Ознакомительная версия.
Сквозь боль я ощутила живейшую радость: я их всех надула! Они поверили! Никто ни на секунду не заподозрил, что я не тот, за кого они меня приняли.
Быстро и ловко разделалась я с этой дурочкой Симоной, с которой вечно что-нибудь да не так, и превратилась в задиру по имени Симон.
Знала бы я тогда, к чему это приведет!
После звонка я быстренько натянула чью-то выцветшую джинсовую куртку, висевшую в коридоре на вешалке. Она была велика мне на несколько размеров, да еще вся в заклепках. На спине красовались большие серебряные буквы MOTORHEAD. Куртка мешком висела на моем тщедушном теле, воняла грязью, табаком и бензином. Это была находка. Я решила побыстрее избавиться от розовой девчачьей куртки, в которой пришла в школу.
– Не думай, я с тобой нянчиться не стану, – предупредил Исак.
Он подошел ко мне, когда я околачивалась у металлического жареного цыпленка, который при ближайшем рассмотрении оказался мертвой лошадью с задранными вверх копытами. На школьном дворе было полно уток, ковылявших повсюду в ожидании подачек – остатков от наших завтраков. Кормить их запрещалось, но все кормили.
– А я в няньке и не нуждаюсь, – огрызнулась я и плюнула в одну из уток.
– Ладно. Только не очень-то задавайся.
– Я и не задаюсь. Ты сам задаешься.
– Чем же это я задаюсь?
– Не скажу. Ну давай, начинай.
– Начинать что?
– А ты, как я погляжу, тугодум.
– Это почему?
– Да переспрашиваешь все время.
– С тобой невозможно разговаривать!
Я могу пререкаться сколько угодно. Это у меня здорово получается. Исак бесился, и мне это было приятно. Я состроила кривую ухмылочку, совсем как мальчишка. Исак повернулся и пошел было прочь.
– Он что, всегда такой? – спросила я.
– Какой? – переспросила девчонка в толстых очках и выдула из жвачки ядовито-розовый пузырь, который тотчас лопнул, залепив ей все лицо.
– Да такой неприветливый. Должен ведь был мне школу показать.
– Правда, Исак, учительница тебе велела! – крикнула очкастая, пытаясь ногтями отлепить жвачку.
Исак не ответил. Просто посмотрел на нее как бы с жалостью – девчонка в самом деле была невзрачная – и зашагал прочь. Я припустила за ним. Шла близко-близко, то и дело наступая ему на пятки.
– Что ты делаешь! – возмутился он.
– Иду за тобой, разве не видишь, придурок, – съехидничала я и опять наступила ему на ногу так, что он споткнулся.
– Отвяжись, идиот! – завопил Исак.
– Черта с два! Ты должен показать мне школу. Так что пошли!
Солнце припекало затылок, утки довольно крякали, подбирая крошки хлеба, рыбные тефтели и куски кровяной колбасы. С моря подул слабый ветерок. Вокруг нас собралась толпа. Я заметила в ней очкастую девчонку со жвачкой, а рядом другую в ультракороткой юбке, длинноногую и глазастую, у нее были маленький рот, курносый нос и большая грудь. Словом, собралась добрая половина класса.
Я по-прежнему шла по пятам за Исаком и понимала, что терпение его вот-вот лопнет. Остальные внимательно наблюдали за нами, да и мне самой было интересно, чем все кончится.
Вдруг Исак резко обернулся, метнул на меня бешеный взгляд и с размаху двинул мне кулаком в зубы, будто гвоздь в доску заколачивал. Не слабый был бы удар, вполне мог сбить меня с ног. Но я исхитрилась перехватить его руку и быстро пригнулась, так что он перелетел через мою голову и шлепнулся носом об асфальт. Дедушка научил меня этому приемчику как-то летом, давно.
Исак поднялся. На миг мы застыли друг против друга. Почти одного роста, только он чуть пошире. Мы взглянули друг другу в глаза, и я поняла, что азарт борьбы захватил и его.
В следующую секунду Исак налетел на меня и сбил с ног. Локтем он заехал мне по губе. Я почувствовала вкус крови, запахло сиренью. Подняв глаза, я заметила ту грудастую девчонку – она улыбалась мне совершенно определенным образом.
Это была Катти.
Рядом с ней стоял Дува – учитель физкультуры, прозванный Голубком, но я тогда еще не знала, кто он. Впрочем, мне хватило ума догадаться, что он учитель.
– Что вы здесь устроили, бузотеры? – спросил он сухо.
– Он поскользнулся на утином дерьме и расквасил себе нос, – принялась я объяснять, указывая на Исака. – Я хотел помочь, да тоже свалился, губу разбил.
– Как тебя зовут? – поинтересовался Голубок.
– Симон.
– Я запомню. Живо мотайте отсюда, да не забудьте умыться.
Мы вместе отправились в мужской туалет. Оба молчали.
Я настолько вошла в роль мальчишки, что едва не пристроилась рядом с Исаком у писсуара. Но вовремя сообразила, что мои возможности ограничены.
После обеда в окно заглянуло солнце. За спортзалом виднелась полоска моря, такая же синяя, как тетрадки, которые мне выдала фрекен Эрлинг по прозвищу Трясогузка. Ласточки, словно стрелы, рассекали небо. Я сосала нижнюю губу, она была соленая и медленно опухала. Краем глаза я подсматривала за Исаком – он тер оцарапанный нос.
«Сыграем в крестики-нолики, тупица?» – написала я на клочке бумаги, вырванном из тетради в клеточку, и подсунула Исаку. Он нарисовал крестик и подвинул бумажку ко мне.
Мы сыграли десять партий подряд, а учительница тем временем все распространялась о домашних животных – хотела выяснить, у кого из нас есть дома питомцы. Я выиграла восемь раз, и Исак совсем скис. Два моих поражения объяснялись тем, что, когда Трясогузка обратилась с вопросом ко мне, я вспомнила о Килрое и сказала, что у меня есть собака. Где он теперь? Увижу ли я его когда-нибудь? Может, на самом деле у меня уже и нет собаки.
Почти у всех в классе были какие-нибудь животные. Фрида сказала, что у нее живет попугай, Катти – что у нее есть шетлендский пони, только его держат в деревне. У Мурашки был говорящий попугай, у Пепси – овчарка, у Нетты – кот, а у Водяного – рыбки. Стефан рассказал, что у него раньше жила летучая мышь, но она поранила крыло, и отец ее убил. У Данне в клетке на участке жили кролики, у очкастой Анны – странствующий палочник [4] .
– Птицы, – сказал Исак, когда очередь дошла до него.
Учительница поинтересовалась, какие именно, но он не смог вспомнить название, только промямлил: «Коричневые такие». Фрекен Эрлинг сказала: хорошо бы кому-нибудь принести своих питомцев в школу. Я надеялась, что меня она не попросит. Ведь пропавшую собаку в класс не приведешь. Учительница обратилась к Исаку.
– Ладно, – согласился он.
Исак поджидал меня после последнего звонка. Я нарочно замешкалась. Не хотелось встретиться с владельцем джинсовой куртки, которую я стащила в коридоре. Судя по размеру, парень был настоящим верзилой. Поэтому я задержалась в классе, когда все остальные устремились прочь, словно подхваченные ветром пушинки одуванчика.
– Тебе в какую сторону? – спросил Исак вполне дружелюбно.
Чего привязался? Может, хочет завести меня подальше, а потом возьмет да и столкнет в какую-нибудь канаву. С него станется.
– В другую, – отрезала я.
– В какую другую?
– Не в твою.
Исак с любопытством разглядывал мою куртку. И явно не собирался отступать.
– Где ты ее раздобыл? – спросил он.
Может, догадался? А вдруг его подослал владелец куртки? Тут я заметила, что к нам вразвалку направляется парень без куртки, живот его так и выпирал из-под футболки. Такому моя куртка в самый раз. А физиономия у него – точь-в-точь как у бульдога из мультфильма, который я видела, когда была маленькой: он гонялся за невинными собачками, чтобы перегрызть им горло. Руки у верзилы побелели от холода, они были такие огромные и мускулистые, словно он каждый вечер упражнялся с гантелями и штангой.
Я взглянула на Исака и ощутила новый прилив злости.
– Нравится?
Он кивнул.
– На, держи! Она мне надоела.
Я стянула куртку и швырнула ему. Исак удивленно посмотрел на меня и принялся просовывать руки в рукава злосчастной обновки, а надутый качок между тем подходил все ближе – похоже, заметил куртку. Он остановился, лицо его болезненно исказилось – видно, мысль мучительно протискивалась в мозгах. Скоро он допетрит, что куртка его. Это открытие сквозь бычью шею отправится прямо к ножным мускулам, и тогда он ринется в бой. Не хотелось дожидаться этого момента.
– Спасибо, но… – смущенно бормотал Исак.
– Пока! Мне пора! – Я рванула прочь.
– Подожди! Давай дружить! – крикнул он мне вдогонку.
– Фигушки! – проорала я злорадно.
Я мчалась сквозь некошеную траву прямо к морю. Одуванчики взлетали снежными облаками, блестели лютики, жалилась крапива, репейник царапал ноги. Прохладный влажный воздух наполнял легкие.
– Ну как было в школе? – закричала мама, едва я переступила порог.
– Как обычно.
Я надеялась, что она больше ни о чем не спросит. Не хотелось признаваться, что я превратилась в мальчишку и из дочери стала сыном.
Сверху, из моей комнаты, доносились звуки дедушкиной виолончели, похожие на храп Бога, которому снятся светлые сны.
Ознакомительная версия.
