я подарю тебе тысячу боливиано.
Я подпрыгнул и бросился в спальню.
И вот у меня в руках бумажка в тысячу боливиано, я крепко держу ее, ни на секунду не выпускаю из рук. Я куплю на нее мороженое…
Я еле прикасался к завтраку, а когда пошел в школу, то свернул к лавке с мороженым, но было еще рано. На перемене я не играл с ребятами, я ни с кем не разговаривал. А как только прозвенел последний звонок, я бросился к лавке, но она все еще была закрыта. Мне сказали, что откроется она только вечером. Обед тянулся бесконечно долго. Мы ели фрукты, и я даже не вспомнил, что мы давно их не ели. Свой апельсин я разделил с братишкой — братишка у меня совсем маленький и очень славный, хотя руки у него всегда липкие. Ну и что, я все равно его очень люблю.
Каждый камень мостовой, казалось, плавился от солнца. Я шел, как на парад. Прежде чем выйти из дома, я помылся, причесался, тряпкой обтер ботинки. Я бежал, подгоняя сам себя. В лавке, где продавалось мороженое, я очутился перед какой-то длинной блестящей машиной. Медленно, немного испуганно — так декламируют стихи — я произнес:
— Мороженого на тысячу боливиано… шоколадного… и розового…
— И клубничного, — добавил за меня чей-то голос.
— Да, — робко подтвердил я.
Потом я бережно взял рожок, не веря своим глазам. Что-то восхитительное и холодное спускалось по моему горлу. Оно было необыкновенно вкусное, я медленно облизывал его. Когда я выходил на улицу, какой-то мальчик, такой же, как я, протянул ко мне руку и попросил чего-то. Я не ответил ему и пошел дальше с мороженым в руках. Через несколько шагов голос девочки донесся до меня:
— Дай мне…
Но я продолжал идти. Вдруг я остановился, повернул назад и увидел обращенные ко мне глаза. И тут я вспомнил этот взгляд — взгляд который я не мог забыть… Я отдал все, что у меня еще оставалось.
И теперь у меня нет ничего, и я плачу, не знаю почему.
Жоржи Медаур (Бразилия)
ПРОДАВЕЦ КАЖУ
Встал он затемно. Никогда так рано не вставал. Сердце колотилось. Было радостно и весело. Наконец-то отец разрешил ему собирать спелые кажу [1], чтобы везти их потом на продажу.
Случилось это вчера вечером. Только он покормил коз, свиней и кур, как отец позвал его. Он поглядел сыну в глаза, потом неловко погладил его тяжелой рукой по волосам. Старая Раймунда варила суп на кухне. Когда муж позвал сына, она стала прислушиваться. Она знала, как волнуется Тотоньо. Он уже давно мечтал стать помощником своим старикам родителям. Мечтал о том, как сложит кажу в корзину и отправится на базар, словно настоящий мужчина. Один раз он попытался заикнуться об этом отцу, но старик и слушать не захотел.
— Глупости! Ты еще маленький! Где это видано! Твое дело заботиться о цыплятах и собирать яйца.
А когда Раймунда попробовала заступиться за сына, он и ее оборвал:
— Пусть оставит кажу в покое и помогает тебе!
Так было в прошлый сбор урожая. Год назад. Тотоньо знал, что настаивать бесполезно. По субботам, если отец или мать брали его с собой на рынок, он приглядывался к продавцам юкки, апельсинов, абиу и кажу. Когда он видел, как собирают кажу на окраине города, ему становилось обидно. Оттого обидно, что ведь и он сумел бы вот так же трясти деревья, собирать спелые плоды, а потом отвозить на базар продавать.
«Смотри, кажуэйра, я уже мужчина!» — часто обращался он к дереву. Он учился торговать на свиньях и каплунах. Первыми его покупательницами были козы. Когда отца не было дома, он подходил к кажуэйре с маленькой корзиной. Поднимал с земли несколько упавших кажу и шел продавать их в хлев. «Посмотрите, какие спелые кажу, сеньора!» Коза смотрела вопросительно: почем? Он отвечал твердо: «Три мильрейса связка». Коза уходила, так ничего и не купив. Тогда Тотоньо предлагал свой товар кабану: «Поглядите, какие кажу, сеньор».
Потом он выкидывал кажу в речку.
Он с нетерпением ждал нового урожая. Он ждал, а тем временем апельсины пожелтели, ствол питанги согнулся. Коза принесла козлят, куры высиживали цыплят, поспевала кукуруза. Налетали дожди с громом и молнией, разливались реки, вырывая с корнем бананы, а полая вода уносила бабочек и других насекомых…
Иногда он представлял себе, что отец заболел и просит Тотоньо пойти вместо него на базар продавать овощи и фрукты. Он уже видел, как ведет лошадь по улице, как торгует, выручает много денег, возвращается домой и говорит подобно отцу: «Базар сегодня был хороший. Много народу. Всё расхватали. Не осталось ни кочна капусты». Но отец, хоть и старый, еще сильный. Сильнее лошади. Один раз она завязла в грязи, так отец обхватил ее своими сильными руками и вытащил. Тотоньо стало стыдно, что он мечтал о том, чтобы отец заболел. Он даже головой покачал.
И вот долгожданный день настал. Тотоньо открыл кухонную дверь и вышел во двор, где росла кажуэйра. Еще не рассвело. Но в холодном полумраке на дереве виднелись желтые и зеленые плоды. Он ходил вокруг дерева, примечая самые большие, а коза семенила за ним. Он сделал вид, что хочет ее покормить, и она облизала ему пальцы. Бросив последний взгляд на спелые плоды, он пошел домой выбрать корзину. Отец уже встал. Раймунда раздувала огонь. Вид у нее был сонный. Когда огонь разгорелся, она сладко зевнула. Заметила, что сын уже на ногах, и удивилась:
— Ты уже поднялся?
Потом вспомнила, что отец позволил сыну собирать кажу, и показала ему, где лежат корзины. Там была маленькая корзиночка и средняя, но Тотоньо взял самую большую. Отец сказал:
— Захвати шест, вон оттуда.
Ведь теперь Тотоньо стал его помощником. Он поднял корзину и понес во двор. Солнце уже всходило, с кудахтаньем пробежала стайка встревоженных кур. Тотоньо подал отцу шест.
— Держи шест, папа.
Каждый раз, как отец доставал кажу и бросал ему, сердце у Тотоньо подпрыгивало. Ни одному плоду не дал он упасть на землю. Когда он видел, что руками не удержит, подставлял подол рубашки. Кажу были гладкие, плотные, хранящие под блестящей кожурой сочную мякоть. Уже получилась большая горка, но старик не унимался. Тотоньо бегал под деревом, следил за шестом, высматривал кажу. Когда отец останавливался, он показывал ему: «Вон там, папа!»
Из собранных кажу
