— А она что?
— Хвалилась, что у нее хороший хук справа, грозилась кого-то избить за какую-то Матрену…
Оля рассказала еще о некоем Тарасове или Тарасенко, вернувшемся недавно из колонии, и, помолчав, продолжала неторопливо:
— Так что советую тебе хоть немножко свою внешность изменить.
— Это зачем изменить?
— Ты такой гладенький, такой умытенький… Это может вызвать раздражение у здешней шпаны. Как бы они тебя не затащили в темный закоулок.
Оля не знала, что ударила Мишу по очень больному месту. Он был малый упитанный, но отнюдь не полный, лицо у него было грубоватое, с толстыми губами и кое-как слепленным носом, но цвет этого лица Мишу давно мучил. Он был такой нежный, такой бело-розовый, как у младенца ясельного возраста. Да еще его волосы представляли собой копну золотистых кудряшек.
Теперь его розовое лицо стало красным.
— Ну, знаешь, Закатова… Я хоть гладенький, хоть умытенький, но я ведь тоже кулаками махать умею.
Оля насмешливо прищурилась:
— Да? В школе я этого что-то не замечала.
Миша вскочил. Он понял, что надо поставить на место эту зарвавшуюся Не Такую Как Все.
— В общем, Закатова, пусть я гладенький, пусть я умытенький, только я смогу найти общий язык с этой шпаной. Всего! — И он пошел прочь, размахивая пластмассовой сумкой.
Как раз в этот момент к противоположному корпусу подъехало грузовое такси. Светловолосая женщина вылезла из кабины и крикнула:
— Телята! Приехали!
Но «телята» уже сами выпрыгнули из кузова. Это были парень и девушка. Сколько им лет, Оля сразу не смогла определить. За ними соскочил на асфальт коренастый лысый человек, как видно их отец. Лица у его детей были совсем ребячьи, но девушка была ростом с отца, а парень значительно перерос его. Взрослые цветом лица не отличались от большинства москвичей, а лица и голые по локоть руки ребят были покрыты таким ровным золотистым загаром, что Оля подумала: «Из деревни прибыли». И она не ошиблась.
Иннокентий Васильевич Красилин работал бригадиром на стройке, а его жена — штукатуром. Рассказывать, как эти сибиряки очутились в Москве и устроились здесь, долго. Скажу только, что, пока они не получили квартиру, их дети-двойняшки оставались в далеком сибирском поселке у деда с бабкой. Чтобы навестить ребят, Красилиным приходилось лететь в Красноярск на «Ту», там пересаживаться на самолет поменьше и лететь до районного центра Богучаны на Ангаре, а оттуда, уже на «Аннушке», до поселка леспромхоза.
Дальше Богучан Федя с Нюрой не уезжали, поэтому смотрели на мир немножко иными глазами, чем жители больших городов. Железную дорогу они видели только в кино, зато на самолет смотрели, как москвич на такси: заплатил трешку и лети за покупками в райцентр. Когда Нюра сломала ногу, скорая помощь прибыла за ней на вертолете. Лет двенадцати Федя уже знал многое об устройстве космического корабля, но однажды, рассматривая в журнале фотографию высотного здания, спросил:
— Деда! А как же это люди с двадцатого этажа за нуждой бегают?
Дело в том, что даже в районном центре самые высокие дома имели не больше двух этажей, канализации не было и в каждом дворе, в дальнем углу, стояла деревянная будочка. Дедушка — человек бывалый, прошедший войну, — объяснил, что подобные приспособления в больших городах находятся непосредственно в квартире.
— Это как же?! — возмутился Федя. — Нужник в самом дому?! Во «гигиена»-то!
Пришлось ему рассказать об устройстве канализации и унитаза, которого Феде даже в кино видеть не довелось, и это поразило его больше, чем все чудеса кибернетики и полеты космонавтов. Ведь с ними он был давно знаком и по фильмам, и по книгам, и по радиопередачам.
Легко понять, с каким нетерпением ждали Красилины возможности перевезти ребят в Москву, а уж о том, как ждали этого переселения Нюра с Федей, и говорить нечего. И вот, наконец, свершилось! Сначала был полет в авиалайнере, в котором кур и поросят на рынок не везли, как на «Аннушке», но где перед пассажирами ставили поднос с ужином, потом поездка в автобусе «Икарус», потом поездка в метро. И тут опять-таки: о лестнице-чудеснице Федя читал и видел ее в кино, как видел и подземные дворцы — станции, а об автоматах, меняющих двугривенные на пятаки или пропускающих пассажиров за пятак в метро, он до сих пор не знал, и они произвели на него огромное впечатление.
Нюру, не такую впечатлительную, раздражало поведение брата.
— Федька! — шипела она. — Ну что ты стал и глаза вылупил?! Как будто в первый раз увидел!
— Во! А то не в первый раз? — удивлялся Федя.
— Гляди! На нас смотрят и небось думают: «Бона! Из лесной трущобы приехали!»
— Ну а мы откуда? Из Чикаго, что ли?
За первый час пребывания в коммунальной квартире, где у родителей была маленькая комнатка, Федя несколько раз спустил воду из бачка, потом открыл крышку и исследовал его устройство, потом очень долго мылся в ванной и под душем. Все это бесило Нюру. Она старалась показать соседям, что давно привыкла к современным удобствам.
Во дворе нового дома Красилины быстро разгрузили машину и отпустили ее. У Красилина-старшего были брезентовые ремни, которыми пользуются грузчики, и Оля увидела, как отец с сыном сами унесли все тяжелые вещи в подъезд. Когда во дворе остались только вещи полегче, мать семейства объявила:
— Ну, телята, отдыхайте пока, а мы с отцом пойдем глянем, что куда становить.
Оля подумала, что «телята» уж никак не могут быть хулиганами, о которых говорила Матильда, и снова принялась за чтение, а «телята» сели на стулья возле груды пожитков и стали смотреть на высокий, весь в лоджиях, противоположный корпус. Точно такой же корпус возвышался у них за спиной.
— Здесь даже покультурней будет, чем на той квартире, — тихо заметила Нюра.
— Ага, — так же тихо сказал Федя. — И народ здесь, должно быть, культурный. — Он указал глазами на Олю: — Вон гляди, какая девчонка!
— Ох, Федька, ну и бабник из тебя растет! — зашипела Нюра. — Молоко на губах не обсохло, а уж такой бабник!
— Да ну тебя! — почти прошептал Федя. Он забыл, что его сестра не выносит, когда он проявляет интерес к женскому полу.
— Чего «ну тебя», чего «ну тебя»?! Не успел приехать и уже разглядел!
— Да ла-адно тебе!
— Ничего не «ладно»! Слушать противно!
Нюра схватила какой-то узел, один из стульев и ушла с ними наверх. Федя тоже взял кое-что из вещей и отнес в квартиру. Потом он поскорей снова спустился, чтобы в отсутствие сестры еще раз посмотреть на Олю. Но он успел увидеть, лишь как Оля уходит к себе в подъезд. Зато Федя заметил, что возле их вещей околачивается странное существо в тельняшке и широченных брюках, вышитых розами. Существо это с явным любопытством поглядывало на Федю, а Федя стал поглядывать на существо, стараясь определить, мальчишка это или девчонка. Наконец он сказал:
— Слышь… Поди-ка сюда!
Штаны с розами быстро приблизились.
— Тебя как звать? — спросил Федя.
— Матильда.
«Девчонка», — догадался Федя и снова спросил:
— Ты что, не русская?
— Н-ну… У меня отец испанец.
«Надо же!» — про себя удивился Федя и задал следующий вопрос:
— Ты здешняя?
Полуиспанка кивнула, а Федя понизил голос:
— Слышь-ка… Кто это черненькая такая, симпатичная… На той лавке сидела, а сейчас в ту дверь ушла?
— Ну, Федька! — раздалось за его спиной. Это неслышно подошла Нюра.
— Нюрка, кончай давай! — В голосе Феди было столько отчаяния, что Нюра не стала продолжать.
Матильда не обратила на эту сцену внимания. Она смотрела на противоположный корпус.
— В том подъезде? — переспросила она. — Черненькая такая? Красивая? Ее Оля Закатова зовут. — Матильда помолчала немного и добавила, вздохнув: — В тихом омуте черти водятся.
— Чего? — не понял Федя.
— Это в каком смысле — черти водятся? — спросила Нюра.
— Ну, вот в таком… Я вот недавно стихи поэта Лермонтова читала, и вот одно из них… ну прямо как будто Лермонтов его специально про Ольгу написал.
— А какие стихи-то? — спросила Нюра.
Матильда помолчала, припоминая, потом произнесла негромко, но с выражением:
— «Прекрасна, как ангел небесный, как демон, коварна и зла».
Услышав такое, брат и сестра несколько секунд смотрели друг на друга. Наконец Нюра нашла, что спросить:
— Ну а в чем эта злость-то ее заключается?
Матильда сначала грустно опустила длинные темные ресницы, потом подняла их и посмотрела большими глазами на Федю, на Нюру.
— В чем? Ну, вот скажите мне, пожалуйста: это хорошо, если она на незнакомого человека кидается и с ног его сбивает?
Брат и сестра опять переглянулись.
— А… а за что она его? — спросил наконец Федя.
