали ее тело сильным и мускулистым. В обычной жизни она казалась слабой и беззащитной, нуждающейся в покровительстве взрослого. Даже такого грубого и жестокого, как Жиральди!
Поэтому ей нужно было путешествовать в чьей-нибудь компании. Полисена оказалась рослой для своих лет, ей можно было дать все четырнадцать. В любом случае, их уже двое. Лукреция рассуждала так: люди, увидев, что она не одна, с чистой совестью оставят ее в покое, как при жизни старика.
– Для меня не имеет значения, в какую сторону идти, – сказала она в заключение. – Наши представления везде пользуются успехом. Отправимся вместе и будем выбирать путь, по которому поведут нас поиски твоих родителей. Я помогу тебе их найти. Я всех знаю, и всем известно, какая я болтушка. Так что мне легче будет задавать вопросы, я-то, в отличие от тебя, не вызову подозрений.
Лукреция приблизилась к Полисене и смерила взглядом с ног до головы.
– Разумеется, тебе надо будет сделать вид, что ты тоже артистка. Так что мне придется научить тебя чему-нибудь простенькому, – она засмеялась. – Теперь у меня двое учеников – ты и поросенок. Интересно, кто окажется способней?
– Не надо меня ничему учить, – обиженно запротестовала Полисена. – Я умею танцевать и петь, и на скрипке играю. Могу удержать равновесие на заборе. Могу влезть на что угодно…
– Правда? Ну-ка, покажи… – начала было Лукреция. – Хотя подожди… Давай сперва переоденься. Не прыгать же тебе в этом шелковом платьишке, в рюшах и кружавчиках!
– Но у меня нет другого!
– Ничего. Труппа Жиральди располагает большущим гардеробом.
Лукреция подвела Полисену к тележке, которую во время переходов тянул Рамиро. Раньше на этой тележке возили молоко. Она была на двух колесах и с оглоблями. Жиральди раскрасил ее в разные цвета, а к сбруе пришил связку колокольчиков с серебристым звоном.
Тележка не была предназначена для перевозки людей, а возила лишь маленькую обезьянку и гусыню, когда те выбивались из сил, и еще большую плетеную корзину с театральным оборудованием труппы. Там хранились костюмы, парики, музыкальные инструменты, огненный обруч, ходули, канат и куча разных мелочей, а еще две миски и жестяные кружки, из которых ели хозяин цирка и его маленькая помощница.
Вид этой убогой утвари вогнал Полисену в краску.
– Я не могу есть, – подавленным голосом сказала она. – Со вчерашнего дня кусок в горло не лезет. Может быть, ты… – и она поставила на землю перед Лукрецией сверток с провизией, которой ее снабдили в монастыре.
Развернув его, девочки обнаружили яйца, сыр, связку колбасы, несколько луковиц, яблоки, орехи, большой каравай хлеба и дюжину сладких рисовых пирожных с имбирем и засахаренными фруктами, завернутых в прозрачную папиросную бумагу, – коронное блюдо Вифлеемских монахинь.
Сестра Зелинда приготовила все с расчетом, что провизии хватит на неделю.
При виде всего этого добра загорелое лицо Лукреции буквально побелело. Рот наполнился слюной, а желудок жалобно сжался. Но она не забывала, что собиралась быть лучшим директором труппы, чем старик Жиральди.
Поэтому она позвала пса и отломила ему половину каравая, кусок колбасы и немного сыра.
– А вы уже ели! – строго обратилась она к остальным зверям, выстроившимся вокруг нее. Но все-таки, не выдержав их умоляющих взглядов, дала по яблоку медведю и обеим обезьянам. Потом расколола пару орехов для гусыни.
